Мой принц - Чарская Лидия Алексеевна (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗
У меня закружилась голова и подкосились ноги.
Ольга подхватила меня за талию и усадила на стул.
— Можно ли волноваться таким образом! Ведь головы не снимут! — увещевает она меня.
— Лотос, — шепчу я ей на ухо по старой институтской привычке, — да ведь нам с тобой срезаться нельзя…
— Понятно!
— Значит, надо выдержать обязательно, — говорю я так громко, что соседка слева, оказавшаяся красавицей-блондинкой, развязно болтавшей наверху в коридоре, презрительно щурится на меня сквозь лорнет.
Звонок колокольчика дает новое направление моим мыслям.
Там, в зрительном зале, с одного из кресел поднимается знакомая уже мне фигура в синем вицмундире. Это инспектор драматических курсов Виталий Прокофьевич Пятницкий. В его руках большой листок — в нем помечены фамилии экзаменующихся.
— Господа! Милостивые государыни и милостивые государи! — говорит он твердым, точно чеканящим голосом. — Из ста желающих попасть в число учениц и учеников драматических курсов в этом году могут быть приняты не более одиннадцати человек, ибо имеется всего пять мужских и шесть женских вакансий. Сейчас начнется экзамен. Так как на курсы принимаются исключительно лица, получившие среднее образование, то экзамен будет состоять, главным образом, в определении, есть ли у вас способности к сцене, к драматическому искусству. Но прошу помнить, что, помимо выразительности декламации и отчетливости, от вас требуется еще и громкий голос. И поэтому просим вас читать насколько возможно громко и четко. Говорящих слабым, тихим голосом заранее предупреждаю, мы не дослушаем до конца… А теперь, милостивые государыни и милостивые государи, мы приступим.
— Господи, как страшно! — прозвучал чей-то жалобный голосок позади меня.
Я живо оглянулась. Полненькая, румяная, с толстой русой косой и большими выпуклыми глазами, симпатичная девушка перекрестилась.
— Вы боитесь? — участливо спросила ее Ольга.
— Ужасно! — откровенно созналась она и широко, по-детски улыбнулась, обнаруживая ямочки на полных румяных щеках.
— Позвольте представиться — Маруся Алсуфьева, — с тою же милой улыбкой протянула она руку сначала Ольге, потом мне.
Опять звон колокольчика, переворачивающий «все нутро», как у нас говорилось в институте, и полная тишина воцарилась в маленьком школьном театре.
Экзамен начался.
ГЛАВА 2
Нас вызывают по алфавиту. Голос невидимого человека, должно быть, помощника инспектора, первой называет Амаданову.
Я бросаю взгляд за рампу. Сколько людей собралось в маленькой зале! Сколько биноклей направлено на высокую, худенькую гимназистку (разумеется, уже окончившую гимназию, так как на курсы принимают только по окончании среднего учебного заведения). Девушка с двумя по-детски спутанными косичками, с помертвевшим от страха лицом, выходит на край сцены, приседает, точно окунается куда-то, и дрожащим неприятно-визгливым голосом начинает выкрикивать монолог Марии из пушкинской «Полтавы», дико вращая глазами и делая отчаянные жесты.
Ой-ой-ой, как плохо! Плохо и смешно. Бедная гимназисточка! И зачем она пришла экзаменоваться? Сомнения нет — ее не примут.
В задних рядах раздаются сдавленные смешки. Там сидят второкурсники и третьекурсники, уже протянувшие лямку двух лет училищной работы.
— Господи, сохрани меня и помилуй! — слышу я снова позади себя. — Помолитесь за меня, милые коллеги, сейчас моя очередь.
И Маруся Алсуфьева, вся малиновая, поднимается со своего места.
— Мария Алсуфьева! — раздается голос инспектора.
Алсуфьева идет неровной, подрыгивающей детской походкой на средину сцены. Минута молчания.
— «Стрекоза и Муравей», — раздается звонко на весь театр.
