Образование Маленького Дерева - Картер Форрест (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
Представитель Церкви Христа был подавлен численным превосходством и разбит наголову: его перекричали. Но он был упрям и не сдавался. Он взял за правило каждое воскресенье первым делом подходить к проповеднику и говорить ему «мистер». Это привело к некоторому обострению отношений между ним и проповедником, а однажды они так обострились, что их едва успели разнять.
Я решил ни за что не связываться с водой в религиозных вопросах. А проповедника вообще никак не называть. Я сказал дедушке, что, кажется, это будет самое верное. А то выходит, что можно запросто очутиться в аду, если вовремя не угадаешь, что в этот момент говорит Библия.
Дедушка сказал, что если Бог такой же дуралей, как эти во дворе, спорящие о всякой ерунде, рай в любом случае кажется мало пригодным для жизни местом. Что звучит разумно.
Была одна семья, которая принадлежала к епископальной церкви. Они были богаты. Они приезжали в церковь на машине — единственной на весь церковный двор. Мужчина был толстый и надевал новый костюм практически каждое воскресенье. Женщина носила большие шляпы; она тоже была толстая. У них была маленькая дочка, которая всегда ходила в белых платьях и маленьких шляпках. Она все время смотрела куда-то вверх, хотя я никогда не мог определить, на что она смотрит. Они всегда клали в тарелку для пожертвований доллар, и каждое воскресенье этот доллар был единственный. Проповедник выходил их встречать и открывал перед ними дверь. Они сидели в первом ряду.
Проповедник проповедовал. Он что-то говорил, потом смотрел на первый ряд и спрашивал:
— Ведь правда, мистер Джонсон?
И мистер Джонсон подергивал головой, удостоверяя, что, дескать, в некотором роде это факт. Все привставали и вытягивали головы, чтобы посмотреть, как дернет головой мистер Джонсон, и только тогда усаживались, успокоенные.
Дедушка говорил, он так понимает, что эти, из епископальной церкви, выведали в душеспасительном вопросе полную рецептуру, так что им не приходится прозябать на задворках и беспокоиться о всякой ерунде вроде воды. Он говорил, что уж они-то знают, куда попадут, но помалкивают, чтобы не прознал никто другой.
Проповедник был тощий и каждое воскресенье надевал один и тот же черный костюм. Волосы у него торчали во все стороны, и он выглядел так, будто все время нервничал. Что он и делал.
Во дворе он был само благодушие. Впрочем, сам я к нему не подходил. Но когда он взбирался на кафедру и получал полную власть, то здорово стервенел. Дедушка говорил, это потому, что он знает, что, пока он проповедует, по правилам никто не может встать и ответить.
Про воду он никогда не говорил — к моему великому огорчению, потому что мне очень хотелось узнать, каких вещей с ней лучше не делать.
Зато он много ругал фарисеев, которых очень не любил. Когда дело заходило о фарисеях, он соскакивал с кафедры и принимался бегать по проходу туда-сюда. Иногда он совсем задыхался — так его разбирало зло.
Однажды, задавая фарисеям перцу, он выбежал в проход. Он вскрикивал и завывал и переводил дух так судорожно, что у него в горле клокотало и щелкало. Он подбежал к тому месту, где сидели мы, указал пальцем на нас с дедушкой и сказал:
— Вы знаете, что они затевали…
Выглядело так, будто он обвинил нас с дедушкой в том, что мы имеем с фарисеями какие-то сношения. Дедушка выпрямился на своем сиденье и вперил в проповедника тяжелый взгляд. Джон Ива взглянул на дедушку, бабушка положила ему руку на плечо. Проповедник отвернулся и стал показывать пальцем на кого-то другого.
Дедушка сказал, что знать не знает никаких фарисеев и не собирается терпеть, чтобы какой-то сукин сын его в этом обвинял. Дедушка сказал, что проповеднику лучше всего будет начать тыкать пальцем в другую сторону. Что он после этого и делал. Я так понимаю, это он увидел выражение дедушкиного взгляда. Джон Ива сказал, что у проповедника в голове не все дома и за ним нужен глаз да глаз. Джон Ива всегда носил с собой длинный нож.
