Боевая тревога - Хомченко Василь Федорович (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Он поднялся, как победитель, во весь рост, высоко подбросил свой прут-автомат, крикнул:
– Ура! Мы выстояли! Наша взяла!
Возбужденному после такого боя, ему хотелось почувствовать кого-нибудь рядом, чтобы поделиться радостью победы. Провел взглядом по траншее и между камнями на бруствере заметил, как шелохнулась чья-то тень. Несомненно, это был живой десантник – так хотелось Алеше.
– Салют! Я свой, Алеша Синичкин, – крикнул ему мальчик. – Я на подкрепление!
Алеша метнулся туда, где шевельнулась тень, но вдруг потемнело вокруг – облачко проехалось по солнцу, и тень исчезла. Он присел на краю траншеи и прутом начал ковырять землю в надежде что-нибудь найти. Может, исправный автомат или пулемет. Может, попадется матросская баклага с запиской. Сломался прут, начал разгребать руками. Откопал квадратное зеркальце в дюралюминиевой оправе. Стекла в рамке только половинка. Взглянул в него, увидел свою косую белую гривку, нос – чуть вздернутый, курносый, с коричневыми веснушками. Зеркальце сунул в карман вельветовых брюк. Попалась какая-то трубка с гайкой, ручка от ложки.
Наконец Алеше повезло. Каблуком выбил винтовочную обойму. Пять позеленевших патронов, сцепленных пластинкой, точно сросшихся – так их сцементировала ржавчина. Пять непрозвучавших выстрелов, невыпущенных пуль.
Больше он копать не стал. Сел на островок мягкого ягеля, долго вертел в руках обойму, не решаясь разъять ее. Так целиком и спрятал в куртку. Обхватил руками колени и смотрел на море.
Боль и тревога наполнили грудь. Ему было невыносимо жалко матросов. Точно он сам был среди них, делил с ними все поровну: жажду и страшную усталость, боль и раны, жизнь и смерть. Делил до конца, не выгадывая для себя ничего… Вот только неизвестно ничего о последних минутах десантников. Кто о них расскажет? У кого спросить? У этих валунов, которые безучастно глядят, как мимо них проходят тысячелетия, и молчат?.. Ничего они не расскажут.
Вялость, сонливость овладели им, расслабилось тело, голова затуманилась… И вдруг как бы на экране предстало перед глазами все то, что Алеше так хотелось увидеть: последние минуты десантников… Нет, они не сползли мертвые на дно траншеи, они вошли в море. Стоят в воде, окровавленные, израненные, но живые, обнявшись, поддерживая друг друга. Черные ленты бескозырок трепещут и громко хлопают на ветру, как пистолетные выстрелы. И хотя ни гранат, ни патронов не осталось, только ножи сверкают в руках, враги не отваживаются подойти поближе. Фашистов пропасть, наступают цепью, подбадривают сами себя:
«Айн-цвай! Айн-цвай!» Хотят взять моряков живыми. Уже близко они, уже рядом…
Спасло своих сыновей море. Оно поднялось девятым валом, подхватило матросов и унесло далеко от берега. И матросы не утонули, а пошли по волнам, над морской бездной. Взявшись за руки, они уходили к горизонту, похожие на огромную черную птицу. На ветру трепетали ленты бескозырок. Они напоминали крылья…
Алеша поднял с колен голову, открыл глаза. Сон отлетел от него, как брызги воды от гранита. По тому, как резко свет ударил в лицо, он понял, что ночь кончилась. Солнце стояло на восточном небосклоне – там, где оно должно быть утром. Небо на солнечной стороне чистое, с эмалевым синеватым блеском. А стальной небесный простор сплошь заткан прозрачной, как нейлон, дымкой. Трава, омытая ночным влажным воздухом, засветилась изумрудно-ярко. Море тихо нежилось под солнцем. На пустынном голом берегу, дергая шейками, суетились два серых кулика.
Алеша встал, растер руками занемевшие ноги, потянулся, распрямился и начал спускаться к воде. Он теперь находился в таком состоянии, когда для него все перемешалось: реальность и сон, явь и фантазия, да и не понимал до конца в эти минуты, кончился ли сон или он, Алеша, еще там, среди войны.
«Они не погибли. Они в самом деле прошли по волнам».
Смириться, что десантники все до единого погибли, он не мог. Не мог – и все. Перед возвращением в поселок Алеша еще раз подошел к памятнику, прочитал надпись и вдруг на цоколе-валуне увидел букетик живых, с капельками росы, цветов морошки. Значит, цветы только-только положили. Алеша не очень удивился этому. Утро, так же как и ночь, началось сказочно-невероятно.
