Мстиславцев посох - Ялугин Эрнест Васильевич (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
— Батюшка,? молвил Петрок.? Мне бы... У меня...
— Добра, добра, сын мой,? пробормотал поп Евтихий, всхлипнув. ? Прими мое благословение. Сказал тот Скорина в напутствии своем к Пятикнижию: не токмо для себя рождаемся мы на свет, но наиболее для служения общему благу. Помни сие. Предтечей истинной доброты и любомудрия иди в мир наш и верь: многи еще придут следом, и от добра родится добро, от света свет, от разума разум. Верь в то, даже если темно будет вокруг и пусто и заулюлюкает, кинет камень вослед тебе пустоголовый смерд по невежеству своему. Все то преходяще. Бессмертны же добродетель людская и светлый разум. Ступай, сын мой. Смел будь и прям. Не щади в труде живота своего, не согбясь неси жребий свой и светильник свой, и мзда твоя будет многа на земле и на небеси.
Поп утер глаза рукой, отвернулся.
— Батюшка,? робко нарушил молчание Петрок.? Батюшка, видно, не судьба мне по книжной справе идти.
— Что так, Петрок, что ты изрек сейчас? ? изумился поп.
— Быть мне приказным у купца Ананаса. Поп больно впился пальцами Петроку в плечо.
— Что с тобой подеялось, дитя мое? Да ведомо будет тебе, что тот Апанас обозы родителя твоего к своим амбарам завернул, а самого клеветою замарал?
— Ведомо! ? выдохнул Петрок, пряча глаза от гневного взгляда попа. «И тебе, батюшка, выходит, ведомо было это,? думал он.? Ведомо, а молчал. Сказал же, когда самого купец изобидел».
— Ведомо,? повторил Петрок.? Только условие купец Апанас поставил: либо мы вернем ему долг, либо мне к нему в приказные, либо в яму.
— Ну антихристова душа! ? возмутился поп Евтихий.
— Я и думал, батюшка,? робко сказал Петрок,? може, найдется добрый человек, чтоб нам допомог купцу долг вернуть. А ужо я бы...
— Что ты, что ты,? попятился поп Евтихий.? У меня за душой всего и есть, что полдюжины золотых да серебро столовое. Уж не ведаю, дитя, как и пособить. Однако ты не печалься, что-либо удумаем. Я верным человеком весть тебе перешлю, как до места доберусь.
— И на том благодарствен,? отвечал Петрок, прощаясь.
— Книжицы не позабудь,? суетился поп Евтихий. «Хоть ты на большак с кистенем иди,? уныло думал
Петрок, взваливая себе на плечи клунок.? Книги бы продать можно, да купит их во Мстиславле кто? Грамотеев-то раз, два и обчелся».
Зато дома его ждала радость. Едва вошел Петрок в горницу, как навстречу поднялся Родион. В крепкой руке держал он кожаный мешочек.
— Тут за тебя выкуп, Петрок,? сказал оп, откашливаясь и усмехаясь.? Собрали это мастеровые люди города, прослышав о твоей беде. Кто сколько мог, столько дал: кто серебра, а иные дукатов. Ахрем-лирник два золотых дал. Иди, Петрок, учись книжному ремеслу. Мне и иным мастеровым эта премудрость неведома, однако люди так решили: може, внукам нашим твой труд будет потребен, ибо худа в нем нет. Неси купцу Белому должок, Евдокия
Спиридоновна! ? заключил Родион, ставя мешочек на стол.
Петрок, задыхаясь, выбежал из горницы. Даже не поблагодарил Родиона.
КЛЯТВА НА ДИВЬЕЙ ГОРЕ
И еще одно прощание было у Петрока. Со многим прощался он в эти дни, с иным, думал, и навсегда. С Ладой расставаться было горестно. Понурившись, шли они знакомой крутою тропкой на Дивью гору. По-прежнему широко открывался внизу Мстиславль и пригож был, как прежде, но затуманенным взором глядел ныне Петрок на благолепие родного города, где каждая улочка знакома, каждый закоулок исхожен с детства.
И Лада стояла побочь, не шелохнувшись.
— Икону я тебе принес,? сказал Петрок.? Сам работал.
Он извлек из-под свитки вишневого дерева дощечку. Был вырезан на ней искусно все тот же девичий лик, который пытался он тайком намалевать в монастыре.
