Женька-Наоборот - Лойко Наталия Всеволодовна (книга регистрации txt) 📗
— Ой! Ужасно хочется ее посмотреть.
— Макушку?
— Да нет… Женькину мачеху.
— Мачеху?!
— Послушай, Касатка… Мне же ящик обратно самой не снести. Давай втащу к ним в квартиру.
— Постой, постой… Женька сам говорил, что она ему мачеха?
— Сам. Только не мне, а, кажется, Тане. Дай зайду… Погляжу — и драла!
Ира не мешкала. Быстро втянув ящик в прихожую, она так же молниеносно захлопнула перед Вериным носом дверь. До Веры в приоткрывшуюся почтовую щель донеслось:
— Уматывай! Сейчас тут не до тебя.
В гостиной Перчихиных действительно было не до Веры. И не до ящика, который Ира, пыхтя, подтащила к вешалке, загроможденной чужими пальто, плащами и шляпами. Гости неловко перешептывались, а хозяйка поила главу семьи сердечными каплями — тридцать штук на прием.
Ира мигом учла обстановку. На минуту задержавшись перед зеркалом, прикрепленном возле вешалки, поправив упавший на лоб золотистый локон, она влетела в комнату, захлебываясь от удовольствия:
— Еще один розыгрыш! Сейчас приходили из нашего класса. Слушайте, оказывается, наш именинник, — Ира перевела дух, — выставил перед всей школой собственную мать мачехой!..
Вера не солоно хлебавши поплелась домой. Таня тем временем уже подходила к своим воротам. Всю дорогу она, семеня рядом с Женей, беспокойно оглядывала его, выскочившего на улицу в одной тенниске, без куртки, без пиджака. Нелегко было угнаться за размашистым, вдобавок еще неровным шагом, но Таня знай поторапливала:
— Давай-ка быстрей!
Щедрый свет уличных фонарей обрисовывал на асфальтовом тротуаре две комично несхожих тени. Угловатая, всклокоченная, долговязая тень металась из стороны в сторону. Рядом скользил небольшой тоненький силуэт. Порой Тане слышалось бормотание, отрывистые, неразборчивые фразы. Но, если сопоставить все, что удалось уловить, можно было понять: Женя никогда не вернется домой. Он непременно, пусть даже «зайцем», уедет к каким-то металлическим «елкам». И еще — это особо касалось Тани — никогда в жизни у него с такой силой не трещала башка.
Таня вполне бы могла поклясться: никогда в жизни ни один человек так не нуждался в ее помощи… У себя во дворе она, не замедляя шага, покосилась на темные окна Рязанцевых и нисколько не пожалела о том, что отказалась сегодня, ради Жениного рождения пойти с дедом и внуком на выставку в Дом архитектора.
— Входи, Женя, входи! — Голос Тани звучал подбадривающе и сердечно. Именно так, как должен звучать голос врача, приглашающего пациента к себе в кабинет.
Дома оказалась одна Лара. Она вынырнула из-под одеяла и, как была, в ночной рубашонке, бросилась на выручку Жени. Таня достала из коробки с медикаментами пирамидон. Лара подала Жене кружку с кипяченой водой. Таня сказала, что сон в Женином состоянии будет наилучшим лечебным фактором. Лара — на то она и сестра будущего врача — тоже ввернула словечко насчет торможения центральной нервной системы. Кроме того, поскольку Лара всегда была хозяйственней Тани, она притащила подушку и плед: «Ложись на диван!»
Ни одна из сестер не пикнула, видя, как Женя валится на чистый чехол, не скинув сандалий. Зато обе страшно перепугались, почуяв, что от их гостя попахивает вином, и страшно обрадовались, убедившись, что он, как ткнулся в подушку, так и заснул. Таня заботливо погасила верхнюю лампу и отворила окно, чтобы впустить свежий воздух, усиливающий целебное действие сна. На окна Рязанцевых даже не поглядела. Обернулась оттого, что услышала быстрое шлепанье босых Лариных ног. Смешная фигурка в длинном ночном одеянии тянулась, пыхтя, к этажерке, на которой лежал атлас, принадлежащий когда-то капитану подводного корабля.
— Мы его Женьке подарим. Так? Он захватит его в колхоз и будет весь месяц предсказывать вам погоду. Я точно знаю, как надо предсказывать. По карте звездного неба. Так?
Атлас улегся возле Жениного изголовья. Женя мирно храпел. Стрелки часов строго указывали Ларе, что и ее нервной системе пора находиться в состоянии торможения. Но ведь бывают же обстоятельства, при которых невозможно затормозиться. Прошлым летом, во время ночного пожара в деревне у бабушки, они с Таней не спали до самой зари. Даже в избу не зашли.
