Первый ученик - Яковлев Полиен Николаевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗

«Это, значит, не воровать», — догадался Самоха и с обидой посмотрел на отца. Отец понял его взгляд и, покрасневши, сказал Карлу Францевичу:

— На этот счет вы, пожалуйста, не беспокойтесь. Ваня очень порядочный мальчик. Правда, шалун большой, но вы с ним построже. Мм… Да-да, построже… Я надеюсь… Уж вы не откажите…

Самоха нахмурился. Ему стало стыдно и неприятно, что отец лебезит перед Карлом Францевичем, и, отвернувшись, он начал разглядывать аптеку.

За стойкой в белом халате стоял пожилой мужчина. Он что-то тщательно взвешивал на весочках. Другой, в таком же белом халате, молоденький, с большими ушами и тонким, как клювик, носиком, подошел к шкафу. Небрежно протянув руку, он взял с полки банку с крупной латинской надписью.

«Вот она где латынь!» — вспомнил Самоха гимназию, и ему впервые стало приятно, что он умеет читать на этом, еще не так давно мучившем его языке.

Но, увы, из тысячи слов, выдолбленных в гимназии, он не встретил здесь почти ни одного знакомого.

«У древних римлян, должно быть, аптек не было», — решил Самоха и опять посмотрел на отца. Тот, ежась и улыбаясь, брал из тяжелого портсигара Карла Францевича папиросу и говорил:

— Большое спасибо вам, так вы, пожалуйста… Я надеюсь… Уверен, что пристроил мальчика в надежные руки… До свидания. Мм… До свидания…

И, потупившись, он сказал сыну:

— Ну, Ваня… Вздохнул и ушел.

Самоха видел, как за широким зеркальным окном промелькнула его ссутулившаяся фигура, и ему стало жалко отца. Он задумался.

Его окликнул Карл Францевич и повел за зеленую драпировку, висевшую между двумя массивными аптечными шкафами. Там, за драпировкой, в тесной и не совсем светлой комнате, Самоха увидел ряд простых некрашеных полок, уставленных грязной аптечной посудой, стол, обтянутый серой прожженной клеенкой, жиденькую кровать и медный кран над залитой чернилами раковиной.

Взяв с полки один пузырек. Карл Францевич подошел к крану.

— Смотри сюда, — сказал он.

Наполнив пузырек водой, Карл Францевич заткнул его большим пальцем и стал энергично трясти. Потом, выплеснув воду, он посмотрел пузырек на свет и, поставив перед Самохиным, спросил:

— Чисто?

— Чисто, — ответил тот.

— Врешь. Мой еще. Хорошенько мой.

И, закурив папиросу, ушел.

Выполоскав заново пузырек, Самоха тщательно его осмотрел и подумал: «Веселенькое занятие…»

И сразу ему захотелось домой.

— Ну? — неожиданно вырос хозяин. — Готово?

— Готово…

— Во-первых, вымытую посуду надо ставить горлышком вниз, а во-вторых…

Подняв пузырек к глазам, Карл Францевич снова тщательно осмотрел его и опять возвратил Самохину.

— А во-вторых, — буркнул он, — грязно. Мой еще. Мой, пока будет чистым.

И опять оставил Самохина одного.

«Что за история?» — подумал Самоха и пожал плечами.

Долго вертел он пузырек в руках, приставляя его то к одному, то к другому глазу, и никак не мог понять, почему Карлу Францевичу он кажется грязным.

«Языком его вылизывать, что ли? — подумал Самоха. — А может, это он нарочно испытывает меня?»

И он снова наполнил пузырек водой, снова мыл его, полоскал и наконец, потеряв терпение, с размаху поставил на стол, но не рассчитал удара, и — дзынь! — пузырек лопнул.

— Так… Молодец… — сказал сам себе Самоха и осторожно посмотрел на дверь. Потом быстрым движением он схватил с полки другой, точно такой же пузыречек, тщательно вымыл его, поставил на стол, а разбитый засунул куда-то в угол.

— Ну? — вошел Карл Францевич.

— Готово, — сказал Самоха.

— Так, так, теперь хорошо.

И Карл Францевич дал Самохину новую работу: вымыть пятьдесят баночек и вычистить ступки.

Потом Самоха бегал в подвал за содой и зеленым мылом, тер самоварной мазью медные чашки весов, снова мыл грязные ступки, причем молоденький фармацевт, тот, что с большими растопыренными ушами и тонким, как клювик, носиком, сказал ему:

— Попроворней ты там, растяпа!

