Том 27. Таита (Тайна института) - Чарская Лидия Алексеевна (книги онлайн полные .TXT) 📗

— декламирует стихотворение своего любимого поэта Надсона Наташа Браун.

Когда она заканчивает, все долго молчат. И снова тихо звенит нежный, печальный голос Невесты Надсона.

— А я, mesdames, уеду к себе на родину, в Саратов. Продолжать буду копить деньги на памятник «ему». Вот поставлю памятник, украшу венками и буду каждый день ходить туда, свежие цветы менять, а зимой венки из хвои.

— А я в Севилью поеду, — неожиданно вырывается у Галкиной.

— Вот-вот, тебя только там и не хватало! — смеется Шарадзе.

— И нехватало, понятно. Жить буду там, на бой быков ходить, серенады слушать.

— Смотри, прекрасная испанка, за тореадора замуж не выскочи, — смеется Золотая Рыбка.

— Тебя не спрошу.

А Хризантема, mesdames, не права, говоря, что мы разлетимся в разные стороны и забудем друг друга. Ведь есть же связывающее всех нас навеки звено, — неожиданно поднимает голос Ника, притихшая было до сих пор в глубокой задумчивости.

Все смотрели на нее вопросительно.

— Наша Тайна разве уже не связывает нас? Неужели вы о ней забыли?

— Но она будет в приюте и перестанет нуждаться в нашем попечении, — слышатся несколько грустных голосов.

— Напротив, напротив. Именно теперь и будет нуждаться, и всю жизнь. И мы должны, mesdames, довести доброе дело до конца.

Звонкий голосок Ники звучит глубоко, проникновенно.

— Мы не выпустим ее из вида ни на один день. Пусть те, кто живет в этом большом городе, навещают ее и сообщают о ней тем, которые будут заброшены отсюда на край света. Да, да, так будет. Так должно быть.

— Да будет так, — поднимает руку Шура Чернова.

Но на нее шикают со всех сторон. Плоской и ненужной кажется в этот торжественный момент шутка.

— Да, да, mesdames, мы не можем оставлять Глашу, [3] нашу «Тайну», мы должны всячески заботиться о ней. Дадим же слово друг другу делать это.

— Даем слово!

— Честное слово!

— Клянемся!

— Да! Да!

Еще ниже спускаются голубые сумерки. Догорел алый закат на далеком небе. Где-то далеко от садовой беседки дребезжит звонок. Это зовут к ужину и вечерней молитве.

— Ника! — неожиданно просит Золотая Рыбка, — спляши нам сейчас.

— Душа так просит красоты, — тут же поддерживает Невеста Надсона.

— Да, да, спляши, Ника!

Без слов и возражений поднимается со скамьи хрупкая, изящная фигурка темнокудрой девушки. Быстрым движением сбрасывает она с ног неуклюжие прюнелевые ботинки и, оставшись в одних чулках феей юности, легкой и воздушной, кружится по просторной беседке. Каштановые кудри распадаются из тяжелого узла и струятся вдоль стройных плеч и тоненькой шейки. Вдохновенно поднятые к вечернему небу глаза словно кого-то ищут в лазурных далях. Она дает один круг, другой, третий, четвертый…

Восторженно смотрят на нее подруги.

Внезапно остановилась Ника. В полуоткрытую дверь беседки просовывается испуганное лицо:

— Месдамочки, ради Бога. До того заучилась, что в голове все перепуталось — одна каша. Помогите, ради Бога. У кого, у греков или римлян, была третья Пуническая война? — и Эля Федорова в отчаянии оглядывает подруг.

— У персов! У египтян! У франков! — хохочет Шарадзе и валится на скамью.

А сумерки все сгущаются, все ползут незаметно. Алая заря давно побледнела. Где-то защелкал ранний соловей, защелкал тонко, таинственно и грустно.