Адам и Отка - Ржига Богумил (книга регистрации .txt) 📗
— А откуда они знают, что мы скучаем? — удивляется Отка.
— Они думают, что мы Выкань так же любим, как и они.
— Это правда, — задумывается Отка, — только им, наверное, ещё скучнее, потому что они от Выкани дальше.
— Ну, не думаю.
— Почему ты не думаешь?
— Расстояние ничего не означает. Что пять километров, что тысячи километров. Всюду скучают одинаково.
Адам, я очень рада, что ты всё знаешь, — сверкает глазами Отка, она явно довольна.
Только Адам знает не всё. Дядя продолжает читать письмо. В том селении, у Нового Сада, была буря, но не какая-нибудь особая, югославская, а самая обыкновенная, только сильная. Родители каждый день вспоминают о своей деревне и не могут уснуть даже на мягкой постели. И только в самом конце письма была одна-единственная строчка о том, что отец снова стал победителем в пахоте.
После чтения письма дядя помолчал, и дети тоже притихли. Значит, Антонин Краль, тракторист из Выкани, умеет пахать лучше всех на свете.
И в пахоте никто с ним не может сравниться. А ведь свет велик. Дети даже не могут себе представить, какой свет большой. Пахарей на нём хватает — в том числе таких пахарей, которые умеют хорошо пахать.
Лучше всех знает мир дядя Сук, потому что он знает четыре части света. И всюду видел, как люди пашут землю, только он никогда не считал пахоту особым искусством. А теперь начинает об этом раздумывать. Ведь не всякая пахота как пахота.
— Скажи, пожалуйста, — обращается он к Адаму, — когда происходят соревнования в пахоте, что там измеряют? На что обращают внимание?
Адам смеётся. Ещё бы ему этого не знать! Ведь он же сын чемпиона мира!
— Каждый получает по одинаковому куску поля.
— Но это ясно, — кивает дядя.
— Грядка должна быть одна к одной, все одинаковые, ровные, одинаковой глубины, одинаковой ширины, и нигде не должно быть видно жнивья.
— Это я тоже понимаю.
— Ты ещё о чём-то забыл, — добавляет Отка. — Очень важно, каков конец поля. Это всегда у отца хорошо получается. Ни одного уголочка не остаётся невспаханным.
— Мне всё это кажется совсем не трудным, — смеётся дядя. — Но, наверное, я ошибаюсь.
— У отца есть свой собственный плуг. Но летать, я думаю, всё же труднее.
— Летать интересно, я очень люблю летать. А ваш отец, наверное, любит пахать, — говорит дядя Сук, и по нему видно, что именно так он и думает.
— А меня вот очень радует Владя, — заявляет тётя, которая пахотой совсем больше не интересуется. — Вот сейчас накормим его и отправимся гулять. Надо же ему показать Прагу.
40
Адам свободен. А Отка с тётей составляют процессию, которая следует за коляской Влади. Вся процессия направляется в центр города. А дядя остался дома изучать какой-то иностранный язык, потому что всюду хочет понимать людей и объясняться с ними. Адам очень радуется своей свободе. Ему нужно кое о чём подумать. И к тому же у него есть свои планы: он собирался заглянуть в табачный киоск в надежде застать там одного Шару. Минуту назад он заметил его мать у входа в магазин самообслуживания.
Пожалуй, Адаму следует подготовиться. Нужно бы принять вызывающий и недружелюбный вид. Но, с другой стороны, не к чему показывать, что он хочет драться. Адам вообще-то драться и не хочет. Значит, какой всё-таки у него должен быть вид? Бесстрашный. Да. И слегка насмешливый. А если Адам застанет Шару, когда тот будет помогать своей матери? Надо будет тогда дать ему понять, что придётся обслужить и его, Адама, если он того пожелает. А Адам и на самом деле пожелает, пусть Шара почувствует, что у Адама сейчас бульшая власть, чем у Шары. Вывеску, которую Адам взял у пана Венцла, он берёт с собой, хотя пока ещё и не знает, что он с ней сделает.
