Поселок Тополи - Саутолл Айвен (книги полностью бесплатно TXT) 📗
— Что там случилось?
— Может, оно и к лучшему, — ответила Лорна, — Если б закипел ручей, нас бы насмерть ошпарило, — А сама подумала: «Опять папа не уследил. Оставил мотор без горючего».
Женщины заткнули пробками кухонную мойку и корыта в прачечной и открыли все краны. Не успели они это сделать, как вода перестала идти. Баки были пусты.
Они оттащили ковры подальше от дома, вниз по тропинке, туда, где уходила в землю вода из сточных труб, куда утром стекла вода из переполнившейся ванны. Веревочный коврик из прихожей, сухой и жесткий, тонкий ковер из комнаты Стиви и толстый, еще не просохший, из комнаты Стеллы. Они сложили их один на другой, облили водой из ведер, кастрюль и бидонов, которые наполнила Стелла, и забрались под эту мокрую кучу.
Питер как пьяный бежал дальше, подгоняемый бешеными порывами ветра, дувшего теперь не со стороны чудовища, заполнившего долину, не сквозь него, а навстречу ему, ветра, который родился в более прохладных краях и гнал дым, и пыль, и мусор гигантскими тучами, гигантски ми вихрями обратно в пекло, ветра, который оттягивал в сторону жар надвигающегося пекла, оттягивал дым и пары, пыль и мусор прямо вверх, в небо. Прохладный воздух и кипящий воздух сшибались с грохотом, и под этими взрывами, на обочине дороги, Питер нашел свою бабушку.
Она упала тяжело, но боли не чувствовала. Она вообще уже ничего не чувствовала, ни о чем не думала — ею овладело блаженное безразличие, полузабытье.
— Бабушка, я тут! — крикнул Питер.
Она будто не слышала.
— Бабушка, вставай! Скорее!
Она не шевельнулась.
— Бабушка! — заорал он. — Вставай!
Она посмотрела на него равнодушно, словно не узнавая, и тогда он спокойно, расчетливо шлепнул ее по щеке. Удар больно отозвался в его пальцах, в его сознании. Он будто пробудил и ее и его самого.
— Вставай! — пронзительно крикнул он.
И она встала, с трудом подняла свое грузное тело и стояла покачиваясь, пока он снова не ударил ее по щеке.
— Двигайся! — крикнул он. — Ну же, двигайся!
И, схватив ее за руку, потащил, а она пошла за ним, неохотно, как лошадь, везущая тяжелую поклажу.
Он стащил ее с дороги, поволок через канаву в колючий кустарник — акация, кизил, терновник, чертополох, осока — и через проволочную изгородь на пустое картофельное поле. Тут она снова упала, легла подрагивающей грудой, и он с бешеной решимостью поднял ее новыми пощечинами, не переставая кричать: «Нет, ты не умрешь! Не умрешь!» Он погнал ее по полю, поперек борозд, погнал как укрощенного быка, и тут на открытое поле ворвался с севера мощный, немыслимо горячий воздушный поток. Питер инстинктом почувствовал его приближение, в последнюю секунду судорожным усилием швырнул бабушку наземь, сам упал рядом, и огненный вихрь пронесся над ними.
Будь Питер по-прежнему тринадцатилетним мальчиком, он бы заплакал от боли, прожигавшей его тонкую майку, от боли и от горького разочарования: значит, они здесь умрут, никогда им больше не подняться, — отвратительное чудовище, беснующееся в долине, настигло их. Но он не заплакал, не успел, потому что с юга внезапно налетел более прохладный ветер, тоже очень горячий, но все же прохладнее, и с ревом понес обратно колкие тучи пыли и мусора.
Питер встал на ноги, почти ничего не видя. Склон холма был на месте, подобный скале в океане, о которую разбивается пена, подобный возвышенности в пустыне, которую стегает песок, подобный металлу, плавящемуся в тигле. Склон холма был на месте, но он уже не был неподвижным, незыблемым. Он вздрагивал и скользил, вздымался и опадал, как взбаламученная жидкость. Он никак не мог устояться, и Питер снова упал, сваленный жарой, шумом и головокружением.
Это было не вокруг него, это было у него в голове, в теле, в крови.
