Сказание о старине и пароходе с красным флагом - Кэрдэекене Марья (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
— Совесть, видать, потерял, что в шесток [2] плюнул!
В те времена в летние дни рыбной путины люди жили тесно, ежечасно общаясь и посещая друг друга, а идти или ехать мимо чьей-нибудь рыбалки да не зайти пожелать здоровья, считалось крайним неуважением, все равно, что плюнуть в шесток очага рыбацкого летнего жилья-поварни. Издревле, по дедовским обычаям, полагалось уважать шесток пуще печки!
Первую встретившуюся поварню Демьян проехал с легким сердцем: она находилась совсем близко от деревни, отделена была от нее только полоской леса. Ее почти никто не навещал, многие проходили мимо. Недаром же говорили, что в прежнее время поселялись близко от деревни только жадные и скаредные люди и не без хитрого расчета: тут, у самого устья реки, рыба шла большими косяками, к тому же — деревня рядом: никому не придет в голову, не устав от ходьбы и не проголодавшись, зайти. Недокучливо тут было жить и «нераззорно». Жадному-то скупердяю — все ведь было «раззорно»! Были в старину такие! До сих пор о них вспоминают, забавные байки рассказывают и смеются до упаду:
— Деревэнну-то ложку не подадут к артельной похлебке — чево доброго, ее, пожалуй, за один-то глоток языком вышаркают: чем же тавды истанут? [3] Нитку жильную у них взаймы не попросишь — чем же тавды окривевшую свою шайбочку-то [4] обшивастанут? [5]
Вторая по порядку поварня еще была необитаема, ее дверь была подперта палочкой — нехитрой «запорочкой». А вот и третья, следующая по пути, от которой до Блахина-то совсем рукой подать!
Живет в этой просторной поварнешке бобыль Мата, Матвей Иваныч, или, как его все зовут, — Дядюшка. Думал Демьян проехать и ее…
Ох, беда-таки, много разговоров по околоточку о нем, Дядюшке, ходит. Есть такие в деревне, что нет-нет, да и поглядывают косо на него, «Старик» Мата был совсем еще не старый, так себе — середович еще, но на редкость отзывчивый на чужие беды и необычайно общительный. Бывало, последним куском с голодным поделится, сам без зова на подмогу придет. Всю свою охотничью добычу отдавал соседям, многодетным и вдовам, себе ничего не оставлял. Перед начальством не робел, никого и ничего не боялся, а батюшка — отец Игнатий поругивал его, называл «греховодником». Дядюшку это нимало не смущало, и это тем более всех удивляло: служителей-то церковных даже старики побаивались. Дядюшке, заядлому медвежатнику, все это было нипочем.
В деревне-то избенка его совсем на отшибе стояла. Около густого леса, в стороне от других домов, рядом с Охотским трактом, на самом оживленном месте зимою жил Дядюшка. Домишко его был невелик, в одну горенку, и выходил дверью прямо на улицу. Сеней не было. Два окошечка размером с кулачок: одно из них, обтянутое нерпичьими кишочками, глядело на деревню, а другое — стеклянное — выходило на тракт. Пол внутри избенки был земляной, всегда чистенько выметенный, а то и просто сенцом застеленный. Лавки-нары длинные по всем трем стенкам тянулись, а у четвертой, рядом со входом, в уголке стоял вместо печки старинный камелек, внутри глиной обмазанный. Таких избушек ни у кого в деревне не было. Люди говаривали — сто лет ей: досталась она Дядюшке от прадедов-якутов. Мала была избушечка, а всем места в ней находилось! Сам Дядюшка в ней родился, в ней и старится. В землю уж врос Дядюшкин притягательный домик, но все еще был крепким, удивлял размерами толстущих бревен из лиственницы, из которых был сложен сруб. Летом домишко утопал в зелени, зимой — в глубоком снегу. И все равно, будто зазывал всех своим веселым дымком над корьевой кровлишкой к себе в гости.
В последние годы частенько избенка Дядюшки пустовала: все знали — если дверь ее бывала придавлена дубиной, значит, хозяин ее находится в длительной отлучке, а если ее подпирало поленце — стало быть, хозяин отлучился на короткое время.
