Совесть - Голявкин Виктор (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Полушёпотом, осторожно, как будто Толик стоит где-то рядом и сейчас откликнется мне. Теперь я уже не знаю, куда иду, от тропки или к ней. Я давно потерял ориентировку и просто бреду по лесу.
— Толик! — всё громче зову. — Воробей!
Идти по снегу так же трудно, как бежать по воде. Спотыкаюсь, падаю и снова иду. Лезу через густой хрусткий ельник.
— Толик! — зову я. — Толик! — и плачу. Ельнику, кажется, не будет конца, он будто перевит колючей проволокой, через него не продраться. Я наваливаюсь на него грудью, упираюсь изо всех сил и лезу, лезу.
Я понимаю, что заблудился.
— Помогите! — кричу я. — Помогите! — Снег, снег со всех сторон, снизу, с боков, коснёшься дерева и сверху — ух! — и ползёт, ползёт, шурша, снежная лавина. А я один! Никого кругом!
— Помогите! Толик! — кричу я. Мне не хочется замерзать здесь в лесу. Только не останавливаться, только не останавливаться! В ногах невыносимая боль, я потерял рукавицу и теперь у меня замерзает рука. Прячу её в карман и лезу, не глядя куда.
— Толик! Толик! — Мне кажется, что кто-то хватается за меня, держит. — А-а-а!
И совершенно неожиданно выхожу на поле. Далеко впереди вижу огни. Там люди, тепло. Тепло! Я осматриваюсь. Совсем рядом со мной полотно железной дороги. Я выбираюсь на него и, всхлипывая, спотыкаясь, бегу к посёлку. Это наш посёлок.
«А Толик, как же Толик? Замёрз Толик! Спасать надо! Людей звать!»
В нашем доме горит свет. Я осторожно открываю дверь и вхожу в комнату. За столом папа и Василь Васильевич. Они долго и пристально смотрят на меня. Я почему-то робею и смущённо отворачиваюсь.
— Ты где был? — строго спрашивает папа.
— За Толиком, — чуть слышно бурчу я.
— Отвечай правду!
— За Толиком, — повторяю я.
Папа хватает меня за рукав.
— Толик уже давно спит, я к нему заходил. А ты где был? Говори!
Мне стыдно Василь Васильевича, и я молчу. Толик, Толик! Мне вдруг становится так горько.
— Где ты врать научился? — говорит папа.
— Не надо! — говорит Василь Васильевич.
— Он испортил весь праздник!
— А ты узнай!.. — кричу я.
— Ну зачем так! — успокаивает Василь Васильевич папу. — Одевайся — и идём. Там нас ждут, волнуются. А мальчишка пусть спать ложится. В их возрасте это бывает.
— А всё-таки, где ты был? — спрашивает меня Василь Васильевич.
— За Толиком.
— Кто такой Толик?
— Да есть тут один дружок, — поясняет папа.
— Ну, так и что же Толик?
— В лесу остался. Когда за ёлками ходили, — говорю я.
— В лесу? — удивлённо переспрашивает Василь Васильевич. — А что же ты отцу-то не сказал?
— Я говорил.
— Говорил, — вздыхает папа. — Надо было как следует сказать, по-настоящему. — В голосе его звучит неуверенность, досада.
— Так, так… — Василь Васильевич смотрит на меня. — И ты, значит, поехал? Искать? Один в лес? Всё понятно… Пожалуй, ты прав… Ну, ложись-ка спать. Идём, — зовёт он папу.
Они уходят. В коридоре хлопает дверь.
— Что же ты так парня-то, — слышу я, как тихо, с укоризной говорит Василь Васильевич папе. Они проходят под окном. — Ведь он у тебя видишь какой… Парень-то молодец!..
Заглушая голоса, гулко скрипит под ногами промороженный снег.
Яков Ноевич Длуголенский
Два одинаковых велосипеда
Летом Женька жил на даче.
Вообще-то он предпочёл бы жить где-нибудь в другом месте, скажем, в пионерлагере, но мама говорила, что на даче воздух лучше, потому что, когда триста пионеров и школьников пройдут по территории лагеря, от пыли и гомона нечем становится дышать.
Кроме Женьки, на даче жили хозяева и артист Рымша, который глотал пинг-понговые шарики и вынимал их из Женькиного уха.
Рымша приезжал на дачу каждый понедельник — понедельник был у него выходной. И хотя в остальные дни комната Рымши была незанятой, Женьке всё равно казалось, что в ней сидит Рымша.
Однажды — это было в пятницу — Женька заглянул в комнату, зная наверняка, что Рымши нет, и — остолбенел: Рымша был! Рымша, одетый во всё чёрное, молился на электрический счётчик.
— Вы верите в бога? — оторопело спросил Женька.
— Нет, — ответил Рымша.
— Тогда… что же вы делаете?
— Молюсь.
Напуганный Женька попятился из комнаты. И пришёл в себя только дома, когда узнал от сестры, что Рымша — артист.
С тех пор он ходил за Рымшей, ожидая неизвестно чего.
Сегодня он встретил Рымшу у дома.
— Здравствуй, молодь! — сказал Рымша, разглядывая Женьку.
— Здравствуй!
— Ты куда идёшь?
— Домой.
— А я на речку. Хочешь покататься на велосипеде?
Женька хотел. Он уже совсем было сказал об этом Рымше, но вовремя вспомнил, что пора домой.
— Нет, спасибо, в другой раз… А то, знаешь…
— Знаю, — сказал Рымша и пошёл, размахивая полотенцем.
Иногда Женька говорил Рымше «вы», а иногда «ты», и Рымша на это совершенно не сердился.
В саду у клумбы стоял Рымшин велосипед. Одним плечом он упирался в дерево, другим — в крыльцо. Женька знал: если подразнить Рымшин велосипед как следует красной тряпкой, он наверняка выскочит из своей засады и бросится на Женьку…
У чудно?го артиста, который молится на электрический счётчик и умеет глотать пинг-понговые шарики, наверняка должен был быть чудной велосипед.
Совсем недавно точно такой велосипед Женька утопил в речке. До этого велосипед стоял на даче целый месяц, и мать каждый раз говорила о том, что пора бы этому велосипеду возвратиться к себе домой, но сестра поднимала брови — они у неё толстые, как беличий хвост — и говорила, что не поведёт этот велосипед к хозяину, хозяин должен прийти сам.
Хозяин не приходил.
А велосипеда уже не было.
Но об этом не хотелось вспоминать: Женька надеялся, что Игорь Петрович — приятель сестры и владелец велосипеда — ещё достанет свою машину со дна реки.
Женька вошёл в комнату.
За столом сидели мать, сестра и неизвестно откуда взявшийся Игорь Петрович.
У всех троих были кислые лица.
Но когда Женька вошёл в комнату, все трое, как по команде, улыбнулись, и он понял, что эти улыбки для него. Женька тоже выдавил из себя улыбку. Но ему было нехорошо.
— Здрасте, — сказал он.
— Здравствуй, — сказал Игорь Петрович.
— Вы приехали к нам…
— Игорь Петрович приехал за велосипедом, — сказала сестра.
— Вы приехали за велосипедом? — переспросил Женька.
— Да. Думаю, ты покатался на нём достаточно.
Тогда сказала мать:
— Что вы! Мы не разрешали ему кататься совсем! Он проехал на нём всего один раз до речки и вернулся обратно…
И хотя мать по незнанию говорила неправду, Женька, чтоб эта неправда звучала более убедительно, сказал:
— Да, это так…
— Но я вижу, ты не очень-то торопишься расстаться с моим велосипедом! — сказал Игорь Петрович и почти подмигнул. — А?
Это подмигивание почему-то обнадёжило Женьку.
Он сказал:
— Идёмте, я покажу вам…
Ему не хотелось говорить при всех о велосипеде. Он хотел говорить с Игорем Петровичем о велосипеде по-мужски: «Игорь Петрович, я буду собирать на пляже бутылки, но отработаю велосипед!»
— Я уже видел его, — сказал Игорь Петрович. — И не делай больших глаз. Он стоит у крыльца.
— Как тебе не стыдно! — сказала сестра Женьке. — Мы говорим, что ты катался всего раз, а ты…
Женька лихорадочно думал.
Ему было ясно, что сестра и Игорь Петрович не помирились.
Ему было ясно, что они меньше всего говорили здесь о велосипеде.
Ему было ясно, что велосипед им нужен для того, чтобы больше не говорить при Женьке о том, о чём они здесь говорили.
— Да, — сказал Женька, — я прокатился на нём до речки.
Велосипед Рымши стоял на том же месте.
Игорь Петрович внимательно осмотрел его.
— Что осматривать-то, — сказал Женька.
— Как тебе не стыдно, — сказала мать.
Велосипед Игоря Петровича давно покоился на дне реки. Он утонул, когда Женька с приятелями делали из него «водяную машину». Утонули понтоны, утонул велосипед, и Женька едва выплыл. Женька, когда выплывал, очень надеялся, что сестра помирится с Игорем Петровичем и тот на радостях всё простит.