И вот Адам входит в лавку. Это маленькое помещение, на прилавке стопки газет, сзади полки с пачками сигарет, на стенах плакаты. За прилавком Шара. Но Адам сразу же замечает, что и в табачной лавке Шара чувствует себя хозяином. Лицо у него замкнутое и чужое, в глазах ни малейшего испуга, выражение скорее внимательное, чем бдительное. Драться он не стремится, это видно сразу.
Адам выбирает открытку и платит за неё. Шара берёт крону, спокойно возвращает сдачу, не теряя своего достоинства. Правда, голос его немножко приглушён и дышит он чуть прерывисто, как и Адам. Но Шара явно не растерялся. Это Адам должен признать. Чувство превосходства у Адама исчезает. Положение снова ноль-ноль. Враждебность у Адама постепенно тает, затаившись где-то глубоко внутри.
Адам вспоминает о табличке, которую он взял у пана Венцла. Он вытаскивает её и ещё раз читает: «Не трогайте маятники». Табличка красивая, металлическая, белая эмаль с чёрной надписью. Он кладёт её на прилавок и говорит:
— Смотри, что я тебе принёс!
Шара смотрит на табличку, густо краснеет, и в глазах у него появляется какое-то робкое выражение, Адам теперь замечает, как у него отстают уши.
— Я не могу её взять, — наконец отвечает Шара. — Ты не наш.
— Подумаешь, не ваш, я ведь принёс вывеску не кому-нибудь, а тебе.
— А почему ты мне её принёс? — насторожился Шара.
— Потому что мы с тобой так здорово подрались!
— Что ж, можно и ещё подраться! — Шара снова успокоился. Краска от лица отливает, и оно снова становится естественно бледным.
— А я еду завтра домой, — говорит Адам. — Как приеду, тогда и подерёмся.
— Ладно.
— А вывеска?
— Оставь её здесь.
— Ну, до свидания.
— До свидания!
Адам выходит на улицу и только теперь немного успокаивается. Как странно, он больше смеётся, чем ругается. Впрочем, так и должно быть. Этот Шара, наверное, такой же, как Ежка Альтман. Наверное, и он всегда дерётся честно. А против такой драки ничего Адам не имеет. У настоящего мальчишки не могут быть только друзья. Наверняка будут и противники. Но только они должны быть такими, чтоб стоило с ними соперничать. И теперь ясно, что Шара может быть хорошим противником.
41
Тётя не хочет, чтобы первый вечер с Владей прошёл буднично, как самый обыкновенный вечер. Как можно отметить такое торжество? Она решает купить торт, сделать красивые бутерброды. Будет чай, фруктовый сок, а может, кто захочет и вина. Семья Суковых стала больше! А это надо отметить. Пусть об этом событии не забудут и дети из Выкани. Но, наверное, и этого мало… Отка считает, что на таком торжественном событии должны присутствовать и друзья. Тётя удивлённо смотрит на неё. О каких таких друзьях она говорит? Ведь они в своём доме почти никого не знают. Друзья с работы? Те живут далеко. Их они уже не успеют пригласить.
Тогда Отка называет пана Венцла и барышню Терезу. Почему бы им не прийти? Это ведь не только друзья Отки и Адама, они также и тётины друзья. Только тётя об этом ничего не знает, у неё ещё не было времени поближе с ними познакомиться.
— Пана Венцла? Хватит с меня его часов, — хмурится тётя, — а о барышне Терезе у меня своё мнение.
— Ну почему бы нам их не позвать? — говорит вдруг дядя. — Пусть о нашем событии знает как можно больше людей. Пусть все знают, что сегодня нас стало на одного больше.
— Хорошо, — соглашается наконец тётя.
И вот приходит пан Венцл, чисто выбритый, в тёмном костюме и от этого ещё более старый. Он сначала извиняется за свои часы, что они так громко бьют, и обещает снять их со стены, которая у них общая… Места на других стенах у него ещё хватит. А если потребуется, он на время остановит все часы… если, например, маленький Владя не сможет из-за них спать.
— Нет, что вы, что вы, — говорит тётя так любезно, что Отка даже не узнаёт её. — Пусть малыш привыкает к шуму с малолетства. Мы ведь в Праге, а не где-нибудь в деревне.
— Мы его любим больше всех детей на свете, — заявляет дядя. — Но воспитывать его мы будем хладнокровно.