Он снова поднялся, и бабушка поднялась, как опоенная лошадь, против воли подчиняющаяся окрику, и вдвоем они двинулись дальше — не столько бежали, сколько брели, точно земля превратилась в вязкую глину, из которой не вытащить ноги, брели как во сне по отлогой поверхности поля, а небо над ними было как взметнувшаяся морская волна — вся мрак, и блеск, и дьявольское великолепие, алая, золотая и лиловая, голубая и оранжевая, бурая и черная, маслянисто клубящаяся волна, каждую секунду готовая разбиться, горбатая, с гребнем — как сверкающее отражение солнца.
Питер упал, и земля упала вместе с ним, выскочила у него из-под ног. Он заскользил и покатился в вихре земли и камней, все быстрее и быстрее вниз, по крутому каменистому обрыву, и бабушка была где-то рядом, тоже катилась сквозь кусты и траву, не слыша собственных криков, не чувствуя ушибов.
Они скатились в пруд среди базальтовых глыб, в тот пруд, из которого брал начало ручей, протекавший под участками деда Таннера и Вакингемов.
Вода резнула их холодом.
Вместе с ними в воде были лесные твари, ползучие и летучие, даже змеи.
Стиви, со стоном переводя дыхание, ковылял между рядами моркови к Лорне и Грэму. Волосы и брови его были опалены, в рубашке прожжены дыры, — пока он бежал, горели деревья у ворот в усадьбу Джорджей и горели кипарисы вдоль дороги от ворот к дому, горели даже ящики с малиной.
А Стелла остановилась на бегу.
Сначала она ничего не поняла: не поняла, почему ей сразу расхотелось двигаться, почему колени у нее подогнулись уже бесповоротно и она медленно, с чувством, похожим на благодарность, опустилась на землю.
Она постояла на коленях, словно собираясь ползти, упершись дрожащими руками в две грядки с увядшими саженцами. Потом руки у нее ослабели, она оперлась на локти, и плечи ослабели, и она в полном изнеможении распласталась на горячей красной земле. Встать она не могла.
Никогда уже ей не встать. Никогда, никогда она не испытывала такой усталости.
Но с неба донесся какой-то новый шум, словно великан ростом с земной шар выдохнул из легких последние остатки воздуха. Она почувствовала над собой его дыхание. Все, что росло и жило, затрепетало и склонилось к земле. И освещение стало другое, и все звуки другие, а в небе какие-то сдвиги, судорога, столкновение великанов.
Лорна тоже остановилась на бегу. Она бежала вверх по склону навстречу Стиви, а он бежал вниз, навстречу ей, когда она увидела этот небесный бой.
Мать Стеллы и молоденькая миссис Робертсон, укрывшиеся под коврами, не увидели его, они его услыхали.
Питер его увидел, потому что бой шел над ним, справа и слева, со всех сторон, — ослепительная вспышка прорезала воздух от неба до земли или от земли до неба, взрыв ошеломил его, оглушил почти до потери сознания.
А потом с неба закапали огромные горячие капли, тяжелые, как металл, как смола, как мед. Они даже цветом были похожи на мед — то на горелый мед, то на золотой, свежий.
Словно небо, насытившись, уже не могло выдержать груза лесных соков, которые оно так жадно всосало, пьяных соков эвкалипта, сосны и акаций, человеческого пота, и крови животных, и пара от канав, прудов, речек и резервуаров, от баков и пожарных рукавов, от орошенных полей и грязных луж, и теперь, ослабев, дав упасть первым каплям, проливало и все остальное.
Черный дождь, красный дождь, золотой, горячий, низвергался на землю, и звук был настоящим громом, а сверкающие зигзаги — настоящими молниями, и два великана — северный ветер и южный, дух ада и дух широкого прохладного моря сшиблись в смертельной схватке.
Когда Питер и бабушка Фэрхолл выбрались из пруда, подальше от змей и прочих плавающих тварей, исполинская небесная вспышка уже погасла, пропала, превратилась в клубящийся бурый туман.
Бабушка, ошалелая, но ожившая, жестоко избитая, но в полном сознании, обхватила внука своими толстыми красными руками и крепко прижала к себе. Сколько лет Питер ненавидел эту ее привычку, претерпевал ее с с каменным лицом и отчаянно бьющимся сердцем. Но тогда он был мальчиком, а не мужчиной. Даже бабушка почувствовала в нем перемену, когда прислушалась к его голосу:
