Свет в заброшенном доме - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
… Шли мы ещё то ли пять дней, то ли шесть, точно не помню. Была полночь, когда мы, едва передвигая ногами, полуживые, вступили в родной кишлак.
Тётушка Тухта долго не могла поверить своим глазам, щипала себя, мотала головой, чтоб избавиться от наваждения, потом вдруг закричала:
– А куда дели дедушку?
Оказывается, в кишлак приходил милиционер, приезжала та учительница, которая усыновила Усмана с Аманом. Три дня назад Парпи-бобо и дядюшка Разык уехали в Ташкент, полные решимости разыскать нас живых или мёртвых. А что касается нашего без вести пропавшего Султанбая, то он давным-давно прибыл в кишлак.
– Разбудить его? – спросила Тухта-хала.
– Нет, сам разбужу! – Я вскочил, позабыв обо всех своих горестях и усталости. – Я его буду дубасить, пока не вымещу всю досаду, потом разбужу! Нет, разбужу, потом буду дубасить, пока не вымещу досаду.
Часть четвёртая
РОДНОЙ КИШЛАК
Как меня побили
Кишлак наш был всё тот же: рано утром освещался солнцем, ночью погружался во мрак, женщины судачили, ребятня дралась из-за ашичков. А самой большой и приятной новостью оказалось то, что тётя Русская работала теперь в нашей школе. Заведовала учебной частью и преподавала русский язык. Она привезла с собой из детдома двух детей: Закира по прозвищу Тыква и Розу по прозвищу Паникёрша. Мария Павловна отремонтировала заброшенный домик и поселилась там с детьми.
Парпи-бобо так и не смог покрыть долг, пришлось ему уступить Мели-ака внутреннюю часть своего дома и виноградник. В дом дедушки вселился сын ростовщика Джамал. Когда обворовали амбар, который сторожил ростовщик, все думали, что Мели-ака посадят. Потому что воры унесли много чаю, мыла, риса, четырнадцать мешков кукурузы. Но его никто не тронул.
Дядюшка Разык всё тот же – смешит всех анекдотами, а дома рваное одеяло да треснутый казан. Всё, что зарабатывает, отдаёт таким сиротам, как мы.
Мой самый близкий друг, Махмудхан, очень похудел, выглядел не лучше нас. Да и другие ребята тоже.
Отец через кого-то прослышал о смерти мамы, прислал пять писем подряд. Он писал, чтоб я до его возвращения держал в руках младшеньких, слушался советов дедушки Парпи, за помощью обращался к дядюшке Разыку.
Я думал, что после того, как мы перенесли столько страданий, прошли длинный путь и живыми-невредимыми вернулись домой, односельчане будут принимать меня как героя. Да куда там! Иные даже ругали, чего, мол, нам не хватало в детдоме: бесплатная еда, одежда, развлечения всякие, нет, чтобы жить да поживать! Были даже такие, которые хотели отвезти нас обратно, да, слава богу, Тухта-хала воспротивилась.
Осла дедушки Карлика мы обменяли на пуд пшеницы. К ней примешали три чаши проса и помололи. Думали, теперь горя знать не будем, глядь, муки-то этой на полмесяца едва хватило.
Прослышали, что Хашиму-ака с Речной улицы нужны балки. А хлев у нас построен совсем недавно, балки у него толстые, крепкие. Пересчитал, их оказалось ровно пятьдесят штук. Пошёл к дедушке за советом: «Продавать их или нет?» – «Делай как хочешь, своевольный ты мальчишка!» – заорал он на меня.
Совсем я перестал понимать дедушку Парпи. Поначалу он бил себя в грудь, говоря, что умрёт, а не отдаст нас в приют, а теперь только и знает, что корит меня да шпыняет: «Ну чего вы притащились, думали, бобо сам ест, вам жалеет давать! Что-то теперь, интересно, будете делать?!» Раньше он только и звал меня Верблюжонком и Жеребёнком, а теперь ничего, кроме Своевольного…
Хашим-ака оказался похитрее даже Мелиака. Он так надул нас, что я чуть не плакал от досады. Хлев он заставил разобрать нас самих. Пока мы не трогали хлев, он обещал за каждую балку дать по килограмму пшеницы. А когда дело было сделано, вдруг заявил, что мы зря старались, балки-то, дескать, подгнившие, зачем ему такие? Он, конечно, может купить, но за кило ячменя попросит по две балки. Что поделаешь, пришлось соглашаться.
