Александр Суворов - Григорьев Сергей Тимофеевич (читать книги онлайн бесплатно регистрация txt) 📗

Легенды и анекдоты сопровождали движение «планиды» Суворова, как серебристый шлейф комету в ее стремительном полете около Солнца. Солдатский рассказ о Туртукайском штурме, в общем, верно передает события. Истоки указывают только, что часть легенды о том, как Румянцев велел «оборвать» Суворова и предать его суду и будто бы суд приговорил его к смертной казни, а императрица простила, не соответствует фактам, как не соответствует истине и то, что Суворов дважды брал Туртукай. «Этого не было, – скажет историк да еще прибавит: – И не могло быть». Но рассказчики не могут быть так строги к народным преданиям. Пусть суда над Суворовым за блистательную победу не было. Допустим, что и «не могло быть». Что же тогда остается от недостоверной легенды? Остается прежде всего она сама: вот что рассказывали солдаты про Суворова, это записано еще при его жизни и напечатано после его смерти! Остается больше – смысл рассказа у бивачного костра. В таких рассказах, на роздыхе в походе, солдаты не только передавали о том, что было или не было, но и то, что должно быть, и то, чему быть не следует. Рассказчик потому и повторяет недостоверную легенду, что в ней верно и точно передается оценка событий солдатами. Они видели, что к Суворову относятся несправедливо, что ему не дают ходу, преуменьшают его заслуги, клевещут на него. «Вот до чего это могло дойти» – говорит солдатский рассказ.

Мы знаем, что Суворов любил и чтил Румянцева. А Румянцев? Быть может, он тоже любил Суворова, но это не помешало ему после Туртукая перевести Суворова в резерв.

Суворов сам понимал, что взял Туртукай, когда от него этого не требовали, и что это повредит его карьере. Румянцев перевел Суворова в резервный корпус, а затем в Гирсово – пункт, занятый русскими на правом дунайском берегу. Румянцев считал этот пункт «не важным», не веря, чтоб турки могут здесь нанести удар. Но Суворов, прибыв туда, рапортовал главнокомандующему, что удар турок на Гирсово непременно последует и лучше всего предотвратить их наступление встречным ударом на Карасу, соединив в одну группу все русские отряды на правом берегу. Румянцев не согласился: он продолжал еще сомневаться в том, что турки предпримут энергичные действия. Дальнейшие события подтвердили, что главнокомандующий ошибся, а Суворов был прав.

В ночь на 3 сентября на дороге из Карасу в Гирсово появился большой отряд турецкой конницы. Утром турки подошли на пушечный выстрел к крепости, остановились, поджидая, когда подтянется пехота.

Крепость молчала. Верный своей испытанной тактике, Суворов решил выждать полного сосредоточения сил противника, чтобы решить дело разом.

Турки приготовили для нападения на Гирсово огромные силы, обученные французскими инструкторами на европейский лад. Они подступили к Гирсову, строясь в три линии, с кавалерией на флангах. Суворов, увидев это, усмехнулся.

– Оттоманы [111] хотят биться строем, – сказал он. – За то им будет худо.

Число турок Суворов определил на глаз в 10–12 тысяч. У него было всего 3 тысячи. Чтобы придать неприятелю отваги, Суворов выпустил в поле казаков, приказав им после короткой перестрелки обратиться в притворное бегство. Казаки так и поступили. Турки осмелели и развернулись перед крепостью параллельно Дунаю, опираясь правым флангом на реку Боруй. Они наступали правильными рядами, ничто не мешало им развертывать по указанию французских офицеров свои силы в открытом поле перед русскими укреплениями. Пушки на русских батареях молчали. Турки поставили батареи и открыли огонь по выдвинутому в поле шанцу [112], где находился сам Суворов. Амбразуры пушек были замаскированы. Обманутые этим, думая, что укрепление защищается одной пехотой, турки бросились на штурм. Из амбразур выставились дула орудий. Грянул залп картечью, затрещали ружейные залпы. Неприятель усеял поле мертвыми телами. Суворов вывел из шанца пехоту и ударил в штыки. Бригада Милорадовича [113], наведя понтонные мосты через реку Боруй, ударила на правый фланг турок. Конница Суворова на полном скаку врубилась в центр турецких линий. Янычары [114] привыкли к встрече с русской пехотой, а тут им пришлось иметь дело с конницей. Турецкие кавалеристы, лихие в одиночных схватках, тоже отступили перед щетиной грозных штыков суворовской пехоты.

