Али-баба и Куриная Фея - Краузе Ганс (читать книги без сокращений txt) 📗
«Дорогая сестричка! Большое спасибо за твоё письмо. Я давно уже хотела тебе ответить, но никак не могла собраться. Надеюсь, что дома всё в порядке и что все вы здоровы. Как у тебя дела с арифметикой? Надеюсь, что лучше? Как поживают папа и мама? Что поделывают Кетти, Густав и Пауль? Не огорчайся, что ты сейчас старшая в доме и должна всё делать по хозяйству. Я знаю, что у тебя теперь нет свободной минутки. Но мне тоже доставалось порядком, когда я жила дома и должна была ухаживать за всеми вами, пока отец с матерью работали на лесопилке. Только в то время вы были гораздо меньше и гораздо больше баловались. А когда я ходила за покупками, мне приходилось особенно трудно из-за продовольственных карточек. Помнишь, как старая Кивите, которая умерла в прошлом году, подарила нам как-то талоны на сахар и мы купили себе целый кулёк конфет? Пауль, конечно, очень упрямый мальчик, но ты его не шлёпай. Я прочитала недавно книгу Макаренко и теперь знаю, что хорошие люди вообще никого не бьют. Если Пауль по-прежнему иногда сосёт палец, ты должна объяснить ему, что взрослому мальчику так поступать не следует. Тогда ему станет стыдно. Я живу хорошо. Мы уже топим у себя в комнате печь, потому что теперь октябрь. Сегодня воскресенье. Все, кроме меня, ушли гулять. Я иногда люблю посидеть одна и почитать. Ведь дома у меня никогда не хватало на это времени из-за вас. У нас в интернате больше ста книг. Жаль, что по вечерам всегда так устаёшь. Меня выбрали в совет интерната, но это пустяки. В прошлом месяце к нам поступило несколько новичков. Одного из них мы прозвали Али-бабой. Должна тебе сказать — это ужасный мальчишка. Я его просто не выношу. Надеюсь, его скоро выгонят. Али-баба — это, конечно, прозвище. Мы прозвали его Али-бабой за то, что он ведёт себя как настоящий разбойник и вид у него разбойничий. На самом деле его зовут Хорст Эппке, но Али-баба подходит к нему больше. У нас здесь почти у всех прозвища. Меня иногда зовут Куриной Феей, потому что я хочу стать птичницей. Мне это дело очень нравится. Особенно интересно смотреть, как весной вылупляются цыплята. С ними тогда масса хлопот, потому что цыплята не переносят ни жары, ни холода. А самое опасное для этих маленьких созданий — сквозняк. За ними надо следить, как за грудными младенцами…»
Рената так углубилась в своё письмо, что не услыхала, как дверь тихо отворилась и в комнату вошла заведующая интернатом.
— Ты одна? — удивилась Инга Стефани. Рената вздрогнула от неожиданности.
— Я не хотела тебя напугать. Пожалуйста, продолжай писать. — Инга Стефани остановилась в дверях. — Позднее, если у тебя будет время и желание, заходи ко мне. Я купила на днях банку абрикосов. Можно открыть её… Но это не к спеху!
Инга уже намеревалась тихо выйти из комнаты и продолжать обход интерната, но Рената быстро собрала со стола свои бумаги.
— Фрейлейн Стефани…
— Да…
— Фрейлейн Стефани, моё письмо может подождать. Я иду с вами, — сказала она.
Комната заведующей находилась на втором этаже. Она была не больше других и обставлена очень скромно. По мнению Ренаты, даже чересчур скромно. Ренате очень нравилась Стефани. Ей хотелось, чтобы у заведующей в комнате было уютней. Почему бы Стефани не поставить себе диван, столик и пару мягких кресел?