Просто, мило и весело, несмотря на волнение, льется приятный, детски-звонкий голосок Маруси. В зале то и дело звучат сочувственные смешки..
Энергичное «ш-ш» классной дамы заставляет всех смолкнуть. Но через минуту смешки возобновляются.
— Га-га! Хорошо! — вырывается неожиданно басом из «рая», то есть из самых задних мест залы.
Инспектор вскакивает со своего стула и устремляется туда.
— Господа, прошу тише!
В эту минуту входная дверь широко раскрывается. На пороге ее появляется полная, среднего роста фигура в длинном черном сюртуке, с массивной золотой цепью на жилете.
Вижу лицо, которое, встретив однажды, нельзя уже забыть никогда. Широкое, бритое, живущее каждой черточкой, с необыкновенно умными глазами, и в то же время ясными, детскими, и над ними почти белые от седины волосы.
— Это Давыдов, сам Давыдов! — слышу я восторженный шепот среди экзаменующихся.
Да, это был Владимир Николаевич Давыдов, знаменитый артист-художник образцового театра, гордость и слава русской сцены.
Священный трепет проникает в наши сердца.
Холодная как лед рука Ольги стискивает до боли мои пальцы.
— Это ведь наш будущий руководитель, наш маэстро, если только мы попадем на курсы! — лепечет она, и глаза ее делаются зелеными от волнения и восторга, точь-в-точь как тогда, в институтских стенах, в нашем отрочестве. — О, Лидочка, моя милая, как жутко и как хорошо!
— Да! — соглашаюсь я, не переставая смотреть на Давыдова, которого видела в «Свадьбе Кречинского» и в «Горе от ума».
Когда знаменитый артист с улыбкой кивнул нам, как бы желая подбодрить бедняжек экзаменующихся, весь маленький театр точно залило светом его улыбки, точно ярче и наряднее засияло в нем электричество, точно вошла в наш круг сверкающая радость.
За «Стрекозой и муравьем» Алсуфьева прочла необыкновенно комичный отрывок. В «рае» покатывались со смеху, не обращая внимания на призывы к порядку со стороны классной дамы. А в первом ряду снисходительно улыбалось «начальство».
Багрово-красная вернулась Алсуфьева на свое место, дрожавшими руками поправляя выбившиеся из тяжелой косы непокорные русые завитки.
— Ну, что? — обратилась она к нам.
— Хорошо! Великолепно! — вырвалось у нас с Ольгой дуэтом.
После Алсуфьевой потянулась длинная вереница экзаменующихся. Иные читали недурно, другие скверно, иные очень смешно, наивно, а иные и совсем уж нелепо.
Мы с Ольгой внимательно прислушивались к тому, что происходило на сцене, и лишь во время перерыва спешили передать друг другу все то, что произошло с нами за эти два года разлуки. Как странно складывалась наша встреча… Думали ли мы там, на институтской скамье, что сойдемся снова на трудном поприще артистической жизни, о которой мы даже и не мечтали тогда! Ольга шла сюда по призванию, я — тоже. Но цели мы преследовали разные: Ольга решила поступить на сцену, чтобы заработать себе, как говорится, на хлеб; я же была вполне обеспечена, могла жить на средства мужа, отца, но захотела собственным трудом поднять на ноги моего «принца».
— Ольга Елецкая! — раздался вдруг призывающий голос.
— Как! Неужели буква «е» подошла так скоро! — Теперь перед залитой электричеством рампой стояла Ольга. Мне не видно ее лица. Но я напрягаю зрение, чтобы разглядеть экзаменаторов там, за рампой. У Ольги низкий, немного глуховатый голос, но тот подъем, который переживает она, не может не передаться слушателю.
— Чуден Днепр при тихой погоде, когда… — читает Ольга бессмертное произведение Гоголя. И, выражая оттенками своего голоса малейшие перемены могучей и прекрасной реки, Ольга то понижает, то повышает темп декламации. Когда она окончила, шепот одобрения пронесся по зале.
Потом она читала стихи модной поэтессы:
