Скворец №17 (рассказы) - Полетаев Самуил Ефимович (читать книги без сокращений TXT) 📗
— А что папа? — спрашивает Зауреш.
Толстая усатая Айша тяжело вздыхает.
— Я удивляюсь на некоторых, которые могут терпеть таких людей, — неопределенно говорит она.
Она не стала объяснять, кого имеет в виду под «некоторыми», но Зауреш понимает.
Дома отца она не застает. В правлении колхоза его тоже нет. Зауреш не знает, что думать. Не приходит отец и на следующий день. Зауреш готовит еду, доит корову, кормит коня и овец, но ни на минуту не забывает об отце. От тети Маруси она узнает, что он уехал вместе с её мужем Иваном, колхозным шофером, на зимние пастбища. Но почему же он не зашел домой? Разве он не хотел посмотреть на дочек своих, узнать, как они живут без мамы, проверить хозяйство? Вечером заходит к ним баскарма. Он не шутит и не смеется, как всегда, растерянно моргает глазами, поглаживает свои тонкие седые усы и печально смотрит на двойняшек. Они сидят на кровати и бинтуют куклу ленточками. Они уже слышали о новой сестричке и готовятся стать для неё няньками. Они обсуждают, кому из них что делать, когда маму с девочкой привезут из больницы.
— Значит, домой не заходил?
Кочубай-ага, не простившись, уходит.
На следующий день Зауреш приходит в больницу в приемные часы. Айша проводит её в светлую комнату, где стоят шесть кроваток с номерками, и показывает на крайнюю, в которой лежит её новая сестричка. Девочка открывает свои мутные глазки и кряхтит, сморщив красное личико.
— Посмотри, какая красавица, прямо пташечка! — говорит Айша и восторженно чмокает: — Гу-гу-гу! Мца, моя маленькая!..
Зауреш отворачивается. Только в насмешку это розовое существо с расплывчатыми глазками и лысой головой можно назвать красавицей. Айша ведет Зауреш в другую палату. И там у окна она видит мать. Тихая, причесанная, в полосатой пижаме, похожая на мальчишку, она лежит на высоких подушках. Зауреш уткнулась матери в бок и плачет. И мать тоже не выдерживает и тоже плачет. И так они плачут вместе, две женщины — большая и маленькая, — оттого что не сумели порадовать отца и родить ему мальчика. Потом Зауреш торопливо рассказывает о сестренках, о доме и о тете Марусе. Только ни слова об отце. Ни о чем не спрашивает, и мать тоже о нем не вспоминает.
Вечером заходит Кочубай-ага:
— ещё не приходил? Дикий человек! Обещали метель, а он мне вот так здесь нужен…
И опять баскарма сам но свой — не шутит, не смеется, оглядывается по сторонам, машет рукой и уходит.
Ночью поднимается метель. Снова ветер гудит за стеной, дом скрипит и стонет, и всю ночь не спит Зауреш, прислушиваясь к завыванию. За дверью скулит Джулька, но Зауреш не пускает ее, потому что в сарае овцы, корова и конь и надо, чтобы кто-то стерег их в эту страшную ночь.
Наутро метель затихает. Зауреш уводит сестренок к тете Марусе. выводит коня из сарая и едет в степь. За поселком её нагоняет «газик». Водитель тормозит машину.
— Куда путь держишь? — спрашивает он.
Это Кочубай-ага. Зауреш узнает его и гонит копя вперед. Баскарма пускает «газик» па полную скорость, догоняет Зауреш, выскакивает из кабины, грузный, краснолицый, не на шутку рассердившись.
— Чтобы духу твоего не было! — кричит он и грозит кулаком. — Сейчас же домой!
Кочубай-ага страшен. Зауреш поворачивает коня к поселку. Но, когда «газик» исчезает из виду, ныряет за степной увал, она снова едет в степь — ничего сделать с собой не может.
Степь лежит оцепенелая и тихая, отдыхая после метели. Снег лепится у кочек, на стогах с растрепанными вершинами, у выбоин, усеянных клочьями соломы. Конь цокает по затвердевшей дороге, изъезженной сотнями машин, ещё недавно возивших зерно со станов, а сейчас пустынной, как река, покрытая льдом.
Девочка оглядывается, чтобы не сбиться с пути. Она прикрывает глаза и дремлет, доверясь коню. И тогда перед ней возникают то хмурый отец, то мать в полосатой пижаме, то плачущие сестры… Зауреш опускает поводья, конь останавливается, степь перестает качаться и уплывает вниз… Девочка просыпается, дергает поводья, конь набирает скорость, копыта неутомимо цокают по обледенелой степи. Но снова бессильно опускаются поводья, сами собой закрываются глаза, и опять возникает перед нею отец с тихим, отрешенным и равнодушным лицом.
