Брат, которому семь - Крапивин Владислав Петрович (книги онлайн полностью txt) 📗
Она, эта строгая начальница лагеря, конечно, не знала, как вздрогнул при её словах семилетний мальчишка на левом фланге малышового отряда. "Васька!"-чуть не крикнул Алька. Но не крикнул, потому что радость тут же угасла: Ваську выгонят сейчас из лагеря, и будет Алька опять один.
А из строя никто не выходил, никто не хотел признаться, что это он, а не Лапа, то есть не Васька, разбил дурацкое окно в кухне.
– Трусы они все!..-с горечью прошептал Алька.
Витька Лобов снова повернул круглую розовую голову и забубнил:
– Ага, какой умный! Кому охота, чтоб попадало.
Подозрение закралось в Алькино сердце.
– Витька, – прищурившись, сказал он, – это ты, наверно, выбил окошко.
Витька вытаращил глаза и даже чуть присел.
– Тише ты, балда. Не ври давай, – закудахтал он испуганно. – Не знаешь если, значит, молчи. Гадальщик какой! Сам не знает, а врёт. Может, это ты, наоборот, вышиб…
– Я?!
Алька уже собрался съездить Витьке по спине: будь что будет!.. Но не съездил.
– Значит, я? – спросил он струсившего Витьку.
Тот что-то пробормотал и отвернулся. У Альки под майкой пробежал холодок. Алька понял, что надо сделать. Только ему стало страшно.
Тогда он взглянул на Лапу. Васька стоял, опустив голову, и ждал решения своей судьбы. Ведь он ещё ничего не знал. А вот Алька знал, что сейчас будет. Он знал это уже точно и потому подождал несколько секунд. Ведь несколько секунд он мог ещё подождать. Потом Алька набрал полную грудь воздуха и зажмурился. И в этот ответственный момент вдруг представилась Альке обиженная морда Лапиного кота. Почему, он и сам не знал. "Дзынь-дзынь"… И щеглиха, весёлая Люлька, которая умеет запирать клювом дверцу…
Альке стало весело. Алькин страх в одну секунду съёжился, сделался совсем маленьким. И, пока он не вырос снова, Алька выскочил из строя, с удовольствием пихнув плечом испуганного Витьку.
– Я… Правда, я! – И добавил уже потише: – Я не нарочно…
Короткое счастье
Марина рисовала заголовок для лагерного "Распорядка дня", когда в пионерскую комнату влетел ябеда Витька Лобов и выпалил с порога:
– Марина! Твой Алька купил штаны!
Алька шёл по главной лагерной линейке. Вместе с ним шли лохматый Васька Лапников, по прозвищу Лапа, и Мишка Гусаков, а позади двигалась шумная толпа зрителей. На Альке были длинные брюки из белой парусины. Только держались они не на ремне, а па тонком шпагате из кручёного картона.
– Александр! – как можно строже сказала Марина. – Это что за фокус?
– Это вовсе не фокус, – откликнулся Алька. – Это штаны.
Он продолжал свой путь, сосредоточенно глядя под ноги. То ли боялся поглядеть на строгое лицо сестры, то ли любовался покупкой, поди разберись…
– Стой! – велела Марина. – Стой и отвечай. Где ты их взял?
Эта история началась после завтрака. Все пошли на костровую поляну разучивать песни для большого концерта, а Лапа стал сговаривать Альку убежать в лес.
– Черники наедимся – во! – пообещал Лапа и выразительно хлопнул себя по голому животу. – Топаем?
Алька стал думать. Если Марина узнает про такое дело, будет худо. Поэтому Алька думал почти целые полминуты. Но Лапа был его друг, и Алька, вздохнув, сказал:
– Топаем.
И они нырнули в кусты.
Весёлые берёзовые деревца с солнечными зайчиками на листьях будто смеялись вместе с мальчишками, что так здорово всё получилось. В березняке начиналась тропинка. Она соединялась с другой тропинкой, которая вела к деревянному мостику через ручей. А за ручьём начиналась деревенская улица, в конце которой темнел сосновый лес. Над лесом висело белое перистое облачко, а всё остальное небо было чистым и очень синим.
Под мостиком плескались две большие утки, а больше никого Алька и Лапа в деревне не увидели. Лапа сказал, что сейчас все на лугах косят траву.
Лапа шагал босиком. Алька поглядел на него и тоже снял тапочки. Пыль на дороге была мягкая, нагретая солнцем. После каждого шага она выбивалась из-под пальцев серым дымком. И тянулись за беглецами две цепочки от босых ног– маленьких и побольше.
