Мы в пятом классе - Матвеева Людмила Григорьевна (версия книг TXT) 📗
И вот теперь мама сказала: «Чтобы я их больше не видела». Про кошку Звёздочку и котёнка Пашу. Вот и пришлось положить их в сумку и унести из дома. А куда теперь идти с ними и что делать, он не знает.
Вот что хотел Серёжа рассказать незнакомой девочке.
Но сказал он ей совсем другое:
— Погулять вынес. Что им всё дома сидеть?
И голос у него был беспечный.
И ещё Серёжа добавил:
— Мама сказала: «Пусть киски прогуляются, что ж они без свежего воздуха?» Мама их обожает.
Девочка почему-то вздохнула, потом спросила:
— А почему в сумке? Ты тогда уж выпусти их побегать.
Он затряс головой.
— Боюсь, убегут. Что ты — они такие шустрые, особенно Паша. А как тебя зовут?
— Маша. А тебя?
— Сергей, — ответил Серёжа.
Они ещё немного постояли в тёплом подъезде. Клетка и сумка стояли у батареи, всем было тепло.
Серёжа не хотел, чтобы девочка уходила, эта Маша была удивительно славная девочка. Ему всё нравилось. Её голос, мягкий, спокойный; она была совсем не пискля. Её лицо с очень добрыми и весёлыми глазами. Белая шубка и белая шапка. Попугай Кирочка. Наверное, когда человек нравится, в нём нравится всё. Даже рваная чёрная шаль на клетке с попугаем Кирочкой.
— Мне пора домой, — спохватилась Маша, — мама будет волноваться. Пошла Кирочку врачу показать и пропала на полдня. Моя мама так любит Кирочку. Прямо жить без него не может.
— Это хорошо, когда мать животных любит. Моя тоже кошек любит. Придёт с работы, первым делом под диван заглядывает, повидаться хочет с ними. А потом уж со мной. Жить без них не может.
Они вышли на улицу. Ещё раз посмотрели на холодную белую лошадь. На спине у лошади лежал снег, и на пьедестале тоже. И на крышах, и на балконах лежал снег. Руки зябли. А всё равно чувствовалось, что скоро придёт в город весна. Воздух нёс весенний запах. У берёз вокруг ветеринарки ветки были опущены вниз и по-весеннему покачивались, не озябшие, а гибкие. И небо было глубоким, в нём были синие просветы, как будто в серых облаках промыли окошки.
— Мне сюда, — сказала Маша и показала за поворот.
Серёже хотелось пойти за ней. Но было неловко. Чего он за ней пойдёт? Ему хотелось сказать: «Так не хочется, чтобы ты уходила. Неужели мы сейчас расстанемся, ты скроешься за поворотом, и мы больше никогда не увидимся?» В мыслях Серёжа часто выражался немного торжественно. Наверное, потому, что он часто слушал эстрадные песни Аллы Пугачёвой. А в песнях люди выражают свои чувства немного не так, как в обычной жизни. И Серёже хотелось сказать Маше такие красивые, особенные слова. А сказал он совсем другое.
— Пока, — произнёс он равнодушно.
Потом повернулся и пошёл прочь от Маши со своей сумкой. И не оглянулся ни разу. А чего оглядываться, когда Маша всё равно уходит?
Человеку нужен зверь
Почему в моей повести так много разных животных? На её страницы уже проникли целых две кошки — Звёздочка и Паша, хомяки, тритоны, собака Чарлик, попугай Кирочка, он же Кирюша. И даже гиена Генриетта — существо дикое, не очень симпатичное, угрюмое, с жёсткой гривой и страшным ночным хохотом? Гиены вообще редко встречаются в наших широтах, а уж книга-то вполне могла бы обойтись без неё. Автор обязан, по крайней мере, соблюдать чувство меры. Но в этом случае у меня есть оправдание, и, как мне кажется, серьёзное.
Всё это нашествие зверей зависело не от автора. Это зависело целиком от самих героев повести. Потому что каким бы ни был писатель полновластным хозяином в своей книге, герои иногда начинают вести себя так, как они считают нужным. И ни у кого, даже у автора, советов не спрашивают.
Здесь всё дело в том, что в одиннадцать лет каждый человек хочет завести свою собаку. Или кошку. А если нельзя собаку или кошку, то хотя бы хомяка, морскую свинку или черепаху. Такова правда жизни. Вот она-то и есть главный хозяин любой книги — правда. Как в жизни было, так и в книге должно быть, никуда от этого не денешься.
