Не погаснет, не замерзнет - Мошковский Анатолий Иванович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
— Будет?
И слезы у Маринки подкатились к глазам.
— Конечно, будет! Она ведь такая молодая еще, и здоровая, и упрямая…
— Да, верно, — согласилась Маринка.
И вот она очутилась в опустевшей комнате. Отца тоже не было в городе: он ушел на подводной лодке в далекий рейс и сейчас его где-то качают волны Баренцева моря. Мама в больнице, а он ничего не знает. Вдруг в комнате что-то зажужжало и стукнуло Маринку в ногу. Она вздрогнула. В ее ботинок уткнулся маленький заводной автомобиль и, вращая всеми своими колесами, норовил перепрыгнуть ботинок. Маринка отдернула ногу, и машина, насколько хватило завода, проехала по полу и остановилась под столом.
Маринка улыбнулась и бросилась за автомобилем. Сквозь щель приоткрытой двери на нее смотрел Женька. С ним она всю жизнь не ладила. Один раз они воевали за Великана — приблудного черного котенка с белыми лапками. Женька решил сделать из него шофера своего самосвала и, привязав к кабине, возил по квартире. А Маринка мечтала совсем о другом: как бы понаряднее сшить для котенка платьице… Из-за этого происходило много свар. В другой раз Женька нашел в кухне ее книжку с картинками и так разрисовал цветными карандашами, что Маринка два дня всхлипывала от обиды и не могла успокоиться.
Дверь отворилась пошире, Женька вошел и сказал:
— Идем к нам. Будем строить ветряную мельницу.
— И она будет крутиться?
— Конечно, будет. Только не от ветра.
Усевшись за стол, они мастерили из железных планочек, колесиков и винтиков «Конструктора» ветряную мельницу, потом — подъемный кран и самолет. А когда пришло время обедать, обедали вместе. Вечером тетя Маша уложила Маринку спать, пожелала ей спокойной ночи, и она спокойно проспала до самого утра.
С этого дня Маринку кормила, поила и укладывала спать тетя Маша, а забавлял Женька. Но все равно жить без отца и мамы было грустно.
— Выше нос, — командовал Женька, — скоро отец с моря придет… Знаешь, кто он у тебя?
— Знаю. Подводник… Командир.
Женька ехидно морщил нос:
—И все?
— А что еще? Капитан-лейтенант, четыре звездочки.
Женька покатывался со смеху:
— Он хороший командир. Может, самый лучший в соединении.
— Ну! — ахнула Маринка.
— И самый молодой.
— Это мой папа-то? — На этот счет у Маринки было свое, особое мнение.
— Твой… Он даже получил благодарность от командующего Северным флотом.
Они гуляли по улице — кривой, горбатой улочке, расположенной на склоне сопки. Отсюда была видна губа и пирсы. Женька шел, засунув руки в карманы, и говорил:
— А ты что, не слыхала ничего?
— Нет, — вздыхала Маринка.
— А подводную лодку-то от эсминца отличишь? Она пожимала плечами:
— Не знаю.
— Ну вот скажи мне, какой из этих кораблей подводная лодка
Маринка долго вглядывалась в суда, стоявшие у пирса и поодаль на рейде, морщила лоб, шевелила губами и наконец ткнула пальцем в узкое длинное судно возле берега. Женька рассмеялся:
— Да это баржа! Баржа-самоходка. Она десанты возит, ну, танки еще и пушки.
И вдруг Маринке страшно захотелось увидеть подводную лодку, ту самую лодку, на которой уплыл и должен возвратиться с моря отец.
— Нет их сейчас тут, — сказал Женька, — на учениях все.
И все же попутно он немного просветил ее: показал огромные серые эсминцы с тонкими мачтами и пушками, торчащими из крутых башен; маленькие торпедные катера — они, как жучки, проносились по воде, оставляя за собой легкий пенистый след; большую и плоскую плавучую казарму, в которой живут моряки…
Тут же, на берегу Чаячьей губы, куда они скоро спустились, Маринка узнала, что Женька будет подводником и его лодка побьет все рекорды: нырнет под воду у Чаячьей губы, а вынырнет, распугивая китов, где-нибудь у Африки, и, хотя, конечно, девчонкам нечего делать на боевых кораблях, он уж по знакомству, так и быть, распорядится, чтобы ее, Маринку, пустили на борт лодки.
— Ведь хочешь со мной поплавать?
— Уй, как хочу! Только долго ждать.
