Норки, Клава и 7»А» - Данилов Владимир Михайлович (читать книги онлайн полные версии .TXT) 📗
— Чунский Замок называется — на реке Чуне. А еще сочинение снабжено эпиграфом…
Мы не знали ни реки Чуни, ни Чунского Замка, но всем хотелось знать, какой эпиграф выбрал Костя для своего сочинения. И все загалдели.
— Прочти сочинение!
— Не надо читать!
— Давай один эпиграф!..
Шемахина лукаво сощурила свои черные глаза и снова постучала карандашом по столу.
— Так и условимся. Сочинение читать не будем, а эпиграф — пожалуйста: «Как прекрасна жизнь, между прочим и потому, что человек может путешествовать. И. А. Гончаров».
Все понятно. Раз Костя пишет об экспедиции, лучшего эпиграфа и не придумаешь. Но тут вскочил с места Витька Козырев.
— Стоп! Какой же это Гончаров, ведь это слова Пржевальского. Сам видел, в Петрозаводске на вокзальной площади крупными буквами написано. Еще обрадовался, что вот и я к Черному морю еду, путешествую…
— Да нет же, Гончаров это сказал, — возразил Костя. Но в классе многие летом ездили в Петрозаводск, тоже видели эту надпись и вступились за Витьку.
— Да я могу доказать, — уверял Костя.
А распаленный Козырев не унимался:
— Спорим! Не докажешь — ты мне любой камень с этой самой Чуни. Докажешь — забирай мой меч-кладенец! Я на все готов.
Все так и ахнули, потому что Витькин меч-кладенец был предметом зависти многих мальчишек нашей школы. Собственно, это обыкновенная шариковая ручка в виде блестящего меча. Есть всякие — и в форме винтовки, и наподобие гусиного пера, и похожие на гвоздь, но такого, как у Витьки, — никто из нас не видел.
— Ладно, идет, — ответил Костя. — Только расстаться тебе с мечом придется.
— Посмотрим!
Но тут открылась дверь, и в класс вошла наша вожатая Наташа.
Девочки сразу обступили ее плотным кольцом. Заговорили о репетиции хора, о танцевальном кружке, о том, кто будет отвечать за викторину на октябрьском вечере.
— Надо, чтобы весь класс принял участие, — сказала Наташа. Но девочки замахали руками.
— Это наши-то мальчики?
— Да их разве раскачаешь?
— Вот я и пришла к вам посоветоваться, — сказала Наташа. — Пусть останутся члены совета отряда, и мы поговорим.
Главная норка — Дымка
Наташа Ильина — наша вожатая из десятого «Б» — занимается с нами с тех пор, когда мы были еще в третьем классе. В десятом уже не назначают в вожатые. Говорят, выпускной класс, нельзя, мол, к экзаменам готовиться надо. Это целый-то год! А Наташа от нас не отказалась. Сказала, что мы уже взрослые и с нами «легко работать». Представляете, с нами-то легко! Да у нас один Витька Козырев чего стоит. А сам я, лучше других, что ли? Иногда такое в голову взбредет, что потом уши краснеют.
А когда мы решили звероводам помогать, Наташа, помню, чуть со своим отцом из-за нас не поссорилась. Кто-то из ребят предложил организовать ученическую бригаду и по очереди дежурить на норковой и песцовой ферме. Наташа загорелась!
Да только ничего не вышло из этой затеи. Поговорила Наташа с отцом — он главный зоотехник совхоза, — а тот ни в какую. Мол, все это глупости, ребят к зверям и, близко подпускать нельзя, ненароком выпустят норку из, клетки, и полсотни рублей — поминай как звали. Совхоз, дескать, предприятие государственное, а не школьная теплица. Так что помечтали мы, помечтали, на том дело и кончилось.
Но кое-чего Наташа все-таки добилась. В школе открылся кружок юного зверовода, и раз в неделю, была экскурсия, на ферму. А нам только дверь открой! Четвертый ли класс идет, девятый ли — пристроиться всегда можно.
У песцов, правда, скукота. Ходит по клетке пушистая собака и таращится на тебя, словно на заклятого врага, А то свернется «клубком, только и видно — копчики ушей да хвост. И дела ей никакого нет до тебя, хоть стой, хоть, пляши.
Зато норочка — это да! Колесом по клетке вьется, нос в решетку просовывает. То в домик юркнет, то обратно по сетке на потолок клетки взбирается. И вся искрится, будто на кончиках шерстинок серебрушки сверкают.