— То ж я! ? засветилась Лада. И вдруг прижала к лицу Петроков подарок, залилась слезами: ? Уйдешь ты.
Петрок взял в свои ее похолодевшие ладони, спросил:
— Ждать-то станешь?
Лада подняла глаза, полыхали в них васильки.
— Не вернешься ? в монастырь уйду, молиться за тебя буду,? услышал Петрок горячий шепот.
...Кончилось лето; отходило жниво; обступали с трех боков город желтые сонные нивы; и воздух с каждым днем становился прозрачнее, холодел. Вскоре после Спаса выправился Петрок в свою дальнюю дорогу. В день сей у великого князя Московии Василия Третьего родился сын Иван, впоследствии первый царь «всея Руси», прозванный недругами своими Грозным. Еще не ведал того Петрок, что пути его с тем царем сойдутся, но вновь, понуждаемы злобой попов и черни, разойдутся.
Но то впереди.
Путь Тихона с Петроком лежал через Оршу, Менск и Сморгонь, с теми городами Мстиславль торговал, и у Мстиславцевых были там знакомые купцы, которые при случае могли помочь. Сначала намеревались отправиться с купеческим обозом, да лирник Ахрем отговорил: а ну люди купеческого старшины выдадут Тихона полякам? И Петроку не миновать тогда кабалы. Тихон, как человек бывалый, согласился с Ахремом: вдвоем-то и безопасней, и быстрее, сподручней гораздо. А ночевать странников в любом монастырском подворье пустят.
Вышли из города чуть свет. И не через ворота, где могли высмотреть и схватить стражники, а перемахнув в укромном месте земляной вал, окружавший город с давних времен ? там ржавели еще татарские черные стрелы. На перевозе через реку хрипло, спросонья переругивался с мужиками паромщик. Туман над рекой был розовый: там, где небокрай протыкали темные ели, выкатывалось солнце.
Прибивался к берегу остроносый рыбацкий челн. Рыбак взмахивал длинным веслом, вполголоса тянул песню:
Опаловая вода пахла холодными водорослями, рыбой и ольховыми кустами.
За Вихрой уже их догнал колокольный звон. Во всех семи мстиславльских церквах и в костеле звонили к заутрене. На ближних колокольнях чернели галками одинокие звонари ? звон был будний.
Путники сняли шапки и перекрестились на Мстиславль.
— Помянет ли кто нас когда добрым словом в сем граде? ? сказал задумчиво Тихон.
Петрок сглотнул колючий комок и утер слезы.
— Ну, с богом,? Тихон усмехнулся и первый надел войлочную магерку, прикрыв сизый шрам на левом виске.
Шли быстро: к вечеру хотели, переправившись выше по течению вновь на правый берег Вихры, минуть Молох-ву с тем, чтобы заночевать в Никольско-Нагорном монастыре.
В сухой ветреный день лета 1530-го горела Вильня. Черный дым вспугнул птицу и зверье в окрестных лесах, удушливой пеленой застилал пригороды и реку.
В платье посадского люда Московской Руси у восточ-пых ворот города, сдвинув к левому уху магерку, стоял коренастый человек средних лет. А с ним молчаливый отрок в широкой свитке серого сукна, схваченный в поясе плетеным ременным кушаком. У обоих за плечами белели торбы.
— Что горит-то? ? спросил Тихон у рослого посадского с закопченным лицом. Посадский только что вывел со двора под уздцы запряженную в простую телегу короткохвостую лошадь. На телеге сидели с испуганными личиками малые ребятишки и причитала баба, ощупывая пропаленный в нескольких местах теплый платок.
— Печатня Скорины-книжника, а с нею многие дома,? посадский зло дергал за оброть храпевшую лошадь.
— Знать, не к поре явились мы,? озабоченно сказал пожилой странник своему спутнику.
— Ай издалека? ? подошел к ним другой посадский, который прислушивался к этому разговору. Светлые волосы на его голове были спереди подрезаны и прихвачены узким ремешком на манер кузнецов и сапожников.
— Бредем из дальних мест, да знать будет ныне от ворот поворот,? повернулся к нему пожилой странник.
— К кому вы и кто будете? ? допытывался мастеровой.
— Меня Тихоном кличут, а прозвище ? Меньшой. Отрок сей ? Петр Мстиславец, подручный мой. Думали в месте Виленском в печатню доктора Фрапцишка Скорины определиться, да вот, сказывают, сгорела.