Все новости, многие вести из внешнего мира зимою узнавались в домике Дядюшки от проезжавших по тракту разных путников, часто останавливавшихся у него. До всех приветливый, всегда кого-то опекающий, защищающий, всем нужный человек, вот и зовут его все — от молодых до старых, от близких до дальних — Дядюшкой!
Разное говорили о нем. И живет он, мол, не по-людски. Чуть ли не с зимы в своей летней поварне околачивается, чуть ли не с лета в зимовье свое, на Сыптыгире-озере, ну, чисто сам медведь, залезает. Особенно в последние годы. И все ездит он в тайгу, да еще не в сезонное время. Потихонечку некоторые о нем поговаривали, что он с «нечистым» водится да с «худыми людьми»… Опять же, не раз летом бабы, ходившие с рыбалок в деревню огороды полоть и картошку с капустой «загребать», слышали, как в его пустовавшей в это время избенке «кто-то ходил», ногами-то, баяли, «беда как шоркал»! Зимой тоже парни, проезжая на собаках мимо его промысла, частенько слышали в его поварне какие-то странные звуки и «голоса». Вот и нашлись такие, что начали пугать баб и девчат этими загадочными «делами» в Дядюшкиных обиталищах, в зимнем и летнем. Да еще и прибавляли: мол, он сам «тишком» колдует, «пошаманывает», недаром все вещи-то у него дома в его отсутствие «инно и сами шевелятся, как живые». Вон, Урядничиха, давно овдовевшая, баба храбрая, прямо-таки за сто верст обходила Дядюшку, его избенку, а в поварню к нему, вопреки обычаю, и сроду не заходила. Видать не зря побаивается, несмотря на свою славу ворожейки, а кто не знает, что ворожбы ее всегда сбываются?! Вспомнил Демьян, как жена-покойница, забегавшая в его долгие отлучки к Урядничихе за «утешением» в тоске по мужу и наслушавшись разных страшнющих гаданий этой окаянной бабы и ее россказней о всяких «чуденьках», с простодушным трепетом пересказывала ему их. Сама-то, бедная, всего этого ворожейства боялась до помрачения ума…
Но друзей у Дядюшки всюду полно, никто ничего за ним плохого не замечал, а на чужой роток не накинешь платок!
И стал Демьян свою упряжку сворачивать в лес, на просеку, что вела через кедровничек туда же, на Блахин, намереваясь засветло добраться домой. Да надо же было так случиться: встретился с самим Дядюшкой, на свою беду, у самого перекрестка! Шел тот из леса, держал голову высоко и сам с собой, по своей забавной таежной привычке, громко разговаривал о чем-то. На одном плече нес жердину, только что в лесу срубленную. Увидев Демьяна, державшего нарту для поворота за варжину [6], он весь просиял радостью, уважительно с ним поздоровался. Не посмел Демьян отказаться от его радушного приглашения зайти к нему в поварню на чаек. Шагом, рядом с Дядюшкой, подъехал он к его промыслу. Как обидишь хорошего человека отказом! Остановил собачек недалеко от поварни. Привязав нарту за сук ближайшего дерева, хотел он и Ванюшку прихватить с собой, а тот мирно спал на нарте на мягкой поклаже.
— Ладно, — решил Демьян, — пущай поспит, а я немного посижу с Дядюшкой. Грешно не зайти к нему!
Пока Демьян с Дядюшкой чаевали и беседовали, собаки залаяли. Кто-то шел ниже берега, по обнаженному после отлива гладкому и упругому песчаному дну моря — лайде, направляясь на дымок Дядюшкиной поварни: видать, очередной, такой же, как Демьян, рано, не по сезону кочующий на свой промысел, решил передохнуть у его гостеприимного очага.
Встал Демьян, почаевав и всласть поговорив с Дядюшкой, попрощался с ним и вышел. Встретившись с новым гостем, поприветствовал его и направился к своей упряжке. Собаки при виде хозяина, словно по команде, все разом вскочили на ноги, дружно потягиваясь и зевая, затем радостно завиляли хвостами. Начал он алыки на псах поправлять, потяг выравнивать, чтобы продолжить свой путь дальше. Потом к дуге нарты, к месту своему подошел, вытащил остол — палку с железным наконечником, воткнутый за полозья нарты в землю. Уже ремешок от сука отвязал и только хотел дать команду собачкам — в путь, да взглянул на нарты и обомлел: сынишки на месте не оказалось!
