Кожаные башмаки - Гарф Анна Львовна (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗
— Миргасим, Миргасим! — слышит он сквозь облака, сквозь тучи далёкий зов. — Миргаси-и-им!
Кто-то обнимает его, целует. Он дерётся, брыкается, кричит:
— Оставьте меня, дайте сон досмотреть!..
— Правда, оставим его, — гудит чей-то густой голос, — у нас ведь ещё целые сутки впереди!
Кто это говорит? Во сне послышалось или наяву? Почему вдруг задрожал, испугался Миргасим? Где, когда слышал он этот низкий, мягкий голос? Голова кружится, руки слабеют. Миргасим падает, падает, летит вниз кувырком. И вдруг приземляется. Он лежит на зелёном лугу, а вокруг звенят луговые колокольчики. Ах, какой кругом запах! Должно быть, траву скосили, она чуть подсохла на солнце… Но ни гусей, ни санок. Как же вернётся Миргасим с этой зелёной планеты к себе в избу? В ужасе он просыпается.
Терпкий, непривычный, таинственный запах пропитал подушку, одеяло, избу. Затуманились звёзды, ускользнули санки, улетели гуси. И только запах, стойкий, чудесный, ощущается наяву ещё сильнее, чем во сне.
Чем это пахнет?
Миргасим осмотрелся, увидал возле своей постели солдатский вещевой мешок, а рядом с мешком — длинный свёрток, опоясанный верёвкой. Понюхал Миргасим вещевой мешок — нет, не то… Понюхал свёрток — ой! Запах тот самый, что на планете.
«Пахнет слаще земляничного мыла, вкуснее даже, чем леденцы».
В комнате так тихо, что Миргасим слышит, как вздыхает тесто в укрытом шалью горшке.
«Уже подходит. Когда же его поставили? Ночью? А зачем? Говорят, Новый год в нашу деревню поздно вечером придёт, для чего же с утра печку затопили?»
Бабушка сидит, поджав ноги, на сэке. Она сегодня тоже с утра как на праздник нарядилась. На ней новое, ни разу не стиранное платье. Беззвучно шевелятся её губы, в пальцах чётки.
«Почему она молится? Сегодня праздник будет советский, песни надо петь, а не молиться».
Мать, похлопывая ладонью по краю сита, просеивает муку.
«Ура, лепёшки без отрубей испекут!»
Тикают ходики, качается маятник. Маленькая стрелка подошла к семи, большая — к двенадцати.
«Уже семь часов утра, Зуфер и Шакире на репетицию пошли, должно быть. А-мама всё ещё дома. Кто подоит за неё коров на ферме? Молодых доярок мама учит: «Ты своих коров знаешь, и коровы знают тебя. Чужим рукам твои коровы молока сполна не отдадут». Почему же сама оставила сегодня своих коров на чужие руки?»
Мука сеется, сеется, выплывают из сита тонкие, прозрачные облака, снегом оседают на доске.
Вот сняла мама шаль с горшка, вывалила тесто на побелевшую от муки доску, сделала круглый шар, прикрыла полотенцем. И начала картошку варёную разминать, лук крошить.
«О-о, значит, не лепёшки это будут — пироги».
Миргасим отбрасывает одеяло:
«Пока я спал, война кончилась, что ли?!»
Он вскочил и босой подбежал к столу:
— Мама!
Она приложила припудренный мукою палец к губам, глазами показала на ситцевую занавеску, за которой помещается кровать для гостей, и прошептала чуть слышно:
— Вчера вечером брат Мустафа приехал. Он ещё спит…
— Брат Мустафа? — шёпотом повторяет Миргасим. — Мустафа приехал?
Он замолкает, но только на мгновение и вдруг говорит громко:
— А меня почему не разбудили? Разве ты, мама, не знаешь, я никогда не сплю! Я не спал, — в голосе слышатся слёзы, — не спал, а меня не разбуди-и-и-ли!.. Почему-у-у?
— Потому что уж очень сильно ты брыкался, — услыхал Миргасим густой, низкий голос, тот самый, что слышал во сне. Неужели сны всё-таки сбываются?
Занавеска откинулась, и вышел из-за неё рослый солдат.
Не успел Миргасим опомниться, как солдат подхватил его на руки, подбросил к потолку.
Только оттуда, сверху, увидал Миргасим знакомые узкие горячие глаза, круглый лоб, широкие скулы.
— Брат, милый, — закричал он, — брат Мустафа!!
