Девочка, с которой детям не разрешали водиться - Койн Ирмгард (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
В комнате у фрау Мейзер горел свет, и она сидела на диване совсем одна. Сначала маленький камушек бросил в окно Отхен Вебер (сделал он это очень искусно, чтобы не разбилось стекло – мы не хотим больше иметь неприятности из-за стекол), потом Хенсхен Лаке, потом опять Отхен. И тут Хенсхен прошептал: «Внимание! Внимание!» Мейзерша скатилась с дивана, распахнула настежь окно и завизжала: «Кто там бросает камни?» В тот же миг я бросила в окно череп, и он пролетел в комнату, чуть не задев ее лица. Ядовитая каракатица отскочила от окна, а мы вплотную прижались к стене и изо всех сил зажмурили глаза, чтобы нас никто не увидел… Вдруг мы услышали ужасный крик – это кричала ядовитая каракатица,–мы сразу же отправились домой и сели за уроки, и моя мама сказала папе, что я когда-нибудь еще стану послушной, кроткой девочкой. А папа возразил, что он ничуть не доверяет моей кротости и послушанию, так как познал людей на собственном горьком опыте. Но мама сейчас же заявила, что этот опыт ничего не стоит по сравнению с совершенно безошибочным инстинктом женщины-матери.
Кончилось все очень плохо. Доктор Вебер сейчас же узнал свой череп. Это еще раз показывает, что взрослые врут, когда говорят, что после смерти все люди равны и ничем не отличаются друг от друга.
Вечером, после истории с черепом, к моим родителям пришел господин Мейзер и сказал, что его послала жена. У нее нервное потрясение, потому что в нее бросили череп, и она уже позвонила в полицию. Нам всем пришлось идти к Мейзерам, а Отхена Вебера даже вытащили из кровати. Пришли мы, трое главарей, наши родители и полицейский. На диване сидела толстая и круглая фрау Мейзер в цветастом халате, а рядом с ней – противная пухлая Траутхен с накрученными локонами; мы ее прозвали гусеницей, потому что она такая же белая и жирная, как червяк. Гусеница смотрела на нас своими подлыми блестящими глазками и все время выкрикивала тоненьким голоском: «Фи, какая гадость! Фи, какая гадость!» Конечно, все очень долго говорили с нами, а мы мужественно молчали и только изредка пожимали плечами. Но когда я заметила, что при мне нет «Каменного ока Фо», я сразу же поняла, что все это добром не кончится.
Мейзерша кричала, что череп несомненно принадлежит человеку, которого мы убили, но полицейский в ответ только вздохнул: «Боже мой, этого еще недоставало!»– и сказал, что у него есть другие дела и что ему пора уходить. Тут я разозлилась потому, что мы никого не убивали, и потому, что Траутхен все время нагло смотрела на нас, а фрау Мейзер гладила ее и без конца повторяла: «Какое потрясение для нежного и хрупкого ребенка!» И я взяла и заявила, что никто из нас черепа не бросал, но что мне точно известно, что кости предков иногда сами прилетают к тому, кто делает подлости и грешит, чтобы это послужило ему предостережением.
Господин Мейзер в своем углу кивнул головой и заметил, что он считает это вполне возможным. Глаза у моего отца стали совсем круглыми, и он спокойно и серьезно сказал: «Довольно», потом взял меня за руку, отвел домой и выпорол. Он сказал, что докажет мне, что кости предков не летают сами собой.
Сегодня утром по дороге в школу я встретила господина Мейзера. Он подарил мне деньги – одну марку,—но велел никому про это не говорить. Он сказал, что его жена совсем притихла и чтобы я на всю нашу компанию купила пирожных.
Хенсхен Лаке уже составил план, как нам вызволить обратно череп и как отомстить этой гусенице Траутхен Мейзер. На подаренную марку мы купили рыболовные снасти, чтобы ловить щук в пруду на бульваре.
БОЖЕСТВЕННОЕ ОРУДИЕ
Мне пришлось немало вытерпеть из-за того, что я оказалась орудием в руках божьих. Я все время думаю об Иоанне-Крестителе, который, будучи божественным орудием, питался в пустыне саранчой, а это, наверно, еще ужаснее, чем все, что переношу сейчас я.
Во всем виновата Траутхен Мейзер. По правде говоря, это не девочка, а настоящая преступница. Хенсхен Лаке тоже так считает.
Каждый вечер я молилась богу, чтобы он как-нибудь покарал Траутхен, потому что я сама не имею права этого сделать. Ведь Бог сказал: «Мне отмщение, и аз воздам». Но потом я подумала, что, может быть, господь избрал своим орудием меня, если до сих пор не отомстил еще Траутхен; ведь прошло уже три дня, как она наябедничала на меня из-за переводных картинок, и моему отцу пришлось заплатить за обои, хотя денег у него не так уж много.