Услышав такое обидное обращение, Самоха вспыхнул, но промолчал. А когда лопоухий вдруг крикнул: «Эй, мальчик, ступку мне! Живо!» — он обозлился и ответил грубо:

— Сами возьмете, не великий барин.

— Как? Как? Как? — возмутился фармацевт, и растопыренные его уши стали красными.

— А какой я вам «мальчик»? — в свою очередь спросил Самоха. — Это в парикмахерской мальчик. Меня зовут Ваня.

— Я тебе покажу Ваню. Ишь! Подай мне сейчас же ступку!

Самоха повернулся и молча ушел в ступкомойку.

Прождав минут пять, лопоухий вбежал к нему. От гнева лицо его покрылось пятнами.

— Ступку! — ударил он кулаком по столу, и стоявшие на столе весы закачали чашками.

— Берите сами, — уже не скрывая злобы, ответил Самоха и, на всякий случай, стал так, чтобы их разделял стол.

— Ступку! Мерзавец! — окончательно багровея, заревел лопоухий и, видя, что Самоха даже не думает двигаться с места, шагнул к нему.

Тогда Самохин пустился вокруг стола.

— А! — закричал лопоухий. — Ты так?

И, схвативши тяжелый пестик, он запустил им в Самохина.

Самоха вскрикнул и упал.

— Что? — закричал лопоухий. — Будешь слушаться?

Самоха молчал. От острой боли и от обиды он не мог произнести слова.

Неожиданно вошел Карл Францевич.

— Кто здесь шумит? — спросил он строго. — Что случилось?

— Да вот, — сказал лопоухий, указывая на Самоху, — не слушается и дерзит.

Сказал и улизнул за дверь.

Карл Францевич посмотрел на Самохина:

— Первый день, а уже баловство. Мне такие служащие не нужны…

Превозмогая боль, Самоха осторожно поднялся на ноги.

— Что ты тут делал? — спросил Карл Францевич.

По давно укоренившейся, еще гимназической, привычке Самоха не хотел ябедничать. Еле разгибая спину, он ответил тихо:

— Так… Ничего… Я поскользнулся и чуть не разбил самую большую ступку, а этот (Самоха не знал, как зовут лопоухого)… рассердился и стал бранить.

— Что? — испуганно спросил Карл Францевич. — Самую большую ступку? А ты знаешь, сколько она, эта ступка, стоит? Она деньги стоит. Денежки. Первый день и уже… Этак ты через неделю всю аптеку побьешь. Косолапый!

Самоха молчал, а Карл Францевич стал внимательно обводить глазами комнату.

— Ты помни, — сказал он, волнуясь, — ничего не бери без спросу.

— Да я и не беру.

— То-то. И коробочка и пузыречек — все это денежки, денежки стоит. А ну-ка, — подошел Карл Францевич к Самохину, — выверни карманы.

Самоха опешил.

— Карманы? — переспросил он. — Зачем карманы?

— Ага, покраснел? Вот видишь, что значит чужое брать. Ах, какой же ты, братец мой…

— Я? Да я не брал.

— Выворачивай, выворачивай, милый мой; выворачивай!

Самоха пожал плечами и сердито вывернул оба кармана.

— А за пазухой? — спросил Карл Францевич и, не ожидая ответа, ощупал Самоху пухлыми пальцами-коротышками.

— Я… — сдерживая слезы, сказал Самохин. — Я…

— Ну, ничего, ничего, — стал успокаивать его Карл Францевич. — Вижу, ты честный пока. Пока честный. Иди домой. На сегодня довольно работать. Будешь получать восемь рублей в месяц. Ровно восемь.

Самохин хотел сказать: «Вы же сами обещали десять», но промолчал и, взяв фуражку, пошел домой. Шел и думал: «А что если этому лопоухому налить в калоши касторки? А Карлу Францевичу… Вот нарочно украду у него что-нибудь самое дорогое и спроважу в помойку или… отдам собакам…»

— Нет, воровать не буду, — решил Самоха. — Я лучше придумаю ему такое, что он… Надо посоветоваться с Володькой.

А дома, когда отец спросил его: «Ну как, Ванюша?» — он вздохнул и ответил:

— Ничего… Очень там интересно в аптеке… Ничего, хорошо, папа… Только Карл Францевич сказал, что не десять, а восемь.

— Восемь? — удивился отец и… в первый раз Нежно погладил сына по голове. — Эх, Ваня, Ваня… — сказал он.

А ночью, когда все уснули, отец долго рылся в кухонном шкафчике и, найдя-таки полкоробочки засохшей ваксы, принялся чистить Ванькины сапоги… Вычистил и осторожно поставил их возле его кровати…