Девочка из Ленинграда - Кануков Саадул (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Старая Нахшир стояла у кровати, скорбно опустив голову. Люся лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Кушба сразу понял: сердце Люси уже не бьется…
Из-за гор медленно поднималось солнце, освещая малиновым светом селение.
К дому Нахшир подходили партизаны.
Люсю вынесли на крыльцо. Подвели оседланного коня. На него сел Кушба. Командир и комиссар взяли Люсю на руки и передали Кушбе…
Над селением прокатился залп, второй, третий: отряд прощался со своей бесстрашной разведчицей.
Кушба тронул коня. Вслед за ним, ведя на поводу лошадей, шли Рая и Хабас. Чуть позади — небольшой конный эскорт.
Путь их лежал в Верхний — родное селение Люси.
Долго смотрели вслед медленно удаляющейся процессии партизаны. И только когда все скрылось за поворотом, раздалась команда: «По коням!»
Отряд вышел за околицу и направился в горы…
По заданию командира
Прошло больше недели после боя, а Рае все не верилось, что Люси нет на свете.
Ее хоронило все селение…
Один за другим к могиле подходили сельчане, бросали прощальную горсть земли, и когда подошел последний — это был седобородый старик, — над могилой уже возвышался невысокий холм.
Бросив свою прощальную горсть на могилу, старик подошел к Данах.
— Велико твое горе, Данах. Но оно и наше горе, потому что твоя дочь и наша дочь. Дочь гор. И пока будут смотреть в небо эти седые вершины, — старик кивнул на двуглавый Эльбрус, — народ не забудет ее.
Он перевел взгляд на Раю, стоявшую рядом с Данах.
— А ты чья будешь, юная дочь? Вижу, что война привела тебя к нам из далеких краев.
— Она из большого северного города, тамада, — ответил вместо Раи Кушба.
— Из какого же? — спросил старик.
— Из того, где зажег свет для горских народов великий батыр Ленин. Из Ленинграда.
— Да, да, — закивал старик. — Там взошла заря и для нашего маленького народа. — И, обращаясь к партизанам, добавил: — Да поможет вам, дети мои, великий аллах на поле битвы, укрепит дух джигитов и даст силы одолеть чужеземного дракона.
Бойцы наклоном головы благодарили тамаду.
Сразу же после похорон партизаны покинули аул и направились в горы.
У входа в ущелье, на развилке дорог, Кушба остановил коня и сказал своему другу:
— Карим! Скажи командиру, я вернусь в отряд лишь тогда, когда исполню клятву, что дал на могиле Люси.
Он пришпорил коня и поскакал в селение Бурун…
Десять дней не появлялся Кушба в лагере. На исходе одиннадцатого, когда солнце уже спускалось за вершины гор, на лагерную поляну, пересеченную длинными тенями, въехал всадник, ведя на аркане по-волчьи озиравшегося человека…
Десять дней просидел Кушба в засаде, в овраге, около дома старосты. Десять ночей не спускал глаз с калитки, зная, что рано или поздно зверь вернется в свое логово.
Когда Хашби, крадучись, подошел к своему дому и тихо постучал в окно, а затем скрылся в доме, Кушба бросился во двор и спрятался в хлеву. Он знал, что Хашби обязательно сейчас придет посмотреть скот. И не ошибся: через несколько минут во дворе послышались осторожные шаги, и едва Хашби вошел в хлев, как Кушба навалился на него, оглушил рукояткой револьвера, связал сыромятным ремнем руки, засунул в рот кляп, притащил в овраг и взвалил на седло.
По дороге Хашби пришел в себя. Тогда Кушба сбросил его с седла, накинул на шею аркан и повел…
На допросе в штабе отряда Хашби рассказал, что в тот памятный вечер налета партизан на карателей он бежал с русским в горы. Три дня они скрывались в глухом ущелье. Потом русский, угрожая оружием, заставил его идти в Нальчик.
Там в комендатуре немецкий начальник ужасно кричал на русского, топал ногами, хлестал перчаткой по лицу. «Карл погиб, а ты бежал! Почему не дрался до последнего патрона? Почему не попытался вынести тело своего командира? Оставил на поруганье этим азиатам? — Он кивнул на Хашби. — Немедленно отправляйтесь на место и доставьте мне Карла сюда! Он должен быть похоронен как доблестный солдат… офицер великой армии!..»