Траутхен Мейзер учится со мной в одном классе, и жили мы раньше в одном доме. Хозяином этого дома был отец Траутхен. Он толстый и симпатичный. Я часто раздумываю над тем, почему у такого хорошего человека такой противный ребенок. Траутхен тоже толстая, но совсем не симпатичная, а жирная, пухлая и хитрая. Хенсхен Лаке, основатель шайки неистовых бандитов, членом которой я состою, называет ее гусеницей. Моя мать сказала как-то о господине Мейзере: «Он, наверно, любит опрокинуть рюмочку», но я слежу за ним и никогда еще не замечала, чтобы господин Мейзер что-нибудь опрокинул. Теперь у нас с ним вышел скандал из-за обоев и из-за того, что я окрасила Траутхен в синий цвет.
Все началось из-за марки, которую я нашла, и из-за лечебного корсета. Когда мы были летом в Андернахе на Рейне, я всегда что-нибудь находила. Один раз нашла настоящее мужское обручальное кольцо, потом странный заостренный камень. Увидев его, мой папа закричал: «Окаменелость! Это совершенно определенно окаменелость». Он показал камень окружному судье, который жил вместе с нами в пансионе и за обедом всегда отбирал пудинг у своей жены и сам съедал его. Отец хотел передать камень в музей. Но слуга из пансиона установил, что это камень для точки кос, у него нет особого названия и он не имеет никакой исторической ценности.
Обручальное кольцо отец отнес в бюро находок – мама всегда говорит, что мой отец исключительно честная натура, она даже считает, что он иногда немного перебарщивает. По дороге в Броль, перед самым нашим отъездом, я нашла еще серебряный кошелечек. Увидела я его потому, что искала ядовитые грибы с интересными блестящими шляпками; из этих грибов я хотела устроить у себя в саду плантацию. Но мама сказала, что я всегда нахожу что-нибудь только потому, что хожу сгорбившись, и что мне необходим лечебный корсет.
Я посоветовалась с господином Клейнерцем из соседней квартиры, и он сказал, что за находку мне полагается вознаграждение. Но я не получила вознаграждения, так как папа отказался от него. Тетя Милли тут же сказала маме, что это просто неуместная гордость и что при всем уважении к моему папе она не может выразиться иначе. Меня эта история с вознаграждением совершенно не интересует, так как я бы его все равно не получила, а они положили бы деньги в мою копилку, к которой мне не разрешают подходить и из которой все равно ничего вытрясти не удается. В лучшем случае они трясут ею у меня над ухом, чтобы я послушала, какой раздается приятный звон и сколько уже накопилось денег. Они считают, что это поможет мне стать послушной девочкой с хорошими отметками. И еще я должна научиться ценить деньги. Но такая копилка помочь мне не может и не сделает меня послушной. Зачем мне деньги, если я не могу купить на них даже подушечек или волшебной ручки с отверстием на конце – когда в нее смотришь, кажется, что внутри идет снег. Мне очень хочется когда-нибудь иметь много-много денег и пойти с ними к «Королю чудес» на Высокую улицу. Это самый лучший в мире магазин, я часто тайком бегаю туда после школы. Там продаются воздушные змеи, страшные маски, конфеты-хлопушки, бумажные блинчики с начинкой из конфетти и совсем как настоящий шоколад из мыла, пропитанного уксусом, которым можно угощать гостей. И еще там есть искусственные чернильные кляксы, и «идеальный звон разбитого стекла»– это просто железные пластинки, которые нужно бросить на пол, и тогда людям кажется, будто у них выбили все стекла. Ах, у «Короля чудес» можно увидеть тысячи других, еще более удивительных вещей. Мыльный шоколад я бы с удовольствием положила вместе с другими конфетами в вазочку в тот день, когда у моей мамы собираются дамы и пьют кофе. Мамины знакомые ужасно скучные. Мне непонятно, зачем я должна говорить «здравствуйте!» каждой в отдельности. Они шуршат платьями, смеются и все время болтают, перебивая друг друга. Когда я вхожу, в комнате стоит сплошной гул. Я стою и не знаю, что же мне, собственно говоря, делать. Я только успеваю посмотреть, сколько они оставили пирожных, и сообразить, перепадет ли потом и мне что-нибудь. «Какая ты стала большая!» – говорят они, и «Тебе нравится ходить в школу?», и «Какие у вас сегодня были уроки?» И тут же продолжают болтать о шуме в ушах, о замечательном гомеопате, о промотанном состоянии и первосортном майонезе, о какой-то иссохшей девице и о том, что чей-то двоюродный брат-академик совсе?-1 опустился. Из того, что они говорят, мне не все понятно. Я раздумываю над тем, как бы незаметно раздавить ногой парочку зловонных бомб, купленных у «Короля чудес», и стараюсь представить себе, как все эти дамы тогда заголосили бы, и какое бы у них было выражение лица, и что бы вообще произошло. Может быть, все это было бы так же красиво и интересно, как когда на небе появляется радуга. Я всегда радуюсь, когда вижу радугу. Я никак не могу понять, как получается такая красота. Один раз я видела даже двойную радугу..