Не выдержав натиска, турки дрогнули и побежали, бросая оружие и амуницию. Пехота Суворова не могла за ними угнаться, а конница преследовала их до полного изнеможения своих коней.

Турецкий обоз и все пушки достались победителям. Турки потеряли только убитыми, не считая пленных, больше тысячи человек. А у Суворова из 3 тысяч бойцов было убито и ранено около 200 человек.

Генерал-фельдмаршал Румянцев, довольный победой, приказал во всей армии отслужить благодарственные молебны, а Суворову прислал полное изысканных комплиментов письмо.

На боевом фронте снова наступило затишье. Василий Иванович нашел, что пора возобновить разговор о женитьбе. Он жаловался сыну в письмах, что стареет и ему все труднее вести хозяйство. Имения умножились, раскинувшись в разных отдаленных местах. Из дальних деревень являются ходоки, жалуются на притеснения старост и управителей, докладывают, что приказчики обворовывают хозяина, а те, со своей стороны, докладывают, что мужики разленились, бегают, рубят хозяйский лес. И о продлении рода Александр должен подумать. «Спустить еще лет десять, какой из тебя будет муж, хоть бы и генерал-аншеф». Василий Иванович писал, что еще надеется подержать на руках внука и уж тогда сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром».

Последнего своего разговора с сыном о женитьбе Василий Иванович не забыл и напомнил его обещание жениться, когда дослужится до генеральского чина. И невесту ему отец уже нашел. «Не понравится – другую найдем. Нынче в Москве невест достаточно: повыбило на войнах женихов». Василий Иванович заклинал сына памятью матери не откладывать дольше. В заключение письма отец сообщил, что для молодых он поновил усадьбу в Елохове и обставил ее на нынешний манер. Даже посажёную мать [115] рачительный отец присмотрел для сына, «а кто она, сам увидишь». Все слажено – хоть завтра свадьбу играть…

Суворов взял месячный отпуск из армии для поездки в Москву с намерением жениться, чем и была обоснована просьба об отпуске. В ноябре он выехал в Москву. Раз все там слажено до мелочей, генерал считал, что месячного отпуска вдосталь хватит и на дорогу туда и обратно, и на само дело.

В Москве все незамысловатые загадки отца быстро разгадались. Первым делом отец повез ему показывать поновлённый дом в Елохове. Там их встретила высокая, статная пожилая женщина с синими, как яхонт, глазами.

– Вот твоя посажёная мать. Узнаёшь Прасковью Тимофеевну?

Суворов, досадуя на себя, внезапно оробел.

– Немудрено и не узнать! Почитай, двадцать годков не видались. Забыл? Ну, вспомни же, как яблоко по столу покатил… – говорила Головина, мерцая синими глазами.

По этому чудесному мерцанию Суворов всё вдруг вспомнил: и старый уютный головинский дом близ Влахернской, приткнутый к новому, пустому дворцу, и историю кота Ваньки, и пытку за обедом, и жаркие покои боярыни, где расхаживал, щелкая клювом, ручной журавль, павлин распускал свой сказочно великолепный хвост, гусляр настраивал струны… И только-только веселые и нарядные девушки, все в лентах, собрались величать гостей, как в покои вошел с зажженным канделябром в руке важный дворецкий и возгласил: «Барин просит Александра Васильевича Суворова-сына к себе…»

Суворов кинулся к посажёной матери. Она тотчас обняла его, как малого ребенка, и принялась целовать в глаза, щеки, прижала к груди.