Выйдя из комендатуры, Хашби твердо решил убить русского, как только они окажутся за городом. А потом прийти с покаянием к партизанам. И он убил русского: вот его документы.
По совету комиссара, Татарнаков вызвал в штаб Раю. Показал ей фото на документе убитого. Рая, хорошо знавшая русского переводчика, подтвердила, что это действительно Слепцов.
Хашби сказал, что в городе неспокойно. На каждом шагу стоят патрули. А пока они с русским были в комендатуре, туда одного за другим приводили арестованных. И мужчин, и женщин, и детей. И он сам слышал, как кричали и стонали истязуемые. И если ему, Хашби, доверят оружие, он будет беспощадно бить фашистского зверя.
Татарнаков приказал увести арестованного в фуражную землянку и поставить надежную охрану.
— Как, комиссар, веришь ты этому типу? — спросил он Фролова.
— Хотя документы довольно убедительно свидетельствуют… Проколоты кинжалом, в крови… Но все это могли и состряпать в комендатуре, тем более что крови там более чем достаточно! Боюсь, что все это мистификация.
— И я так думаю, — сказал командир.
Они решили связаться с подпольем Нальчика. В частности, с Дагалиной: она работает в комендатуре и, конечно же, должна знать о судьбе Слепцова.
— Как ты думаешь, Александр Алексеевич, кого нам послать в Нальчик? — спросил командир Фролова.
— Я думаю, Хабаса. Задание не столь уж сложное. К тому же мальчик знает, где живет Дагалина. И хорошо ориентируется в городе. Так что давайте поручим ему.
— Согласен! — сказал командир.
Для Хабаса специально снарядили ишака: будто мальчик едет в город на базар. Хабас был несказанно рад, что наконец-то сбылась его мечта! Он получил самостоятельное задание — один едет в Нальчик!
До опушки леса его провожала Рая.
— Хабо! Если увидишь Фатимат, передай ей от меня большой, большой привет! И тете Дагалине тоже.
— Обязательно передам.
В Нальчик Хабас пришел на второй день. Спустился в нижнюю часть города. Вот тут за углом и будет дом Дагалины…
Еще издали он заметил, что дворовая калитка сорвана. Мальчика охватила тревога. Он заторопился, но ишак, будто чего-то боясь, шел нехотя. «Да скорее же ты!» — дергая за повод, прикрикнул на него Хабас.
Войдя во двор, он бросил повод и взбежал на крыльцо. Дверь в дом была распахнута настежь. Мальчик остановился на пороге. Огляделся. Было ясно, что в доме никого нет, и все же он окликнул: «Тетя Дагалина! Фатимат!» Никто не отвечал. «Где же они? Неужели гестапо арестовало?» — подумал он и поспешил выйти со двора.
Ведя ишака за повод, он брел по улице, сам не зная куда. И вдруг ему пришла счастливая мысль: «К дедушке Ахмету! Может, он знает, что случилось…»
Домик Ахмета находился тоже в нижней части города.
Хабас спустился к ручью и увидел знакомую халупу. Во дворе стояли сани с большой бочкой, на ней лежал черпак с длинной ручкой.
Из дома вышел хозяин.
— Салам алейкум, дадэ!
— А, Хабас! Вот не ждал!
— На базар приехал. Бабушка захворала — послала меня.
— Сними сумки с ишака — пусть отдохнет, а сам заходи в дом. Чайком погреемся: наверное, прозяб в дороге.
Старик помог мальчику развьючить ишака. Хабас дал ему сена и, войдя вслед за стариком в дом, спросил приглушенным голосом:
— Дадэ! А что с тетей Дагалиной?
— Не тревожься: она с дочками в надежном месте.
— Мне надо с ней поговорить.
— Туда тебе нельзя, сынок… Скоро я поеду на работу… Я работаю по ночам, днем власти не разрешают: запах по городу нехороший. Может, если на то будет воля аллаха, она сама сюда придет. Вот попьем чаю — буду запрягать.
— Скажи, дадэ, мне вот так с ней нужно встретиться! — Хабас полоснул ребром ладони по горлу.
— Хорошо, сынок.