— Ничего не долго.
— А сколько?
Она восторженно смотрела на будущего командира. Женька покусывал губы, подсчитывая:
— Года так три-четыре.
— Ну, это еще ничего, — утешилась Маринка. Приезд отца всегда радовал ее. Но что творилось с ней в этот раз, когда через три дня он вернулся из похода! Он неслышно вошел в комнату, громадный, смуглый, добрый, чуточку незнакомый после долгого отсутствия, и она бросилась к нему.
— Папа!
Он поднял ее с пола, тронул губами волосы. Она хотела рассказать про маму, но отец все уже знал. Он снял шинель и фуражку, повесил в передней на вешалку, сел на диван и вытащил из кармана скомканную газету «На страже Заполярья».
Опершись локтем о валик дивана, он полчаса, наверно, смотрел на одну статью и никак не мог ее прочитать.
— Папа, ты что? — спросила Маринка.
— Ничего, — сказал он, — поход был трудный. Устал. Он отложил газету, заходил по комнате, зачем-то тронул корешки книг на этажерке, щелкнул по циферблату будильника, опять сел на диван. Жестом подозвал к себе Маринку, посадил на колено и спросил:
— Как жилось без мамы? Не скучала?
— Нет, — сказала Маринка, — не скучала. Мне было весело. Только вот мама…
— Ясно, — проговорил отец. — Ты у меня молодец. Так и нужно…
На завтрак он принес из магазина четыре пирожных, брикет масла, черный и белый хлеб и поставил на керогаз в кухне чайник. Масло он намазывал Маринке толщиной в палец, в чашку клал по четыре куска сахара и все время смотрел на нее.
А когда Маринка укладывалась спать, он поправил ее одеяло и, мягко держа в своих огромных руках ее голову, опять долго-долго смотрел ей в лицо, и глаза его остро блестели, потом опустил руки и как-то тихо, как-то осторожно сказал:
— А теперь спи, спи, Лида.
Дочка уставилась на него большими глазами.
— Я Маринка, — тихо ответила она, потому что Лидой звали не ее, а маму.
— Спи, Маринка, спи…
Утром она слышала, как отец говорил тете Маше:
— Спасибо, Марья Павловна. Мы так стесняем вас. Но что ж мне еще делать? Положение мое безвыходное. Родственников поблизости нет.
— Что вы, что вы, Сергей Александрович! — отвечала тетя Маша и сморкалась в платок. — Как вы можете так говорить? Я очень привязалась к Мариночке. Вы только не стесняйтесь, оставляйте ее, если нужно. Я и вам могу варить обед.
— Спасибо, — говорил отец, — учту. Как хорошо, что вокруг нас люди. Такие люди.
В обед следующего дня отец зашел за Маринкой, взял ее за руку и повел по улице. Впервые в жизни попала она в офицерскую столовую. Отец повесил на крючок ее пальто, на тот же крючок повесил свою длинную черную шинель. На полку сверху положил фуражку с золотым крабом и усадил Маринку за стол. За ним уже сидели два офицера, Маринкины знакомые, бывавшие у них дома.
Пока отец ходил в буфет, Маринка серьезно беседовала с ними.
За соседними столиками тоже было немало знакомых, они улыбались ей, помахивали руками. Отец поставил на стол стакан сметаны, положил рядом два оранжевых апельсина, и Маринка принялась за еду.
— Ну как?.. Как? — спросил белобровый лейтенант. Отец пожал плечами и провел мизинцем по столу:
— Плохо.
Маринка не донесла ложечку сметаны до рта и вскинула голову:
— Что плохо, па?
Отец досадливо сморщил лоб:
— Сметана капает на стол, платье испачкаешь. Аккуратней ешь. Сейчас суп принесут.
— А что плохо? — опять спросила она.
Отец смотрел в стол:
— Лодку плохо убрали сегодня. От начальства нагоняй.
— А-а-а… — протянула Маринка и, успокоенная, принялась быстро есть сметану, пачкая губы и подбородок.
Больше отец ни с кем не говорил о подводных лодках, и только после обеда, когда Маринка одевалась, товарищи отозвали его в сторону, и они о чем-то разговаривали вполголоса.
Но отцу, видно, некогда было водить ее каждый день в столовую, и домой к ним приходил молодой краснощекий матрос с отцовской лодки. Он приносил еду в специальных алюминиевых судках, наливал ей в тарелку суп и, прищелкивая пальцами, торжественно объявлял:
