Тебе посвящается - Бременер Макс Соломонович (бесплатная регистрация книга txt) 📗
Ребята, задумавшись, шли молча.
– Неужели с ними был кто-нибудь из наших? – сказал наконец Гайдуков.
Назавтра Валерий после уроков зашел в учительскую. Он с порога попросил разрешения войти и, только войдя, увидел директора. Валерий попятился было (редкий школьник не испытывает перед директором смущения!), но Андрей Александрович, разговаривавший с какой-то женщиной, уже заметил его. Валерий поздоровался, Андрей Александрович ответно кивнул и спросил, какое дело привело к нему Валерия.
Дело у Валерия было одно: он хотел рассказать о малышах, лазающих через забор. Но он не готовился говорить об этом именно с Андреем Александровичем. Поэтому рассказ его, сдобренный бесчисленными «в общем», получился довольно бессвязным. Он сам чувствовал это и, как всегда, когда «язык слов не вяжет», злился на себя за невнятицу.
Женщина, с которой директор беседовал до его прихода, – вероятно, это была мать кого-то из учеников, – глядела на него сострадательно: трудно было угадать, сочувствует ли она малышам, которым докучают хулиганы, или запинающемуся девятикласснику. А на лице директора все более твердело, прочнело, если можно так сказать, досадливое выражение. Когда Валерий предположил, что малышей, возможно, обирают старшеклассники из их же школы, Андрей Александрович прервал его.
– Думаю, это маловероятно, – сказал он. – Кроме того, не очень хорошо бросать тень на своих товарищей, когда вам не известно ничего определенного.
Валерий представил себе, что со стороны выглядит ябедником, и залился краской.
– Я на товарищей не бросаю, – неловко выговорил он. – Мои товарищи подобным не занимаются.
– Надеюсь, – сказал директор. – Вы, кстати, из девятого «А»?
– Да.
– Ну, вам пока не приходится гордиться своими товарищами, – заметил Андрей Александрович и, не отпуская Валерия, поведал незнакомой женщине, слушавшей их разговор, историю «самовольства» в 9-м «А». – И это произошло в начале урока одной из лучших наших преподавательниц – Ксении Николаевны, – подчеркнул он, делая жест в сторону Ксении Николаевны, которая проверяла тетради за маленьким столом в глубине учительской.
Ксения Николаевна ниже склонилась над чьим-то сочинением.
– Вот чем приходится радовать товарища инспектора, – закончил Андрей Александрович, с укоризной подняв глаза на Валерия. («Так это инспектор вовсе...» – подумал тот.) – Что можете сказать?
Валерий ничего не мог сказать. Он только понял вдруг, что строгость, с которой директор говорил сейчас о самочинстве, – напускная; что директору едва ли кажется ужасным и беспримерным переселение его товарищей на соседние парты. Просто Андрей Александрович хвалится сейчас перед инспектором, но не открыто, а очень хитро: ведь если даже такое пустяковое происшествие для его школы – чрезвычайное, то как же замечательна – должен подумать инспектор – эта школа!
Валерий повернулся, чтобы выйти из учительской, но Ксения Николаевна остановила его:
– Подождите меня, Саблин, одну минуту.
Она сложила тетради в портфель и вышла вместе с Валерием. В коридоре она сказала:
– Не пойти ли нам с вами без долгих отлагательств туда, где вас вчера остановили эти... удальцы-молодцы?
– А зачем, Ксения Николаевна? – удивился Валерий.
– Как – зачем? Если есть в этой компании наши старшеклассники – узнаю их. Что-нибудь им подходящее скажу. Если не наши – разведаю, что за молодцы такие.
Валерий замялся. Она спросила просто и не обидно, как о житейском:
– Может быть, вы побаиваетесь? Тогда не стоит, конечно.
– Так я не за себя – за вас, – ответил Валерий.
Он вообразил себе на минуту, как грузная, седая Ксения Николаевна, в своем тяжелом пенсне с очень толстыми стеклами, пытается усовестить хулиганов...
Ему захотелось как-нибудь предотвратить эту бесполезную встречу. Пока он подбирал слова, Ксения Николаевна сказала:
– Давайте условимся: вы, что бы ни было, ни во что не ввязывайтесь. Предоставьте уж все мне.
