Рыцарь XX века (Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила) - Моисеева Клара Моисеевна
«Либо ты пойдешь и стукнешь драчуна, — сказал сердито отец, — либо я раздену тебя, смажу медом твое тело и подвешу на дереве, пусть пчелы полакомятся».
Я испугался и побежал на улицу, стукнул мальчишку. Не могу передать вам моей тревоги. Я впервые ударил человека и был, мне кажется, более несчастным, чем побитый. Отец встретил меня доброй улыбкой. «Я вижу, ты можешь быть мужчиной, — сказал он и погладил меня по голове. — Никогда не уступай негоднику, защищайся! А сейчас я даю тебе в награду вот это».
Он протянул мне серебряную монету, какой я никогда прежде не имел. Но я не успел порадоваться, как вошел отец драчуна и стал меня ругать дурными словами. Мой отец вступился, сказал, что так будет всегда. Кто первым полезет в драку, тот будет получать затрещину.
— Урок помог? — спросил Тухами.
— Очень помог. Я на всю жизнь запомнил его. Теперь я понимаю, отец мой был мудрым человеком. А ведь был неграмотен…
Долгими и мучительными были месяцы, проведенные в тюрьме. Допросы сопровождались побоями, и каждый раз друзья помогали пострадавшему. Аль-Хамиси попросил своих родственников передать ему в тюрьму бутылочку оливкового масла. Это было лекарство от синяков и опухолей. Полицейские не жалели бичей. Чувство голода не покидало узников. На обед — жидкая бобовая похлебка и кусочек черствого хлеба. На завтрак давали кусочек халвы — самой дешевой, доступной даже нищему, который стоит на улице с протянутой рукой. Угнетало чудовищное однообразие всего окружающего. Желтые стены, желтая одежда стражников, желтый песок во дворе, где не было ни одного зеленого кустика. Во время получасовой прогулки в небольшом дворе, напоминающем каменный мешок, не на чем было остановить свой взор.
Аль-Хамиси стал придумывать, как бы что-то изменить в этой назойливой желтизне, в этом утомительном, монотонном порядке дня. Во время прогулки он узнал, что уголовники имеют право покупать иллюстрированные журналы. Они пользуются своим правом не для развлечения, а для заработка — продают свои журналы значительно дороже политическим заключенным, лишенным всяких прав. Аль-Хамиси купил такой журнал, вырезал картинки и приклеил на стене, чтобы время от времени отвлечь свои глаза от назойливой желтизны.
К удивлению своих товарищей по камере, он не съедал свою маленькую порцию халвы, а откладывал, копил.
— Для чего это? — спросил Тухами. — Еды так мало, почему не ешь халву, надоела?
— Мне обещана передача от родственников, — отвечал аль-Хамиси, — я потерплю еще три дня, а потом мы устроим пиршество, это будет прекрасно!
В этой крошечной, тесной и немыслимо противной камере появилось разнообразие, столь необходимое, чтобы выжить. Когда в пятницу были получены кое-какие припасы, посланные родственниками, аль-Хамиси стал священнодействовать. Он порвал на мелкие клочки бумагу, смешал кусочки бумаги с халвой и устроил крошечную печку, на которой можно было подогреть холодную еду. Халва, смешанная с бумагой, медленно тлела и довольно долго сохраняла тепло. Он согрел кусочки баранины и кружку чая. Трое пировали. Теперь можно было отложить обед, согреть присланный дядей ужин. Режим удалось изменить. Стены больше не раздражали. Глаз отдыхал на крошечном морском пейзаже, на панораме древнего Луксора, на фотографии знаменитой танцовщицы. Каждая маленькая картинка напоминала о чем-то близком и дорогом, будила память и мечты. Кто бы мог подумать, как много даст душе вырезанная из журнала фотография.
Во время прогулки во дворе аль-Хамиси успевал передать товарищам свой опыт переустройства тюремной жизни. Те сумели рассказать об этом другим. Вскоре многие заключенные, страдающие от мучительного однообразия, от всех жестокостей тюремной жизни, воспользовались советами узника аль-Хамиси.
Утро в тюрьме начиналось с того, что вызывали одного из троих на допрос. Все знали, что допрос сопровождается побоями, и потому с нетерпением и тревогой ждали товарища.