Моим героям по одиннадцать лет. А в одиннадцать лет все люди, где бы они ни жили — в Америке, в тундре, на Галапагосских островах, — все до одного хотят иметь своего собственного зверя. Это я знаю точно, знаю давно.
Но почему? Почему именно в одиннадцать? Почему в девять ещё терпимо, а вот в одиннадцать нестерпимо хочется иметь собаку. Или кошку. Или, ладно, так и быть, морскую свинку. Есть же какая-то причина? Да, есть. Какая? Почему весь наш пятый класс буквально помешан на животных?
Кто сможет ответить? Ну, разумеется, наш самый учёный психолог, кто же ещё? У неё я и спрошу, как только мне удастся повидать её. Уж очень она занята, не так просто ей выкроить время. А может быть, и неудобно занимать серьёзного учёного человека такими вопросами? Ну захотелось Серёже пригреть у себя дома кошку, а потом котёнка. А Максиму — иметь собственную гиену. А Маше — попугая Кирюшу. Хорошо ли обременять самого умного психолога ребячьими капризами?
— Ну почему же, — очень серьёзно говорит самый учёный психолог. — И привязанность, и симпатия, и даже каприз — всё не случайно в психологии человека. А любовь к животным — одна из очень важных сторон человеческого поведения. Почему в одиннадцать лет так хочется завести в доме кого-нибудь живого, своего собственного? Наука отвечает на это так. Одиннадцать лет — первые шаги к взрослению. Предподростковый возраст. А значит, появилась устойчивая потребность проявить свои чувства, которых раньше не было. Маленький ребёнок получает от старших тепло, ласку, заботу. Получает, а отдавать ещё не умеет. Но вот он уже не маленький, ему одиннадцать лет. Он может и сам заботиться о том, кто слабее. Может и, значит, хочет этого. Именно к одиннадцати годам это желание уже созрело в каждом. Итак, заботиться нужно. О ком? Нужен кто-то слабее тебя, от тебя зависящий, к тебе привязанный. Тот, кто без тебя не может обойтись. Ну конечно, щенок или котёнок, или ещё кто-нибудь живой. Мальчишке важно впервые проявить свою власть, силу. Щенок слабый, а я ему нужен, он меня слушается, я его не даю в обиду. Девочке нужно другое: он слабый, глупый, я о нём забочусь, я с ним нежна, ему у меня тепло, хорошо. Конечно, есть разница: в одиннадцать лет у мальчиков и девочек психология очень разная. Но у тех и у других — потребность быть необходимым кому-то, кто слабее тебя. Это уже не детская особенность. Это шаг к взрослому существованию.
Мне всегда интересно слушать самого умного психолога. Она говорит точно, почти формулами. Никуда не денешься от законов науки. Возраст диктует поведение. Дети взрослеют. И значит, не спросишь: «Серёжа, что это тебе в голову взбрело — кошку завёл?» Ничего ему не взбрело, это не он решил, это в нём созрела такая необходимость.
— Наверное, мои сухие формулировки кажутся вам слишком уж схематичными? — спрашивает меня очень учёная женщина. — Ваша работа — рисовать словами картины, многоцветные, живые. Образы.
— Ну что вы! Никакие цветные картины не будут правдивыми без точности, без исследования жизни. Нельзя показать жизнь или человека приблизительно. Никто не поверит, и я сама не поверю. А когда не веришь, писать не можешь. Вы мне очень помогаете, я вам так благодарна.
Она смотрит внимательно. Почему она так изучающе смотрит всегда? А может быть, мои слова и моё настроение и вообще мой характер и моя работа — всё то, что кажется мне таким сложным, изменчивым, неуловимым, — всё это открыто ей? Может быть, она видит людей насквозь? А почему бы и нет? Она владеет законами, которым подчиняется поведение.
— Скажите, а вы действительно видите любого человека насквозь?
Она смеётся.
— Конечно, нет. Как же это возможно — любого видеть насквозь? Нет, это нельзя. И не нужно.
…А Серёжа бредёт по солнечной стороне улицы со своей сумкой. А в сумке тихо мяучит кошка Звёздочка. Совсем недавно у Звёздочки был свой дом, и у Пашки тоже. А теперь они сидят в сумке, там темно. И есть им хочется. И почему это их хозяин Серёжа придумал такое странное баловство — сажать их, живых кошек, в какую-то хозяйственную сумку. Сумка — это сумка, а не комната. Зачем же в ней жить? Звёздочке не понять, а Паше — тем более.
