Княжна Джаваха - Чарская Лидия Алексеевна (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
Но все молчали… Это была жуткая тишина, от которой становилось горько во рту и больно-больно ныло под ложечкой.
— Ну-с, если сам автор не желает назваться и прячется за спины подруг, — так же неумолимо-спокойно продолжал Церни, — то, делать нечего, приступим к допросу. Кстати, входя в класс, я кое-что заметил. Надеюсь, у виновной хватит достаточно смелости не отпираться?
Что это? Злые и холодные глаза вампира уставились на меня с неподражаемым выражением скрытой насмешки… Неприятно и неловко становилось от этого взгляда.
«Что ему надо? — мучительно сверлило мой мозг. — Что он смотрит?»
Снова тишина воцарилась в классе… Снова противный, слащавый голос прозвучал нежнейшими нотами:
— Не будете ли любезны назваться сами? — И снова выпуклые, гневные глаза неопределенно-водянистого цвета остановились на мне.
Я почувствовала, как вся кровь то приливала, то отливала в моем лице, как вдруг похолодели мои дрожащие пальцы, и я уже не могла отвести взгляда от злых и пронизывающих меня насквозь глаз учителя.
И вдруг случилось то, чего никто из нас не ожидал: Таня Покровская вскочила со своей парты и, молитвенно сложив руки, прокричала на весь класс, давясь тщетно сдерживаемыми слезами:
— Monsieur Церни, миленький, ей-Богу, мы не нарочно…
Учитель нахмурился. Я видела, как побелел кончик его длинного носа, а глаза стали еще злее, выпуклее и бесцветнее.
— Госпожа Покровская, успокойтесь, — холодно-сдержанно произнес он и пристально посмотрел на забывшуюся и сконфуженную девочку, — нарочно или нечаянно сделано это, мне все равно. Я желаю знать, кто это сделал?
— Господи! миленьким назвала — ничего не помогает, — сокрушенно произнесла бедная Таня и прибавила громким шепотом, так, чтобы слышали соседки:
— Аспид бесчувственный, не хочу обожать его больше… Вампир!
Никто из нас, однако, не обратил внимания на ее слова. Нервы наши были напряжены донельзя. Многие девочки искренно раскаивались теперь в своем поступке. Всем было не по себе.
А Церни все еще смотрел на меня, чуть не доводя меня до слез этим немигающим, пристальным взглядом.
— Итак, виновная упорно не желает сознаться? — еще раз услышали мы его неприятный, звенящий голос.
Новое гробовое молчание воцарилось в классе.
— Я жду.
После новой паузы он неожиданно вытянулся на кафедре во весь свой громадный рост и, подойдя к моей парте, неожиданно произнес невыносимо противным голосом:
— Княжна Джаваха, это сделали вы!
Я вздрогнула и подняла на него вопрошающий взгляд. Обвинение было слишком неожиданно и нелепо, чтобы я могла им оскорбиться.
— Это сделали вы! — еще раз невозмутимо произнес Церни, — я видел, как вы положили листок около чернильницы, когда я входил в класс.
И, нервно вздрагивая от волнения или злости, он большими шагами вернулся на кафедру.
— Я требую, чтобы вы признались в поступке сами, — продолжал он уже оттуда, — и потому спрашиваю вас еще раз: вы ли, княжна Джаваха, положили на кафедру стихи?
Я оглянулась… Бледные, встревоженные личики с молящим выражением смотрели на меня.
— Не выдай Запольскую, не выдай Краснушку, — казалось, говорили они.
Я сама знала, что Запольской не простят такого проступка: она худшая по арифметике; Церни и без того ее ненавидит, да и по шалостям она на замечании у начальства.
И я поняла их, эти взволнованные, испуганные лица моих недавних врагов. Поняла и… решилась.
Поднявшись со своего места, я твердо и внятно проговорила:
— Monsieur Церни, простите. Это сделала я.
— А! — как-то жалобно вырвалось у него, точно он пожалел, что не ошибся в своем предположении; но тотчас же, как бы спохватившись, добавил:
— Я очень доволен, что вы сознались. Раскаяние должно послужить вам наказанием. Что касается меня, то я не хочу заниматься с девочками, у которых нет сердца. Завтра же меня здесь не будет.