Впереди колышется горизонт. Степь сдвигается с места и плывет навстречу. Может быть, снова начинается метель? Горизонт растекается широким облаком, из облака появляется всадник, потом второй и ещё двое. А потом бредут овцы, много овец, огромный гурт, а сзади и по бокам едут чабаны. Они кричат, свистят, щелкают бичами, коней поворачивают боком и гонят овец вперед, не давая им разбегаться по степи.
Зауреш останавливается. Один из всадников задерживается.
— Аман ба! Откуда едешь и куда?
Зауреш отбрасывает косичку назад. Чабан смеется:
— Девочка?
Это совсем молодой ещё парень, небритый и веселый. Он нравится Зауреш, и она не скрывает, куда и зачем едет.
— Сапар Аргенбаев? — кричит чабан. — Отец? Езжай прямо, увидишь вышку, свернешь направо к зимним кошарам. Кочубая-ага знаешь? Он туда поехал. Жив-здоров твой отец, сидит на базе, бешбармак ест, спит, а Иван чинит машину. Ну езжай, езжай, отец обрадуется…
Зауреш трогает коня. Она совсем не уверена, что отец обрадуется. А что ещё скажет баскарма, увидев ее? Она долго плутает по степи, останавливается, снова дергает поводья, и, как ни старается медленней ехать, все же в конце концов появляются зимние кошары, «газик», полуторка с поднятым капотом и костер, возле которого сидят люди. У костра долго не замечают всадника, потому что думают: конь пасется сам по себе. Всадник припадает к шеё коня, конь клонится к былинкам, торчащим из снега, переходит с места на место, спускаясь в низинку. Но когда он поднимается на холм, у костра замечают всадника, машут руками и кричат, и тогда всадник разворачивает коня и уходит. Люди садятся в «газик», треск мотора долго мчится за топотом копыт.
Конь идет сперва рысью, потом галопом, вскоре снова переходит на рысь и совсем замедляет бег, потому что маленький всадник начинает сползать со спины и, наверно, упал бы, повиснув на стременах, если бы не подоспел человек и не подхватил его на руки. Это Сапар Аргепбаев.
…И опять крутит метель, летят снежные шлейфы, плывут стога, несутся клочья соломы и мелькают лица: ушастый Темирчик, Кочубай-ага, плачущие сестренки, мать в полосатой пижаме и усатое лицо отца.
Зауреш открывает глаза. На щеке её тает чье-то горячее, тяжелое дыхание, пропитанное табаком, морозом, бензином и чем-то ещё, знакомым и волнующим, — да, пахнет овцами, домом, отцом. Она видит обмороженные сизые щеки, воспаленный мигающий глаз и висячий ус со снежной капелькой на тоненьком конце…
Они едут в «газике». Сзади, не отставая, скачет конь. За рулем сидит баскарма, держит руль за бока, как барана за рога, отец сидит рядом, и Зауреш у него па коленях. И оба дымят, и от табака так приятно щекочет в носу, так хорошо, что Зауреш снова закрывает глаза и робко прижимается к отцу, чтобы слышать его дыхание.
— Ты знаешь, сколько она отмахала на коне? Больше тридцати километров. Девчонки пошли, я тебе скажу, хоть в кавалерию назначай…
Кочубай-ага курит, кашляет, хрипит и ни на минуту не умолкает. Сапар сдержанно и достойно слушает его.
— Это бандит, а не девочка. Хуже мальчишки. Накажи меня аллах, если это не так. Ты послушай, как она меня обманула! — кричит баскарма, возбуждаясь. — Я нагоняю ее, говорю: езжай, деточка, домой, без тебя есть кому позаботиться о твоем сумасшедшем папаше. Тихо так, вежливо, понимаешь, говорю, она может подтвердить. — Баскарма осторожно скашивает глаза на Зауреш. — Ну, ребенок есть ребенок — послушала и повернула домой. А не тут-то было…
Эту историю он рассказывает в третий раз, и она ему, видно, не надоедает. Не надоедает она, кажется, и Сапару, хотя лицо отца остается невозмутимым.
— Послушай, у тебя все такие девочки, как эта? — шепотом спрашивает баскарма и совсем уже тихо добавляет: — Может, мы её сосватаем за Мирзаханчика, а?
