Невероятное путешествие мистера Спивета - Ларсен Рейф (книга жизни .txt) 📗
Эмма поспешила укрыться в магазине, среди лилий. Она крепко-крепко сжала левый большой палец правой рукой. Она влюбилась по уши.
Через три дождливые недели, в первый солнечный день мая Эмма сопровождала Элизабет в гости к мистеру Энглеторпу, посмотреть, где он живет.
Явившись по указанному адресу на Куинси-стрит в Кэмбридже, в двух шагах от величественных просторов Гарвард-ярда, они в первый момент не поверили глазам. Перед ними высился белый особняк, фасад которого украшали целых четырнадцать окон – Эмма специально сосчитала.
– Четырнадцать! – поразилась она. – Да ведь внутри этого дома можно построить еще один, нормальных размеров. А внутри еще один домик поменьше, а внутри…
– Тут что-то не так, – произнесла Элизабет. Рядом с воротами висела скромная желтая табличка с надписью: «Школа Агассиса для девочек».
– Мам, а он учитель? – спросила Эмма.
– Не думаю, – покачала головой Элизабет и, вытащив листок, на котором мистер Энглеторп написал для нее инструкции, нашла приписку мелким почерком: «по тропинке вокруг дома к каретному сараю».
Массивные ворота имения даже не скрипнули, когда две гостьи робко толкнули тяжелые створки. Обе они в глубине души ожидали, что резкий пронзительный скрежет переполошит всю округу, а когда этого не произошло, перепугались сами, что вторгаются в неведомый мир. Посыпанную гравием дорожку недавно ровняли. Маленький камешек отлетел в сторону, на грядку дерна. Подбежав туда, Эмма подобрала его и положила обратно на дорожку.
Парадная дверь особняка внезапно отворилась. Эмма с Элизабет застыли на месте. Из-за двери выскочила девочка чуть помладше Эммы и помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Заметив двух посетительниц, преграждавших ей путь, она посмотрела на них, наморщив нос, и заявила:
– Сюда нельзя! Профессор Агассис не разрешает.
А потом отперла щеколду на калитке и была такова.
Эмма заплакала и порывалась немедленно уйти, но Элизабет успокоила ее. Наверное, сказала она, девочка просто-напросто их с кем-то перепутала, а раз уж они все равно проделали весь этот путь, теперь надо постараться все-таки отыскать мистера Энглеторпа.
И ее настойчивость была вознаграждена: завернув за угол, они оказались средь буйства цветов – гардений и матово-лиловых рододендронов, лилий и фуксий. Эмму с Элизабет омыли волны летучего, мандаринового аромата. Обогнув дом, они узрели сад во всем его великолепии. Со всех сторон его ограждали высокие изгороди кизиловых деревьев, а в центре располагался пруд с островками пестрых орхидей, лилий и азалий. В уголке между четырьмя вишневыми деревьями стояла ажурная железная скамейка. Дорожка привела маму с дочкой к огромной плакучей иве – там им пришлось нагибаться, чтобы пройти под ветвями.
– Как в книжке! – сказала Эмма. – Он сам это все вырастил?
– Думаю, да, – отозвалась Элизабет. – Когда он приходил в магазин, то знал наизусть все длинные латинские названия каждого цветочка.
– Он латинянин? – изумилась Эмма.
Элизабет повернулась и схватила дочь за руку.
– Эмма! Хватит вопросов! Не время для вопросов. Не хочу, чтоб ты и тут все испортила.
Эмма вырвала руку и больно прикусила верхнюю губу. Слезы катились так часто, что она не успевала их вытирать.
Элизабет больше ничего не сказала. Эмма шмыгала носом, шагая вслед за ней по хрустящему гравию.
Неожиданно они оказались у боковой двери каретного сарая. Привязанный на веревку камень покачивался напротив прибитой на середине двери медной пластинки. На пластинке виднелась полукруглая выбоинка от камня. Элизабет покосилась на камень и на пластинку, а потом постучала рукой.
Сперва все было тихо, затем раздались тяжелые шаги, и мистер Энглеторп, весь вспотевший, словно прибежал издалека, открыл дверь. В проеме хозяин дома казался еще выше, чем Эмма его запомнила. Он окинул обеих гостий взглядом и прижал палец к губам.