– Кто здесь был? – спросил Алеша у памятника.
– Я, – ответил знакомый голос.
У валуна, на разостланном черном плаще, сидел старый моряк, Алешин знакомый. Сидел, по-мальчишечьи вытянув ноги и опершись на откинутые за спину руки. Сухое, морщинистое лицо, затененное широким козырьком морской фуражки, было бледнее, чем вчера – видно, от бессонницы или усталости. Моряк смотрел на море и только на мгновение бросил на Алешу взгляд.
– Вы здесь давно? – спросил Алеша.
– Мне сегодня не спится, –ответил моряк. Помолчав, опять заговорил: – А ты молодчина, что пришел сюда. Я увидел в свой иллюминатор (так по-морскому он назвал окно), как ты карабкался по сопкам.
Алеша присел рядом с моряком на краешек плаща. Ему очень хотелось рассказать о том, что он сегодня видел: как шли по воде матросы, и спросить, правда ли все это. А спросил совсем о другом: какому десантному отряду поставлен памятник?
– Первому. Вот здесь, на мысе, меня расстреляли. Автоматной очередью в грудь.
– Так вы были с ними? – вскочил Алеша. – С первыми десантниками? С этими самыми?.. – Он хотел сказать: «Которые шли по морю…»
– Они все погибли.
– А вы как же?
– Я? – Моряк подтянулся на руках. – Море меня взяло и, как в колыбели, вынесло к нашим.
– На крыльях?
Старик не ответил. Но Алеша ему поверил. Люди могут не только ходить, но и летать, не гореть в огне, не тонуть в море и оставаться в живых, если даже им в грудь выпускают автоматную очередь… Конечно, не все, а только самые-самые верные своей земле и морю… Старый моряк и Алеша поднялись с земли, стряхнули плащ и пошли вдоль побережья в поселок. Возле траншеи они замедлили шаг, а потом пошли, уже ни разу не оглянувшись назад. Бывший десантник шел легкой, стремительной походкой, едва касаясь земли, – так ходят на войне разведчики и десантники. Плащ он накинул на плечи. Из-за сопки вырвался ветер. Полы плаща шелестели и взмахивали, как крылья. Алеше вдруг показалось, что эти крылья сейчас подхватят старого матроса-десантника и понесут над морем.
СЕРДЦЕ МАТЕРИ
Стояло жаркое лето, как в Каракумах. И ветры дули сухие, с юго-востокa, приносили с собой не влагу, которую ждала земля и все живое на ней, а зной и пыль. Почти два месяца не капнуло с неба. Пожелтела трава на буграх, на лугу высохли бочажины и мелкие озерки. Обмелела речка, вода отступила от берега и оголила песчаные белые отмели. Под мостом, на одном таком островке, обнажился стабилизатор большой авиационной бомбы. Ржавчина проела дырки, ее обвили зеленые водоросли. Бомба стояла, будто глубоко вбитая свая…
Обезвредить бомбу приехали вместе с лейтенантом Васильцевым ефрейторы Куприянчик, Леманис и еще двое солдат. Мост был на ремонте, машины все шли в объезд, поэтому и дорогу не надо было перекрывать. Осмотрели под мостом и около моста, нет ли еще такой бомбы, присели на берегу.
– Не повезло нам, – сказал Куприянчик. – Воскресенье сегодня, а тут эта бомба…
День был тихий, знойный, гудели оводы, стрекотали кузнечики, стоял густой запах клетзера и свежих сосновых бревен – их недавно привезли для ремонта моста. На лугу, возле озерка с берегами, поросшими высокой травой, паслись стреноженные лошади. Около табуна бегали мальчишки.
Васильцев прилег в тени под ольхой. Хотелось спать. Вчера вернулся из командировки в полночь, уставший, с головной болью. Больше месяца путешествовал по селам и поселкам, искал и взрывал мины и снаряды, оставшиеся с войны. Думал сегодня отдохнуть, но не тут-то было, пришлось ехать сюда, на берег этой речки.
Утром Васильцев успел поговорить с матерью по телефону. Жаловалась, что к ней подолгу не приезжают. А еще – что болела голова, пила калиновую настойку, помогло. Под конец разговора спросила: «Володя, сынок, говорят, ты бомбы ищешь?» Он успокоил: «Нет, мама, нет». Она, кажется, поверила…