Но если бы кто-нибудь пустился в погоню за Алькой и за Лапой, чтобы поймать их и пропесочить на вечерней линейке, то он увидел бы, что следы ведут вовсе не в лес, а в сельмаг.
Так получилось потому, что у красного кирпичного сельмага с ржавой вывеской Лапа вдруг замедлил шаги и спросил:
– Санька, ты мне друг?
Он всегда звал Альку Санькой. Понятно, Алька сказал, что друг. И тогда Лапа попросил:
– Зайдем давай на минуточку. Охота аппарат посмотреть. Понимаешь, "Смена-8". С дальномером.
Альке не хотелось смотреть "Смену-8" с дальномером. Ему хотелось поскорей добраться до леса, пособирать на опушке чернику и вернуться побыстрей в лагерь. Потому что, хоть светило яркое солнце, и весело шумели деревья, и всё было хорошо, Альку точило беспокойство. Вдруг в лагере узнают, что они удрали?
– Ну, на минуточку, – согласился Алька.
В магазине было душно. За прилавком сидел молодой продавец с очень круглым и скучным лицом. На Альку и на Лапу он даже не посмотрел. Молодой продавец шестой раз подряд слушал одну и ту же пластинку.
"О, Маржеле-е-ена-а!.." – голосил пыльный патефон.
Лапа сразу прилип к прилавку, где под стеклом лежала "Смена-8". Алька постоял рядом, тоже посмотрел на аппарат, а потом ему стало скучно.
– Лапа, идём, – позвал он.
– Ага, – не двигаясь, сказал Лапа.
Алька прошёлся по магазину, но ничего интересного не увидел. На полках лежали рулоны с материей, стояли флаконы с духами, зеркала в ракушечных рамках, жёлтые подстаканники. На прилавках тоже лежали куски материи: толстой -для пальто, и тонкой разноцветной – для девчоночьих платьев.
Алька скользнул скучными глазами по прилавку ещё раз и вдруг замер…
Лапа наконец насмотрелся на аппарат до отказа и оглянулся, чтобы позвать Альку. И тогда он увидел, что Алька навалился грудью на прилавок и смотрит будто на какое-то чудо.
– Ты чего?
– Штаны… – прошептал Алька.
Среди кусков материи лежали маленькие парусиновые брюки. Голова у Лапы была забита мечтами о фотоаппарате, поэтому он ничего не понял и только спросил:
– Что у тебя – штанов нету?
– Есть, – тихо сказал Алька, – но таких-то нету. Эти – как у моряков.
Короткие штаны на лямках да тёплые шаровары, которые приходилось натягивать зимой, надоели Альке за его жизнь ужасно, а настоящих, длинных брюк с петлями для ремешка, с хлястиками и карманами никогда ещё у Альки не было. Попробуйте целых семь лет прожить без таких брюк и тогда всё поймёте.
– Хорошие, – вздохнул Алька.
И в этом вздохе Лапа услышал тоску.
Продавец девятый раз заводил патефон. Лапа этим воспользовался и пощупал незаметно брюки. Потом солидно сказал:
– Мощные штаны… И цена ничего: два рубля и тридцать копеек.
– Дорогие…
– Да не так уж и дорогие. Рупь, да рупь, да еще тридцать копеек…
– Рупь у меня есть, – сказал Алька. – И копейки есть. Мне мама дала на дорогу. Марина отобрать хотела, чтоб ягод не покупал. Я не дал.
– Конечно, – повторил Лапа, – вещь стоящая.
Алькины глаза стали большими и блестящими. Он посмотрел Лапе в лицо и решительно сказал:
– Лапа, ты мне друг?
– Факт!
– Лапа, дай рупь.
Лапа запустил пятерню в лохматую голову и озадаченно заморгал.
– Нету у меня. Сорок копеек только есть. На аппарат копил.
Алька опустил голову. Они ещё с минуту молча постояли у прилавка. Лапа сказал:
– Айда!
– Айда, – прошептал Алька, но так тихо, что Лапа не слышал.
Патефон опять отчаянно звал Маржелену. Лапа посмотрел на Алькин затылок с уныло поникшим хохолком и решительно махнул рукой.
– Ладно! Давай бегом в лагерь! Когда они примчались к поляне, то услышали, как все четыре отряда поют:
Гори, костёр, подольше,
Гори, не догорай!