Повис на шее брата, прижался к колючей, небритой щеке.
— Щека твоя, как тёрка, здорово натирает.
Глава тридцать пятая. Брат Мустафа
— Ох уж эта репетиция! — сокрушается бабушка. — Всего-то на одни сутки Мустафа приехал, а Зуфер сам убежал и сестру утащил на репетицию!
— Зуфер — настоящий мужчина, — говорит Мустафа, — он поступил правильно. Дело прежде всего.
— Шакире ни за что из дому в такой день не ушла бы, Зуфера побоялась ослушаться. А меня, старую, они не послушали…
— Бабушка, разве не ты всю ночь сердилась: «Почему не спите?» А мы всю ночь об этой репетиции говорили.
«Значит, и Мустафа уже всё знает, только я один ничего не знаю!» — обиделся Миргасим.
— Бритву подать? — спросил он сурово.
— Сперва надо постель свою прибрать, — в тон братишке, также сурово, говорит Мустафа.
Миргасим прибрался, а кстати и умылся и кусок теста со стола стащил, съел.
Мама на Мустафу взглянула, слезу смахнула. Думала, никто не видал. Но разве скроешься от Миргасимовых острых глаз? Подошёл к матери, прижался к ней. И самому на мгновение тоже стало грустно.
«Брат здесь, но где папа? Почему не пишет? Ни одного письма не было».
Мустафа прикрепил ремень к гвоздю. Он направлял бритву, точно как отец. Провёл лезвием по ремню раз, другой, тронул большим пальцем полотно бритвы, бросил на лезвие волосок, волосок разломился.
— Острая! — сказал Миргасим. — Острее даже топора.
Бабушка опустила в чашку щепотку мыльной стружки, плеснула кипятка. Брат взял помазок, вспенил густое мыльное тесто и, глядясь в зеркальце, что висело на стене, принялся накладывать хлопья мыльной пены на шею, подбородок, щёки.
Прежде это зеркальце вместе с бритвой и помазком лежало на дне коробки. Отец ставил его на стол, брился сидя. А Шакире вынула зеркало из коробки, повесила на стену повыше, чтобы мама гляделась, когда причёсывается. Но мама расчёсывала волосы и заплетала косы не глядясь. А Мустафа теперь вынужден бриться стоя.
Миргасим вытянул шею, встал на цыпочки, следя за каждым движением брата. Давно не работала бритва в этом доме!
Кончил своё дело Мустафа и сразу помолодел. Миргасим провёл рукой по щеке брата:
— Как шёлковая!
— Давай и твою причёску подправлю.
И — раз-раз — покрыл мыльной пеной затылок младшего брата. Раз-раз — провёл бритвой.
Интересно, как работает папина бритва?
Миргасим стремительно обернулся, Мустафа едва успел отдёрнуть руку:
— Не вертись, чёрт возьми!
Даже мама вздрогнула от такого окрика. А бабушка охнула тихонько:
— О Мустафа, внук мой… Избегай злых речей, нет худого слова, нет и обиды.
— Чуть ухо ему не отрезал, — оправдывается старший внук и снова срывается: — Крепче голову держи, дьяволёнок!
Больше никто ничего не говорит. Миргасим сидит словно окаменевший.
«Чёрт возьми» и «дьяволёнок» Мустафа сказал по-русски. Таких слов Миргасим ещё не слыхал. Но по лицу мамы, бабушки он понимает — это нехорошие слова. Мустафа бранился. Приехал и всех обидел. За что?
— Какой ты, братишка, красивый стал! — нарушает тягостное молчание солдат. — Хочешь в зеркало взглянуть?
Миргасим молчит. Он сердится. Мустафа подхватывает, поднимает его. Взглянул в зеркало Миргасим и не может удержаться от смеха — голова, голова-то до чего круглая!
— А зубы ты где растерял? — спросил Мустафа.
— Уже новые нашёл! Не веришь? Пальцем пощупай.
— Нет уж, спасибо: боюсь, откусишь.
— Что ты! Теперь я не кусаюсь.
— Почему же?
— Научился кулаками драться.
И на щеках у обоих братьев заиграли ямочки. У Миргасима только на одной правой щеке, у Мустафы на двух.
— А веснушки почему так побледнели?
— Красивые были, правда? Теперь никуда не годятся. Полиняли. С тех пор как в школу пошёл, слишком часто умываюсь. Почти что каждый день!