— Важно устоять, не сдаваться, — повторял свое наставление аль-Хамиси. — Все мы должны вернуться домой целыми и невредимыми, чтобы продолжить начатое дело. Вода камень точит. Нас еще немного, но ряды наши ширятся, а пламя гнева растет. Мы должны верить, что настанет день, когда в тюрьмах окажутся недостойные правители, их помощники и прихлебатели, которые издеваются над простыми людьми. Народ с удивительной покорностью трудится, кормит этих злодеев и бездельников. Неужто мы покоримся им, испугавшись тюрьмы?
— Это не человек, это вулкан, изрыгающий пламя! — смеялся студент Тухами, с восхищением прислушиваясь к речам товарища. — Откуда столько огня?
— Я расскажу вам маленькую историю о моем рождении, и вы поймете, откуда этот огонь, пожирающий меня.
Надо вам знать, что моя мать Аиша была воспитана старшим братом Абдель-Фаттахом, известным общественным деятелем. Его хорошо знали во многих городах Египта и, в частности, в Порт-Саиде. 13 ноября 1920 года, в годовщину революции 1919 года, на улицах Порт-Саида завязалась перестрелка, и пули свистели, как на поле сражения. Случилось так, что моя мать с Абдель-Фаттахом шли куда-то по неотложному делу и оказались в центре перестрелки. Аиша была беременна и страшно боялась, как бы ее не ранили. Они зашли в подъезд незнакомого дома и попросили разрешения переждать, пока не прекратится стрельба. Хозяева дома, узнав, кто они, приветливо приняли их. Но тут начались родовые муки, и под свист пуль Аиша родила мальчика. Добрые люди помогли ей. Когда она очнулась, хозяйка дома сказала ей: «Ты родила сына». — «Какое счастье!» — прошептала Аиша и прижала к груди младенца.
Он перед вами — этот младенец. Обо всем этом драматическом эпизоде мне рассказала мать. Но мне кажется, что я помню свист пуль и стоны бедной матери. И с тех пор я всю жизнь слышу стрельбу и стоны. Всю жизнь я вижу угнетателей и угнетенных. Я еще в детстве решил, что призван бороться за справедливость. Гнев кипит в моем сердце, подобно тому как стучал пепел Клааса в сердце Уленшпигеля.
— А кто он — Уленшпигель? — спросили собеседники.
И аль-Хамиси всю ночь пересказывал им легенду о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке. О жизнелюбивом Клаасе, сожженном на костре. О том, как Уленшпигель боролся со злом и жестокостью угнетателей прекрасной Фландрии.
— События этой книги происходили в XVI веке, но герои событий стали примером для последующих поколений, — объяснил аль-Хамиси. — Автор книги, бельгийский писатель Шарль де Костер, создал незабываемые образы национальных героев. Такие герои есть и в нашей стране. Они набирают силу, и настанет счастливый день победы над злом и насилием.
— Как много вы знаете, друг наш аль-Хамиси, — промолвил активист из Суэца. — Великий грех сажать в тюрьму таких людей, как вы. Их надо беречь и лелеять. Такие люди должны учить молодежь уму-разуму.
— Это совсем не просто, — сказал аль-Хамиси. — Знаете ли вы, что невежество и суеверия настолько сильны, что просветительство с трудом пробивается в деревню? Ведь множество деревень на берегу Нила не имеют ни одного грамотного человека. Зато мулла проповедует фанатизм, называя это преданностью вере. Предрассудки мешают людям понять значение науки в наш просвещенный век.
В начале моего жизненного пути мне посчастливилось познакомиться с людьми талантливыми и образованными. И среди других был известный писатель и ученый Саляма Муса. Он считал, что писатель должен думать не только о литературном слове, но и помнить о науке и способствовать просвещению народа. Как-то он собрал у себя группу молодых литераторов и предложил нам отправиться в дальние города и деревни с лекциями на научные темы. Он помог нам подготовиться. Мы много полезного узнали из бесед с ним, да и сами начитались, и с энтузиазмом принялись за дело. Я приготовил лекцию о знаменитом естествоиспытателе — Чарлзе Дарвине. В ту пору я был увлечен идеями Дарвина о естественном отборе. В своем учении Дарвин доказал, что организмы, более приспособленные к жизни в данной внешней среде, выживают, а менее приспособленные не выживают или не дают потомства. Не стану сейчас подробнее рассказывать вам о теории великого ученого-естествоиспытателя, расскажу, как прошла моя лекция.
