Алые перья стрел. Трилогия - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
– Так. Вижу, что не твой, пьянчуга.
И снова светлые глаза вцепились в мальчишку на возу.
Лешка успел устать от чувства ужаса. Единственно, чего он сейчас еще боялся, – это прикосновения страшных чужих рук, которые могут вот так хладнокровно бить по лицу, хватать за воротник, шарить по телу. Но бородатый к нему не прикасался. Поэтому взгляд его Лешка выдержал сравнительно стойко.
И бородатый вдруг отвел глаза. Он стоял с листком бумаги в руке и смотрел куда-то в сторону леса.
– Слазь с воза, Вершинин, – вдруг сказал он Лешке. – Слазь и… не бойся. Пойдешь с нами. А ты! заорал он на ограбленного мужика. – Лупи кобылу и дуй до своего вшивого хутора, пока я не передумал. Твое счастье, что мы сегодня уже по уши настрелялись. Если кому гавкнешь на дороге о нашей встрече, завтра спалим хату вместе с блохами. А вздумаешь в колхоз записываться – на воротах вздернем.
Ошеломленный Лешка продолжал сидеть на возу, но бородатый силой снял его с телеги, и подвода запрыгала по кочкам к дороге.
13
Они двигались в глубь леса по еле заметной тропинке. Бородатый и тот, что был в заплатанном пиджаке, шли впереди. Двое сопровождали по бокам Лешку. Пятый, вернувшийся с дозора, замыкал шествие. Передние вели разговор в полный голос, нисколько не беспокоясь, что Лешка их слышит.
– …Это тот самый пацан, с которым девка шла с чугунки. Я еще тогда его запомнил по желтым башмакам. Как девка свою песню затянула, я сразу под куст залег. Ну, думаю, партизанская пташка идет, сейчас я ей перешибу горлышко. Только там дорога людная, нельзя стрелять. В общем, получается, что мальчишка – братан Вершинина… И не полторы косых мы сейчас взяли, а, выходит, кое-что подороже. Считай, что по везло.
– Какого Вершинина братан?
– Экая ты дубина… Того самого, что в Красовщине заварил колхозную кашу. Из областных начальников. А вчера и девку приволок к себе в помощь. Это она взбаламутила всех баб в деревне.
– Стоп! Неужто – тот длинный, в белой рубахе? Который двух наших срезал?
– Не двоих, а троих. Бронюсь тоже загнулся…
– Вот сатана! А чего же вы его самого на мушку не взяли?
– Не трепись! Ты-то небось в кооператив за шнапсом побег, драки не нюхал, так сейчас помалкивай. Поглядел бы, что около ихней читалки делалось… На мушку! Мы только и успели по окнам пустить пару очередей. А потом они и близко подойти не дали.
– Кто они?
– Балда ты похмельная. Они – которые за столом в президиуме сидели. Вершинин, председатель сельский, комса ихняя… Девка тоже, кажись, стреляла.
– Ну дак што! Вас же целых восемь душ было.
– Было… А через пару минут пять осталось. Этот Вершинин, как кошка, – из окна и за колодец. Видать, вояка! Цемент пулей не прошибешь, а обзор из-за колодца круговой. Он пару раз из пистолета пальнул, а потом ему из окна карабин подбросили. Ну и пошло! Фельдфебель двоих наших послал в обход с гранатами – они и метра не прошли. Тюк – и нету. Тюк – и второй лежит. Ажно завидно стало от такой стрельбы. Я Бронюсю приказал пулемет выдвинуть. Он чуть башку приподнял, диск вставить, – хлоп, и в шею навылет. Я сам за машинку взялся – бац, приклад пулей разворотило. Отходить пришлось. Тогда и потеряли Фельдфебеля.
– Как потеряли-то?
– Не капай на душу… Если б я видел как. Мы же врассыпную отходили, ночевали по одному на хуторах. Собрались утром где было договорено, а его нет. Ты явился небось, а он пропал.
– Хм… Ну, ежели по правде, дык я в стогу проспал. Две шклянки долбанул – и ничего не помню. А вам все равно надо было за начальником вернуться к хате-читальне.
– Заткнись, герой! Мы только отходить начали, я оглянулся – вижу, летит на жеребце по дороге Ванька-хромой. Значит, пронюхали уже о нас в селе, следом за партизаном и краснопогонники пожалуют. Куда ж возвращаться?
– Все равно начальство в любом случае полагается выручать.
– Пошел ты!..