Вот и сейчас… Хорошо бы просидеть до утра. Помечтать о том, сколько можно сделать людям добра, если очень захочешь. Обсудить, нельзя ли Женьку усыновить. Пожалеть о Таниной неудаче — так и не увидела мачеху! Увлекательный разговор сестер был прерван неожиданным стуком. Обе бросились к двери:
— Войдите! Тс-с-с…
Вошел молодой человек, неизвестный ни Тане, ни Ларе. Коренастый, круглолицый, до того загорелый, что его ровные зубы засияли белым-бело. Он не пожелал говорить тихо, как его об этом просили, а чуть ли не рявкнул:
— Женя у вас? — и, подойдя к дивану, схватил Женю за шиворот. — Вставай, безобразник, слышишь? К тебе брат прикатил.
Лара с маху повисла на мускулистой, покрытой степным загаром руке.
— Он вовсе не безобразник! Захотим, оставим себе.
Женя сонно моргал глазами. Женин брат пытался высвободиться из цепких Лариных пальцев. Таня дергала Лару за рубашонку:
— Умоляю, молчи!
Но Лара всегда знала, когда ей молчать, а когда не молчать.
— Нет уж… Пускай этот брат прежде сознается: она ему тоже приходится мачехой или одному Женьке?
Анатолий сердитым рывком поставил Женю на ноги.
— Какого черта! — закричал он. — Какого черта ты всем заливаешь про мачеху, позоришь родную мать?
Братья ушли. Сестры на минуту оцепенели. Затем Лара схватила атлас и, взобравшись на стул, водрузила его на законное место на этажерку. Таня медленно подошла к окну. Посмотрела на мухомор, на его тускло-красноватую шляпку, убедилась, что окна Рязанцевых темны до сих пор, и приглушенным голосом — были в нем обида, ярость и стыд — проговорила:
— Никогда не думала, что Женька такой бессовестный симулянт!
32. Под одним пиджаком
Женя Перчихин бредет в обратный путь, теперь уже вместе с братом. Свет уличных фонарей опять вырисовывает двойную тень, сейчас несуразно широкую, — две головы, четыре ноги, одно туловище. Анатолий заставил Женю идти с ним под одним пиджаком. Очень приятно шагать в обнимку с том, кто читает тебе нотации!
Пиджак брата хранит письмо, помогшее ему на четыре дня вырваться по семейным делам в Москву. Женя с этим посланием ознакомился, получив его в руки сразу, как вышли из подъезда Звонковых. Адрес короткий: «Шебелинка. Газопромысел. Комсомольцу Анатолию Перчихину». Письмо длинное. Валентина Федоровна (всегда и везде она!) насообщала про Женю в знаменитую Шебелинку бог знает что.
Например, прозвище Женька-Наоборот соклассники Жени связывают с печальными для него семейными обстоятельствами. Какими? Неужто все та же злосчастная мачеха, неужто эта Дурацкая выдумка даже до педагогов дошла?
Валентина Федоровна решила усовестить Анатолия: «Старшему брату, уехавшему работать по комсомольской путевке, стыдно быть безучастным к тому, что младшего даже не пытаются вовлечь в комсомол». К чему такие слова? Во-первых, Толик вовсе не безучастен. Во-вторых, Таня почти пыталась: «Ты, — говорит, — хоть в колхозе покажи себя человеком!»
В письме говорилось несколько раз: «Вам-то известно, какая дома сложная обстановка». Ладно… Предположим, обстановочка действительно сложная, но зачем же в таком случае еще осложнять ее постоянным вмешательством? Странная эта Валентина Федоровна. Вроде старается, вроде внимательная, а у Жени в семье от нее одни неприятности. То отец тебя возьмет да отлупит, то брат всю дорогу донимает словами.
— Может, все-таки объяснишь, — долбит Анатолий, — что ты тут без меня накрутил?
Объяснять Женя не стал, отделался бормотанием:
— Что хочу, то и кручу.
Нечего было бросать его одного в сложной обстановке.
Впрочем, Женя не испытывал большой охоты огрызаться на брата. Тот за время разлуки, по правде сказать, стал не хуже, а лучше прежнего. Знаете, на кого Толик смахивает? На Савелия Матвеевича! Но, конечно, в сто раз моложе. Руки отрастил здоровущие. Ходить выучился с фасоном — Жене так ни за что не пройтись. Пиджак почти что новый, а пахнет вроде бы дымом. Хотя это, пожалуй, не дым, а промысловый газок. И степной ветер. И вообще Шебелинка!