А один шед [3] — особенный. В нем гордость совхоза — голубые норки. У нас в совхозе всяких выращивают: и белых, и жемчужных, и черных, их больше всего. А вот голубых — немного, около сотни. И в центре шеда — клетка Дымки. Это наша самая главная норка. От нее-то все и пошло. В соседних клетках ее дети, племянники, внуки и правнуки. На Дымкиной клетке Золотая медаль ВДНХ приклеена. Не настоящая, конечно, а вырезанная из плаката. Настоящая у тети Тони, зверовода, хранится. Тетя Тоня за всеми голубыми норками ухаживает и награждена Золотой медалью выставки.
У Дымкиной клетки все экскурсии подолгу задерживаются. Есть на что посмотреть. Особенно зимой, когда солнце. Тени на снегу голубые, Дымка скачет по клетке и с тенью сливается, кажется, если бы не проволочные квадратики сетки — растаял бы зверек, исчез бы в голубой тени.
Даже трудно сказать, какого она цвета. Ну вот если в морозный день дым из трубы столбом идет, а через него солнце просвечивает. И дым уже не серый и не белый, а голубой. Так вот Дымка точно такая. Знатный зверь!
Целая неделя прошла, пока Зоя Павловна проверила наши сочинения. Костя Загура не торопился доказывать Витьке, что Гончаров — это не Пржевальский. Зато Козырев к концу недели весь извелся. По утрам, завидя Костю, он спрашивал:
— Принес камень?
Наконец-то Зоя Павловна раздала сочинения.
— Ну что я вам говорила? — ликовала Шемахина.
Оказалось, что она угадала почти все отметки. У Витьки — трояк, у меня — четверка, а у Загуры и верно пятерка.
Пока все разглядывали исправленные в сочинении ошибки, Витька поднял руку.
Зоя Павловна вызвала его.
— Зоя Павловна, вот мы тут поспорили, вернее посомневались…
— В чем?
— Да вот у Загуры эпиграф. Мы думаем, что это слова Пржевальского, а не Гончарова. Ведь путешественник-то Пржевальский, а не Гончаров…
Зоя Павловна от удивления даже встала. Да и как тут не удивиться, если сам Витька Козырев в кои-то веки проявил интерес к литературе.
— Нет, Виктор. Я не могу с тобой согласиться. Конечно, для Пржевальского путешествия были целью его жизни. Собственно, вся жизнь Пржевальского прошла в путешествиях. Но ведь и Иван Александрович Гончаров в молодости совершил увлекательное путешествие на фрегате «Паллада». Ты не читал? Правда, я не могу с точностью сказать, кому принадлежат слова, вынесенные Костей в эпиграф. Но я верю. Если автор выбирает для своего сочинения эпиграф, то он знает, чьи это слова.
Надо было видеть, как вытянулось Витькино лицо. Он весь съежился и растерянно заморгал глазами. Я-то сразу понял, в чем дело. Уж в чем другом, а в книгах о путешествиях Витька знал толк. Он мог обменять самую интересную книгу на «путешествия». Такие места, как пустыня Гоби или затерянный мир Калахари, реки Парана и Укаяли, для Витьки были давно «пройденными», А тут, надо же, попал впросак, не прочитал «Фрегата "Паллады"»!
До самого конца урока Витька молчал, будто его и в классе не было. А как только прозвенел звонок, он бросился к Косте.
— У тебя есть эта книжка?
— Угу, — многозначительно прогудел Костя. Потом достал восковатый, похожий на янтарь камень и протянул его Витьке.
— Вот тебе опал с Чуни. На память. А вот две книжки очерков путешествия «Фрегат "Паллада"». Я для тебя даже закладки сделал.
Костя раскрыл одну из книг и показал, где надо читать. Мы все склонились над раскрытыми страницами и прочли слова, которые Загура взял эпиграфом к своему сочинению.
Витька полез в карман и выложил на Костину парту его опал и свой меч-кладенец.
— А книжки дашь почитать?
— Если заберешь свою ручку обратно, а мой опал в подарок, то дам.
— Так я же проспорил… — начал было Витька.
Но я сгреб камень и меч-кладенец и запихнул ему обратно в карман куртки. А книги он уж забрал сам.
3
Шед — длинный навес, под которым установлены клетки и домики со зверьками.