Ячменная мука, оказывается, совсем непитательная. Испечём лепёшки, сварим похлёбку, съедим, а через полчаса опять голодные, как были. Через неделю мучной мешок был опять пуст. Хорошо хоть, дядюшка Разык с Марией Павловной сходили в военкомат, принесли бумажку, по которой из колхозного амбара стали отпускать нам по два килограмма кукурузы в неделю. Иначе, не знаю, что бы с нами было.
Наверное, голод озлобил моих младшеньких. Особенно неистовствовал Султан. Из Ташкента-то он, оказывается, бежал с тонким расчётом: на иждивении у дедушки Парпи и Тухты-халы будет жить он один. А тут заявились мы, и его паёк резко уменьшился, вот он и взбеленился. И Усмана с Аманом стал настраивать против меня.
Как-то сидел я возле очага, погружённый в раздумья. Размышлял я, если честно, над тем, что сытнее и на что уйдёт поменьше муки: на болтушку или пресные лепёшки. Смотрю, вдруг появляется Султан в сопровождении Усмана и Амана, подходит ко мне и грубо дёргает за плечо.
– Вставай и отвечай!
– Что отвечать-то?! – растерялся я.
– Когда отвезёшь нас обратно в детдом?
– Никогда! – резко бросил я. – Можешь ты понять или нет, мы должны поддерживать огонь в очаге отчего дома!
– Если нужен тебе этот огонь… то сам его и поддерживай. А нас отвези в детдом!
– Мама завещала, чтоб мы до возвращения отца все были вместе!
– Отвезёшь или нет? – наступал на меня Султан.
– Нет, нет, нет! – заорал я что есть силы. Не знаю, то ли им не понравился мой ответ, то ли они договорились заранее, во всяком случае, повалили они меня на землю и Давай колотить. Был я в те дни слаб, слабее любого из них, потому что меньше всех ел, чтоб им больше досталось, вот я и не мог оказать никакого сопротивления. И обиднее всего было то, что я несколько дней носился по улицам большого города, разыскивая этого неблагодарного брата. А Усман с Аманом?! Мало ли я натерпелся, пока довёл их до дома?..
– Ой, брата бьют!.. – донёсся голос Зулейхи.
Они с Дильбар ходили собирать ежовник на рисовых полях, сегодня, видно, вернулись раньше обычного… Увидя их, Султан кинулся в открытое окно, следом за ним бросились Усман с Аманом.
– Ой, ака, акаджан!.. – плакала сестрёнка. – Что ж вы смотрите? Не могли сдачи дать?!
– Не надо, не плачь… – слабо улыбнулся я. – Это мы так… шутили.
Бригада насреддинов
В один из вечеров колхозный сторож обошёл весь кишлак, сзывая людей на собрание, которое будет проходить в чайхане. Собрал я свой выводок, тоже пошёл. Пришли, а там народу видимо-невидимо. Большей частью мои ровесники, ровесники Зулейхи и Усмана.
Они приволокли с собою ещё кучу детворы. Видно, надеялись, что после собрания покажут кино.
– Что тут будет-то? – поинтересовался я у Хайита Башки.
– Кто его знает?! Может, хлеб будут раздавать.
– Ври больше, Башка! – сказал Акрам. – Сегодня будут создаваться боевые бригады.
Знаток, как всегда, всё знал.
– Для войны, что ли? – не поняли мы.
– Нет, на поле будет война, – несколько туманно ответил на сей раз наш Знаток.
Когда шум в чайхане стал невыносим, наконец на пороге появился раис-ака. Как всегда, его сопровождала мать, Хайри-хала. Поговаривали, что наш председатель ни один вопрос ещё не решил самостоятельно. Все собрания проводил, усадив её рядом, беспрекословно выполнял всё, что она приказывала. Люди больше побаивались Хайри-халу, чем самого председателя. Во время басмачества, говорят, она была разведчицей. Под паранджой пробиралась в самое логово бандитов, разузнавала их боевые секреты. Ходили слухи, что, когда с бандами было покончено, самый главный красный командир подарил ей именной бесшумный пистолет.
– Ну-ка прекратите шум! – позвенел в колокольчик председатель.
Наступила тишина. Дядюшка Машраб оглядел всех присутствующих, потом поинтересовался:
– Вся эта детвора нашего кишлака?