– Чудесно! Миссис Остервилль и мисс Остервилль, – промолвил он, улыбнувшись Эмме. – Входите, входите! Какая радость.
Его улыбка смягчила повисшее между матерью и дочерью напряжение, и брешь окончательно закрылась, когда он потянулся за их пальто. От него так и била энергия человека, которому просто не отпущено на земле достаточно времени, чтобы выполнить все, что он задумал.
Они зашли за ним в помещение. Чуть помедлив на пороге, мистер Энглеторп повесил пальто на два колышка, больше всего похожие на челюстные кости. Элизабет отпрянула было в ужасе, но он повернулся к ней.
– В следующий раз, миссис Остервилль, я…
– Пожалуйста, – произнесла она быстро – возможно, даже чересчур быстро, – зовите меня Элизабет.
– Элизабет. Да. – Он словно бы попробовал ее имя на вкус. – В следующий раз, Элизабет, я попрошу вас все же воспользоваться камнем, чтобы возвестить о своем появлении. Как правило, я настолько погружен в занятия, что не отзываюсь на обычный человеческий стук. Доктор Агассис специально соорудил это приспособление ввиду постоянно испытываемой досады при попытках оторвать меня от… от моих экспериментов.
– Простите, – сказала Элизабет. – Честно говоря, это… эта… вещь слегка напугала меня.
Он засмеялся.
– Напрасно, напрасно. Подобные устройства предназначены помогать нам, а не препятствовать. Мы не должны бояться наших же собственных изобретений: относиться к ним скептически – сколько угодно, но не страшиться.
– Что ж, в следующий раз непременно им воспользуюсь.
– Благодарю, – отозвался он. – Мы же не хотим, чтобы вы стояли на холоде целый час, правда?
Эмма кивнула. Она кивала на все, что говорил этот голос. {106}
Сели пить чай. Мистер Энглеторп устроил из этого сложную церемонию, в пять этапов – помимо всего прочего, наливая, поднимал чайник все выше и выше, так что под конец струя пролетала по воздуху четыре-пять футов прежде, чем удариться о дно чашки, залив при этом блюдце и стол вокруг.
Эмма заворожено смотрела, пока не перевела взгляд на мать. Элизабет сидела, замерев и не двигаясь.
Словно бы наконец осознав, что действует странновато, мистер Энглеторп пояснил:
– Так чай гораздо лучше. Струя охлаждается и аэрируется. И напоминает мне водопады в Йосемити. Я этому научился в Папуа – Новой Гвинее. Так местные племена подают кокосовый чай. Сильная штука.
Пока все пили чай и беседовали, Эмма смотрела, как ее мать набирается духа спросить про владельца самого особняка. А когда наконец набралась, то скорее не спросила, а шепнула, уткнувшись в чашку и не обращаясь ни к кому конкретно.
Должно быть, мистер Энглеторп все же расслышал. Он улыбнулся, облизал ложку и выглянул в эркерное окно на белый особняк.
– Имение принадлежит моему старому другу, такому же коллекционеру, как я. Смею сказать, он малость умнее меня – и куда организованнее, но мы с ним одинаково смотрим на очень многие вещи. В немногом, впрочем, расходимся. Вы, конечно, знакомы с теорией Чарльза Дарвина о естественном отборе?
Элизабет заморгала.
Мистер Энглеторп потрясенно уставился на нее, потом вдруг расхохотался.
– Ну, разумеется, не знакомы! Боже правый, только посмотрите на меня… Я слишком много времени провожу среди высоколобых всезнаек. Надо же помнить, что не все вокруг – Мегатерии. Да, конечно, идеи Дарвина еще не успели проникнуть в общественное сознание – что бы там ни писали в Вашингтоне, церковь по-прежнему владеет умами и душами, – но я не сомневаюсь, что скоро это произойдет. И мы с доктором Агассисом резко не сошлись во мнении о важности его теории. Видите ли, доктор Агассис глубоко религиозен, возможно, даже слишком, и приверженность Священному писанию затуманивает его способность принимать новые идеи. Что, честно говоря, меня шокирует – я и сам не атеист, но ведь наука – это дисциплина новых идей! Новых идей о происхождении старых существ. Так как же столь блистательный ум – а всем, что знаю, я обязан именно ему – может упорно отвергать крупнейшее открытие нашего времени лишь потому, что оно оспаривает кое-какие его догмы. В смысле, ученый он или…
