Том 29. Так велела царица Царский гнев Юркин хуторок - Чарская Лидия Алексеевна (электронная книга TXT) 📗
В лесном домике праздновалось рождение Дмитрия Ивановича. Мая задолго до дня семейного праздника прибежала на хутор, чтобы пригласить детей Волгиных провести в лесу целый день. Но оставить дома без себя Юрика на такой долгий срок Фридрих Адольфович никак не мог решиться. И потому, пообещав Мае прийти к ним попозднее под вечер, он целый день посвятил больному. Тотчас же после обеда Фридрих Адольфович попросил нянюшку занять его место около постели Юрика, а сам поспешил с двумя его братьями в лесной домик. Юрик остался с Ириной Степановной. Ему казалось очень скучным лежать в постели. Пока было еще светло, мальчик читал книжки, но когда понемногу стало смеркаться (августовские сумерки наступают рано), Юрик начал заметно тосковать.
— Скорее бы наши вернулись! — говорил он няне, поминутно вздыхая и ворочаясь в постели с боку на бок.
— Да рано еще, Юрушка, — отвечала та, — поди, еще и восьми часов нет.
— Даже и восьми нет! А иллюминация и фейерверк начнутся только в десять! — произнес печальным голосом мальчик.
— Кто ж виноват, что не пришлось и тебе повеселиться в гостях! Шалил бы поменьше, так и не болел бы зря-то! — заворчала на мальчика Ирина Степановна, которую после всех ее хлопот и забот по хозяйству так и тянуло уснуть где-нибудь хорошенько в уютном и теплом уголку.
— Ступай спать, нянечка, — предложил Юрик старушке.
— Ну, а ты один, што ли, останешься? — спросила та своим добродушным, ворчливым тоном.
— И я тоже усну. Наши не скоро еще вернутся, и я успею отлично выспаться до их приезда. Право, нянечка, ступай и ты.
— И ладно, — согласилась Ирина Степановна, — будь по-твоему, пойду и сосну маленечко. А что понадобится ежели, то ты мне постучи в стенку, слышишь? — и, перекрестив Юрика, старушка, охая и кряхтя, поплелась в свою комнату, находившуюся по соседству с детской.
Юрик поворочался с боку на бок в постели и вскоре уснул. Странные сны в этот вечер снились мальчику. То ему грезилось, что Фридрих Адольфович, одетый в нянин чепец и пеструю шаль, едет верхом на Буренке, а за ним, пятясь задом, ползет черный рак, тот самый, которого они засадили в табакерку; за раком ковыляет попка и кричит ему, Юрику, что-то сердитым голосом, мотая своей хохлатой головкой. Мальчику стало даже жарко во сне… Дыхание спирало в его груди, сердце стучало… Наконец Юрик сделал усилие и проснулся. Проснулся и обмер от неожиданности. В комнате было светло, как днем, и нестерпимо пахло дымом и гарью.
Юрик вскочил с постели и, как был, босой, в одной ночной рубашонке, подбежал к окну. Глухой крик ужаса сорвался с губ Юрика, и он едва удержался на ногах от испуга. Находящийся неподалеку от господского дома домик птичницы Аксиньи пылал, как свеча, со всех сторон охваченный пламенем.
— Пожар! — вихрем пронеслось в голове испуганного насмерть мальчика, и он заметался по комнате, хватая по пути одежду и набрасывая ее на себя.
— Барчонок! Егор Егорыч! Егорушка! — послышался за окном чей-то дрожащий и испуганный голос, голос Митьки, стоявшего под окном и ярко освещенного пламенем. — Горим мы… сейчас проснулся это я, кругом-то дым… ого… страсти! Как есть горим! Ой, ой, беда, беда-то!
— Митька! Ты это? — высовываясь в окно, спросил Юрик.
— Я! Я! Беда-то. Ахти, беда! Горим! Тетка со свечой на чердак пошла. Свечу оборонила в солому. Шасть и загорелось! Ой-ой-ой! сгорим, сгорим дотла, как ни на есть, право!
И Митька заревел в голос, вытирая слезы грязными кулачками.
— Надо позвать Савельича. Разбуди его или кучера! — приказал дрожащим голосом Юрик.
— Нет их! Кучер господ повез к лесничему и там остался, а приказчик только ночью из города вернется. На хуторе только мы, да бабы, да сторож. Я хотел за помощью в деревню скакать, да боюся, мне не поверят мужики-то! Што я им-то! Вот коли ты за ними съездишь, так они в одну минуту набегут и огонь затушат. Да болен ты, не сможешь!