Еще проповедник терпеть не мог филистимлян. Он постоянно пробирал их то так, то этак. По его словам выходило, что они, более или менее, гады не лучше фарисеев. На что мистер Джонсон кивал, что, дескать, да, так все и есть.
Дедушка сказал, что устал слушать, как проповедник всегда кого-то пробирает. Он сказал, что не видит никакой причины без конца ворошить фарисеев и филистимлян, без которых и так жить тошно.
Дедушка всегда клал монету на тарелку для пожертвований, хотя и не соглашался с тем, что проповедникам нужно платить. Он говорил, что, насколько он понимает, это плата за аренду скамьи. Иногда он давал мне никель, чтобы я мог его внести. Бабушка никогда ничего не клала, а Джон Ива тарелку вообще не замечал, когда ее проносили мимо.
Дедушка сказал, что если Джону Иве будут и дальше совать под нос эту тарелку, в конце концов Джон Ива возьмет что-то из нее, решив, что ему настойчиво предлагают это сделать.
Раз в месяц было время публичного покаяния. Это когда люди один за другим встают и рассказывают, как они любят Господа, и еще про все плохое, что они сделали. Дедушка никогда не вставал. Он говорил, из этого только и выходит, что неприятности. Он сказал, что лично знал несколько человек, которых застрелили, потому что они сказали, что что-то кому-то сделали, а он об этом не знал, пока не услышал дошедшие из церкви слухи. Дедушка говорил, подобные вещи никого не касаются, кроме него самого. Бабушка и Джон Ива не вставали.
Я сказал дедушке, что чувствую себя более или менее так же, как он, и тоже не буду вставать.
Один человек сказал, что он спасен. Он сказал, что собирается бросить пить; сказал, что пьет довольно порядочно вот уже несколько лет, но теперь больше не будет. Отчего всем стало хорошо — потому что он пытается стать лучше. Люди закричали: «Слава тебе, Господи!» и «Аминь!»
Каждый раз, когда кто-то вставал и начинал рассказывать о своих плохих поступках, один в углу всегда кричал: «Расскажи все! Расскажи все!» Он начинал кричать всякий раз, когда казалось, что говорящий вот-вот остановится, и после каждого вопля из угла кающийся лихорадочно пытался придумать еще какой-нибудь плохой поступок. Иногда люди рассказывали довольно-таки плохие вещи, которых, может быть, не рассказали бы, если бы этот, в углу, так не вопил. Сам он никогда не вставал.
Как-то раз встала одна женщина. Она сказала, что Господь спас ее от дурного поведения. Человек в углу завопил: «Расскажи все!»
Она покраснела и сказала, что занималась прелюбодеянием. Она сказала, что собирается прекратить прелюбодействовать. Она сказала, потому что это неправильно. Человек в углу завопил: «Расскажи все!» Она сказала, что совершила немного прелюбодеяния с мистером Смитом. Поднялась порядочная суматоха, пока мистер Смит отделялся от места, где сидел, пробирался вдоль скамьи и шел по проходу к дверям церкви. Он шел удивительно быстро. Примерно в это же время еще двое из задних рядов встали и осторожно выскользнули — почти без всякого шума.
Она назвала в связи с прелюбодеянием еще два имени. Все ее похвалили и сказали, что она поступила правильно.
Когда мы вышли из церкви, все мужчины старались держаться от нее подальше и не говорили ей ни слова. Дедушка сказал, это они боятся, как бы кто не увидел, что они с ней разговаривают. Некоторые из женщин, впрочем, столпились вокруг нее, трепали по спине, поздравляли и говорили, что она хорошо сделала, что покаялась.
Дедушка сказал, эти женщины хотят выведать всю подноготную о своих мужчинах, и они сообразили, что если они покажут, как утешительно каяться и как хорошо с тобой после этого обращаются, это побудит покаяться еще каких-нибудь прелюбодействующих женщин.
Дедушка сказал, что если они это сделают, выйдет адский кавардак. И это верно.
Дедушка сказал, что надеется, что эта женщина не передумает и не решит снова начать прелюбодействовать. Он сказал, в этом случае ее ждет разочарование. Он сказал, теперь она вряд ли когда-нибудь найдет, с кем прелюбодействовать, — разве что он будет пьян до бесчувствия.