...У ворот двора, где накануне остановили его и Игоря, никого не было. Валерий был немного разочарован. К тому же слегка беспокоило: не подумает ли Ксения Николаевна, что он все придумал?
– Никого нету, – сказал он виновато.
– И запал наш зря пропал, – заметила Ксения Николаевна, коротко, устало рассмеявшись. – Что же... значит, в другой раз.
– Да, конечно... – Валерию все-таки неловко перед учительницей. – А вам вообще-то не в эту сторону нужно было?
– Это совсем неважно, – говорит Ксения Николаевна бегло и другим голосом продолжает: – На будущее давай условимся: нужно что-нибудь – обращайся ко мне. Если я не в школе, то дома. И вот мой телефон. – Она записывает номер на листочке, приблизив к нему стекла пенсне. – Пожалуйста.
– Спасибо... А вы – наш классный руководитель?
– Да, взяла ваш класс, верно. Всего хорошего, Валерий.
– До свидания.
– Будь здоров!
Они расходятся в разные стороны. Один раз Валерий оглядывается вслед учительнице, потом идет быстрее.
...Дома Валерий застает мать.
Он знает наперед, что она спросит:
«Все благополучно?»
Мать всегда осведомляется об этом со жгучим, но мгновенно гаснущим, едва он ответит утвердительно, интересом. Подробности ей неважны. А Валерий иногда не прочь бы – сегодня особенно – поговорить подробно. Поэтому на всегдашнее: «Все благополучно?» – он пожимает плечами и, точно раздумывая, произносит:
– Я бы, пожалуй, мам, на завод работать пошел...
(Уходить из школы на завод он не собирается. Это просто попытка заинтересовать, вызвать расспросы о школе.)
Для Ольги Сергеевны его слова – совершенная неожиданность. Но она спокойно спрашивает только:
– На какой же завод?
– Ну, на какой... На Второй часовой, например, учеников набирают.
Мать нарезает круглый домашний пирог (сегодня суббота), наливает чаю себе и Валерию.
– Ты решил стать часовщиком? – спрашивает она, напирая на слово «решил».
И Валерий еще раз убеждается: с матерью можно говорить только напрямик.
Он сказал о заводе – значит, она станет расспрашивать, в каком цехе он будет учеником, долго ли продлится его ученичество, сколько времени займет езда до Второго часового. Вопроса «Тебя тянет на завод или тебе не по душе в школе?» она не задаст: она никогда не задает наводящих вопросов и сама не отвечает уклончиво.
– Понимаешь ли... – тянул Валерий, соображая, как бы перевести разговор на свою школу. – Вообще-то говоря...
Мать вдруг перебила его:
– Может, тебе просто не терпится приносить в дом заработок? Да?
Он покраснел, жалея, что на самом деле не думал об этом, и наклонил голову.
Мать потрепала его по щеке, по затылку, на мгновение притянула к себе.
– Тебе нечего об этом думать, – проговорила она, поднимаясь из-за стола. – Ведь нам хватает.
Вот такая у него мама. Она представляет его себе лучшим, чем он есть, и неприятно тут только одно: то, что никакими успехами ему не удается ее удивить. Когда в конце четверти он приносит дневник, она спрашивает вскользь, без трепета:
– Все пятерки?
– Одна четверка.
Ольга Сергеевна кивает – так приблизительно и предполагала. А ведь многих товарищей Валерия родители в таких случаях встречают на пороге:
– Покажи-ка дневник!
Парень медленно, растягивая удовольствие, достает дневник, с деланной угрюмостью протягивает родителям, и – о эффект! – с выражением зыбкого счастья на лицах созерцают папа и мама тройки на местах почти неизбежных двоек.
– Молодец! – говорят они. – Не подкачал.
И в доме праздник.
Раньше Валерию недоставало, чтоб мать гордилась его отметками. Теперь он к ее сдержанности привык. Правда, иногда, как сегодня, хочется, чтоб она его выспросила обо всех делах. Но в конце концов он мог бы и сам поделиться с нею.
– Я что-то устала, – говорит Ольга Сергеевна. – Заснуть бы сегодня пораньше... Так в школе, Валерий, все благополучно?