— Не смогу хутор отстоять от огня, не смогу? — горячо возразил Юрка. — Да не сгореть же хутору! Забыть болезнь надо в такое время! Ах, господи! Вот несчастье! Бедный папа! Митька, беги, разбуди сейчас же женщин, да смотри, не испугай их зря-то. А только чтобы наготове были… да все ценные вещи вынесли подальше от дома на всякий случай… Да Аркашку мне сюда! Аркашка смирный и не сбросит, как Востряк. Скорее Аркашку, а потом беги будить!
— Да ты чтой-то надумал? А? — испуганно тараща глаза, спрашивал Митька.
— Не твое дело. Няне скажи, что я к лесничему поехал… Да скорее Аркашку сюда веди. Ради бога, каждая минутка дорога!
— Да как же ты больной-то?
— Молчи! — так строго крикнул на своего приятеля Юрик, что Митьке только и оставалось повиноваться.
Через минуту наскоро взнузданный Аркашка стоял уже у крыльца и Юрик, едва державшийся на ногах от слабости, карабкался в седло при помощи Митьки. Плечо у мальчика еще далеко не зажило и побаливало при каждом движении, к тому же его сильно знобило, и общая слабость сковывала все члены. Он едва-едва мог вскарабкаться в седло и, схватившись обеими руками за поводья, изо всех сил ударил ногами бока Аркашки. Тот в один миг вылетел из хуторских ворот и помчался стрелой по направлению к деревне.
Юрик почти не сознавал своего болезненного состояния и слабости, охватившей его с той же минуты, как только он покинул мягкую постельку и сел на высокую спину Аркашки. Юрик знал и чувствовал только одно, что ему необходимо в одну минуту домчаться до деревни, созвать крестьян и во что бы то ни стало отстоять, спасти от огня отцовский хутор.
Уже будучи в полуверсте от усадьбы, мальчик расслышал отчаянно-испуганные крики, несшиеся за ним вдогонку, и громкий плач женщин: очевидно, разбуженные Митькой няня, Евгеша и Матрена выражали этими криками свой ужас при виде пожара.
— Скорее! Скорее! Аркашенька, милый! — лепетал Юрик, погоняя и без того несущуюся стрелой лошадку. — Надо как можно скорее скакать! Дорогой, ненаглядненький! Хутор спасти надо, папин хутор, Аркашенька!
И чуткий конь, казалось, понимал маленького всадника и все ускорял и ускорял свой бег. Юрик уже едва держался в седле, но все не переставал, однако, погонять лошадь.
— Господи! Помоги мне добраться до деревни! — лепетал бедный мальчик, и сердце его сжималось при одной мысли о том, что будет, если он опоздает с помощью на хутор.
Юрий Денисович с такой любовью относился к своему только что приобретенному хуторку. Он вкладывал в него все свои силы и был так счастлив иметь это крошечное именье, хорошенькую маленькую усадьбу. И вдруг… от одной пустой неосторожности, от беспечного обращения с огнем она должна погибнуть и обратиться в груду пепла.
— Бедный, бедный папа! — шептали с тоской побледневшие губы Юрика, и он все шпорил и шпорил уже успевшего покрыться пеной коня.
Жутко, страшно было нестись так одному, беспомощному и больному мальчику.
Было около половины десятого вечера, а уже кругом стояла полная тьма, как бывает в начале августа.
Пока дорога шла полем, было еще не так жутко бедному Юрику, но когда Аркашка поскакал по узкой лесной тропинке, сердце мальчика екнуло и сжалось страхом. Кругом тесно обступали кусты и деревья, протягивая свои сучковатые ветви, казавшиеся в темноте длинными, цепкими, мохнатыми руками. Юрику невольно приходили теперь на ум колдуны, лешие и прочие «страсти» из сказок, в которые он, конечно, не верил, но которые невольно чудились ему в эту ночь благодаря его расстроенному от болезни воображению. Голова мальчика кружилась и болела, в ушах звенело… Его побледневшее лицо покрылось холодным липким потом. Он едва держался в седле.
Наконец вдалеке показались желанные огоньки деревни. Юрик еще раз ударил каблуками крутые бока Аркашки, и понятливая лошадка в одну минуту вынесла его из леса и домчала до крайней деревенской избушки.
— Пожар на хуторе! Мы горим! Спасите нас, братцы! Бегите тушить скорее! — мог только произнести задыхающимся голосом несчастный мальчик, вбежав в первую избу, и как подкошенный упал без чувств на заскорузлые крестьянские руки.