Бородатый через плечо оглянулся на Лешку.
…А Лешка не слушал конца разговора. Ему было наплевать на остальную их болтовню. Он услышал главное: Митя – жив!
Лешка шел между бандитами и пел. Пел беззвучно для бандитов и громко для себя: «Митя – жив! Они и пальцем тронуть меня не посмеют, раз Митя жив. Брат – живой, и чихать я хотел на вас, грязных дураков! Митя все сделает…»
Он так уверовал в свою неуязвимость, что ему стало смешно, когда Бородатый приказал завязать мальчишке глаза и вести его за руку. Остолопы безмозглые! В сыщики-разбойники захотели поиграть? Ну, поиграйте. Митя вам и за это всыплет. Мало вам от него досталось? Еще получите. И за эту вонючую тряпку, что стянули глаза и виски, тоже будет добавление от Мити.
Лешка шел и беззвучно пел.
Но шли они так долго и столько раз Лешка валился на колени, спотыкаясь о корни и кочки, что ликующее настроение его стало увядать. Нет, первоначального ужаса не было и в помине. Зато начали заползать в голову трезвые, а потому и тревожные мысли.
Куда они его ведут? И все-таки что с ним собираются делать? Бородатый сказал – не бойся. Он и в самом деле сейчас не боится, но… как Митя узнает, что его братишка попал в этот переплет?
В довершение всего очень захотелось есть. Наверное, сейчас вечер, а он съел за весь день только две лепешки. Их испекла печальная и ласковая девочка. Очень далеким показалось ему сегодняшнее утро с его тихими событиями: планер для Варьки, соломенная крыша, негромкий Пашин рассказ о партизанской школе.
Потом они переплывали в лодке реку. Лешка держался за скользкие борта и думал: не в этом ли месте была партизанская переправа, где молочное животное по кличке Трижды удостоилось фрицевского креста?
Наконец они куда-то пришли. Лешка почувствовал под ногами ступеньки. Спускаясь, он их сосчитал – одиннадцать. Считал потому, что сопровождающий его человек перед каждой ступенькой подталкивал Лешку в затылок. Толчков было десять, а потом благодатный лесной воздух вдруг сразу сменился нестерпимой вонью. Пахло кислыми овчинами, махоркой, портянками, керосином, горелым салом. И было сыро, как в погребе.
Они и пришли в погреб. В огромную, глубоко спрятанную под лесом землянку. С Лешкиных глаз стащили повязку, больно оцарапав ухо, потом кто-то надавил ему на плечо и посадил на круглый обрезок бревна.
Первое, что разглядел Лешка, – это свечку. Нелепо толстая и кособокая, она стояла на большом фанерном ящике и трещала языком пламени шириной в ладонь. От свечи несло жареным салом. Вокруг нее валялись на ящике куски хлеба, огурцы, стояла алюминиевая кружка и рядом на полу – большая канистра.
До углов землянки свет не доставал, и в этих темных углах слышалось дыхание людей.
– Живые? – коротко бросил в темноту Бородатый. – Встать! Почему вчера не вышли по ракете?
В углах – тишина. Потом Лешка услышал кряхтенье и ругань сквозь зубы. Так обычно ругается человек, натягивая тесные сапоги. Действительно, через полминуты на свет свечи вышел длинный, под самый потолок землянки, человек в высоких и твердых сапогах, в распахнутом кителе с немецким железным крестом на нагрудном кармане. Волосы его падали на воротник кителя густыми, сальными прядями. Он сказал Бородатому низким голосом:
– С какой такой благодати ты на басы перешел? Чего орешь на резерв? Мы одному Фельдфебелю подчиняемся, а на бороду твою… это самое.
От короткого удара в живот длинная лохматая фигура снова скрылась в темном углу. Вторым движением Бородатый сорвал с плеча автомат. Внятно клацнул язычок предохранителя.
– Всем сидеть! – рявкнул он. – Сейчас подчиняться будете мне! Пока… не вернется Фельдфебель.
За спиной Бородатого плотной кучкой встали четверо пришедших. У всех навскидку «шмайссеры». Заговорил человек в заплатанном пиджаке:
– Фельдфебель, братки, попал, похоже, к чекистам. Команду принял Борода. Законно принял, по чину. Он старший полицай.
– Кто ему давал повязку старшого! – закричал в углу Лохматый. – Фрицы давали? Так их давно черви едят. Ихние указы нам сегодня не закон. Сами себе начальники.