И сказав это каким-то новым, опечаленным и размягченным голосом, он поспешно сошел с кафедры и исчез за дверью.
Класс дружно ахнул.
Не знаю почему, но последние слова ненавистного вампира больно ущипнули меня за сердце.
«Может быть, — мелькнуло у меня в мыслях, — бросив уроки в институте, он должен будет бедствовать… может быть, у него больная жена… много детей, которые его любят и ценят и для которых он не злой вампир-учитель, а добрый, любимый папа. И для этих детей, вследствие его ухода из института, наступит нужда, может быть, нищета… голод».
И чего еще только не представляло мое пылкое, удивительно послушное воображение!.. Какие только раздирающие душу картины не представлялись моим мысленным взорам!..
Не вполне сознавая, что делаю, я опрометью бросилась из класса.
Церни невозмутимо шагал по коридору своими длинными ногами, и я едва успела настичь его у дверей учительской.
— Monsieur Церни, — прошептала я, краснея, — monsieur Церни, пожалуйста, не уходите от нас! ради Христа!
Он насмешливо пробормотал сквозь зубы:
— Запоздалое раскаяние, г-жа Джаваха. Впрочем, лучше поздно, чем никогда.
— Ах, нет! ах, нет, monsieur Церни… — не помня, что говорю, лепетала я, — не уходите… Зачем бросать место из-за глупой выходки глупых девочек… Простите меня, monsieur Церни… Это было в первый и последний раз. Право же… это такая мука, такая мука… — и, совсем забывшись в моем порыве, я закрыла лицо руками и громко застонала.
Когда, отняв руки, я взглянула на Церни, то не узнала его преобразившегося лица: до этой минуты злые и насмешливые глаза его страшно засветились непривычной лаской, от которой все лицо перестало казаться сухим и жестким.
— Госпожа Джаваха! — несколько торжественно произнес он, — я вас прощаю… Ступайте объявить классу, что я и вас и всех их прощаю от души…
— Ax, monsieur Церни, — порывисто вырвалось у меня, — какой вы великодушный, милый! — и быстрее стрелы я помчалась назад по коридору обратно в класс.
Там все по-прежнему сидели на своих местах. Только Краснушка — виновница печального случая — и еще две девочки стояли у доски. Краснушка дописывала на ней белыми, крупными буквами последнюю строчку.
Надпись гласила:
«Княжна Ниночка Джаваха! Мы решили сказать тебе всем классом — ты душка. Ты лучше и честнее и великодушнее нас всех. Мы очень извиняемся перед тобою за все причиненное нами тебе зло. Ты отплатила за него добром, ты показала, насколько ты лучше нас. Мы тебя очень, очень любим теперь и еще раз просим прощения. Княжна Ниночка Джаваха, душка, прелесть, простишь ли ты нас?»
После слова «нас» стояло десять вопросительных и столько же восклицательных знаков.
Могла ли я не простить их, когда кругом улыбались детские дружеские личики, когда четыре десятка рук потянулись ко мне с пожатием и столько же детских ротиков — с сердечным, дружеским поцелуем. Я засмеялась тихо и радостно, быстро схватила мел и подписала внизу такими же крупными каракулями:
«Да, да, прощаю, забываю и люблю вас также всех ужасно!»
И потом, внезапно вспомнив только что происшедшее, подмахнула ниже:
«И Церни простил: он остается».
В ту же минуту дружное «ура!» вырвалось из груди сорока девочек.
Соседняя дверь отворилась, и в нее просунулась седая голова классной дамы соседних с нами шестых.
— Вы с ума сошли, mesdames! рядом уроки, а вы кричите, как кадеты, — прошипела она. — Я пожалуюсь m-lle Арно.
Мы, действительно, сошли с ума. Мы целовались и смеялись, и снова целовались… Вся эта маленькая толпа жила в эту минуту одной жизнью, одним сердцем, одними мыслями. И я была центром ее, ее радостью и гордостью!
Преграда рушилась… Я нашла мою новую семью.