Но Инга Стефани была непритязательна; заведующую вполне устраивала её обстановка: металлическая кровать, тумбочка, шкаф, похожий на ящик, три стула, письменный стол и шаткая этажерка с книгами. Кроме того, у Инги Стефани стояли горшки с цветами и настольная лампа с пёстрым бумажным абажуром, а на стене висела репродукция с картины Людвига Рихтера. Все эти вещи, придававшие комнате жилой вид, принадлежали лично Стефани, так же, впрочем, как и кинокалендарь, висевший над письменным столом. Инга Стефани была страстной любительницей кинематографа. В августе, когда ей исполнилось двадцать три года, брат подарил ей книжку о Чарли Чаплине. На книжке было написано: «Моей киске с наилучшими пожеланиями». Инга Стефани прятала эту книгу от учеников. Безобразие, что брат называет её киской! Хотя нельзя сказать, чтобы это прозвище ей не шло. Инга Стефани весила сорок девять килограммов, да и то в одежде. Сильной её никак нельзя было назвать. Она казалась маленькой и хрупкой; губы у неё были бледные, как у всех малокровных людей. Она любила жаркое лето; уже с осени, когда над полями дул ветер, её начинало познабливать. Вот и сейчас — только начало октября, но Инга так натопила свою кафельную печку, что в комнате стало жарко, как в духовке.
Рената рассмеялась.
— Да тут можно печь картошку! — сказала она.
— За тепло я готова отдать полжизни, — ответила Инга Стефани, ставя на стол вазочку с печеньем и уже открытую банку с абрикосами. — Вот ложки, угощайся. Тарелочек у меня нет.
Они принялись по очереди выуживать из банки золотистые абрикосы.
— Мы как дети, — рассмеялась Инга Стефани. — Ну что, вкусно?
— Очень! — ответила Рената в полном восторге.
На Инге Стефани был новый джемпер, в котором она казалась ещё стройнее. Рената с восхищением рассматривала вязку.
— Вы сами вязали?
— Да, но это было очень давно.
— Мне бы хотелось иметь такие ловкие руки.
Инга Стефани еле заметно покачала головой:
— А что толку, если всё равно не хватает времени? Разве у меня бывает когда-нибудь свободная минута? Заштопать чулки и то некогда.
Инга говорила с горечью. Когда она прибыла в народное имение, чтобы стать заведующей интернатом, всё представлялось ей в розовом свете. Теперь она была разочарована, недовольна собой и своей работой.
Заведующая показала Ренате анкету для поступления на курсы преподавателей. Анкета уже три дня лежала на столе незаполненной. Что ей делать? Инга Стефани стала рассказывать о своих сомнениях. Она чувствовала потребность излить перед кем-нибудь свою душу. Конечно, ей надо учиться, обязательно надо. Инге не хватало знаний. Ведь ещё полгода назад она работала сварщицей на заводе, а теперь ей приходится руководить интернатом и воспитывать тридцать подростков — юношей и девушек, таких разных, со всеми их недостатками, проказами и капризами. От всего этого у молодой заведующей голова шла кругом. Утром она первой поднималась с постели, чтобы разбудить учеников, а вечером не ложилась до тех пор, пока не заснёт последний скандалист. А днём надо было наблюдать за поварихой, за уборщицами, составлять меню, заботиться об угле, картошке и чистом белье, писать отчёты, оплачивать счета, проверять бухгалтерские книги и без конца напоминать некоторым ученикам о правилах внутреннего распорядка. Одному человеку, да к тому же по прозвищу «киска», всё это было не под силу. Из-за малейшего пустяка она выходила из себя и кричала на ребят. Её нервы явно сдавали, а ученики, из-за которых она так мучилась, делали её жизнь ещё более тяжёлой. Нет, всё это бесполезно. Инга Стефани потеряла желание работать в интернате. Внутренний голос подсказывал ей, что лучше всего вернуться на завод и опять стать сварщицей.
Рената испуганно подняла голову. Как, Инга Стефани хочет уйти?
Странно, раньше она никогда не задумывалась над тем, что сейчас услышала. Она принимала как должное то, что в интернате всегда чистое постельное бельё, что еда подаётся вовремя. Ей и в голову не приходило выразить свою радость или благодарность за всё то хорошее, что она видела. А иногда, когда что-нибудь не ладилось, Рената бежала к заведующей и жаловалась на неполадки. Девушке стало стыдно.
— Ах, фрейлейн Стефани, — начала она решительно, — оставайтесь у нас, ведь вы нам нужны! Не все такие, как Али-баба. Скажите, чтоб его выгнали. Тогда, конечно, всё будет лучше.
— Не знаю… — Инга Стефани нерешительно водила пальцами по скатерти, чертя какие-то узоры. — К сожалению, всё это не так просто, как тебе кажется. — Её взгляд упал на часы. — Давай быстрее доедим абрикосы.
