В просторном мире - Никулин Михаил Андреевич (книги онлайн полные версии txt) 📗
— Михайло, Гаврик, нет, вы только подумайте!. Все в этих описях имеется: и особые приметы, и рост, и лета, а как их зовут — не проставлено!
— Дедушка, а, может, мы вот этого буланого с короткой шеей назовем Тигром? — спрашивал Миша.
— Смело можете назвать.
У Ивана Никитича, всю ночь работавшего на путях и побывавшего в райисполкоме и в райвоенкомате, было теперь много знакомых. Они подходили к нему, разговаривали и уходили.
— Дедушка, кто это, что в фуражке с красным верхом? — кричал с подводы Гаврик.
— Сам начальник станции!
— А чего он приходил?
— Благодарил за подмогу. Спросил, может, вагоном вас и лошадей отправим домой.
— А вы ему что? — нетерпеливо спрашивал Гаврик, любивший ездить по железной дороге.
— Премного благодарим, говорю. Время военное: не станем загружать дорогу. Да у нас и коровы есть.
В очередной раз подъезжая на порожней повозке к станции, Миша и Гаврик увидели впереди старенький «газик» и очень обрадовались. Это, бесспорно, был «газик» Василия Александровича, потому что из приоткрытого капота торчала приподнятая нога в знакомом рыжем сапоге.
— Миша, а где же сам Василий Александрович?
Минуя лесозащитную полосу, ребята увидели секретаря райкома. Он стоял около бедарки и, засунув руку за борт защитного, пошитого в талию пиджака, слушал Ивана Никитича.
Миша и Гаврик сразу догадались, что старый плотник о них что-то рассказывал Василию Александровичу, так как секретарь райкома, заметив приближающуюся повозку, более охрипшим, чем вчера, голосом весело сказал:
— А вот и они сами. Подъезжайте сюда и готовьтесь в дорогу!
…Ребята помогали Ивану Никитичу запрягать в бедарку коня, укладывать сумки. Потом они сорванными пучками бурьяна, как вениками, выметали кирпичный сор из ящика повозки, укладывали тюки сена, а уж после всего этого стали стряхивать с себя красную кирпичную пыль.
Василий Александрович своими большими, задумчиво улыбающимися глазами наблюдал, как они собираются в дорогу.
— А как же вы думали?.. Конечно, сознательным живется беспокойней, — говорил он ребятам. — Но зато интересней, красивей! Вы об этом на свободе подумайте!
Лошадь была запряжена, фураж уложен.
Подобрав вожжи, Иван Никитич сидел в бедарке, собираясь сказать Василию Александровичу: «Мы совсем уже готовы. Разрешите ехать?»
Зная, что старик торопится, Василий Александрович подумал, посмотрел на ребят, забравшихся в повозку, и, взглянув на ручные часы, сказал:
— Иван Никитич, на ферме я сейчас был: коровы целы, сыты. Признаюсь, не утерпел и машиной добежал до вашего колхоза. Ждут вас там!.. Но ведь ждут завтра… Задержимся на пустяк времени, с минуты на минуту должен показаться поезд. Первый поезд на освобожденной миусской земле.
Василий Александрович обернулся к ребятам:
— Они ж помогали очищать ему путь! Посмотрим и разъедемся по своим делам.
Пока Василий Александрович наказывал Ивану Никитичу, как лучше использовать посланных с моста шефов-мастеров, из-за покатой возвышенности показался поезд. На станции его ждали: на путях никого не осталось, и путевой профиль стал широким, как река. Военные, железнодорожники, колхозники окрестных сел густо заполнили небольшой перрон. Около третьего пути стояло несколько вооруженных бойцов, а впереди — железнодорожник с флажком в вытянутой руке.
Миша и Гаврик слышали, как Василий Александрович и Иван Никитич один за другим значительно проговорили: «Воинский». Ребята, сидевшие в повозке на тюках сена, встали и уже не отрывали глаз от поезда. Он был уже недалеко. Окрестная степь наполнялась нарастающим гулом. Было ясно, что поезд ни на секунду не остановится на этой станции.
Миша и Гаврик на платформах поезда начинали различать танки, зенитные пушки, автомашины. И вот они уже угадывали часовых, одетых в полушубки, обутых в валенки. Но чем меньше делалось расстояние между поездом и станцией, тем ясней становилось ребятам, что непосредственная встреча с ним будет очень короткой.
— Гаврик, что-то надо делать, — расстроенно прошептал Миша.
— Ура! — донеслось со станции, и ребята увидели, что над перроном стайкой грачей закружились подброшенные шапки.
— Миша, видишь, что надо делать, — разгоряченно ответил Гаврик, и они, подбросив треухи, стали кричать «ура». Оглядываясь, они видели, что овчинная шапка Василия Александровича и треух старого плотника лежали на земле, а сами они, не переставая, кричали: «Ура! ура! ура!»
Поезд уже поравнялся со станцией. Клочья пара полетели на перрон, на крыши товарных вагонов, покорно бежавших за паровозом.
Еще кружился клочок бумаги, брошенный поездом на воздух, а самого поезда уже не было.
С перрона доносились веселые голоса:
— Кричал я машинисту, чтобы передал фронтовикам привет… А слышал он или нет — за это не ручаюсь.
— А дорога прочная!
— И дорога прочна и мост крепок! Можем спокойно ехать по своим делам! — откликнулся Василий Александрович и повернулся к Ивану Никитичу.
Но Иван Никитич не спешил прощаться: он стоял около бедарки и, неловко усмехаясь, смотрел на валявшийся на земле треух.
— Ошибку маленькую я допустил, — проговорил он: — мне надо было быть машинистом, а я в плотники пошел… Придется переквалифицироваться.
Все засмеялись. Василий Александрович попрощался и пошел к «газику». Иван Никитич снова сел в бедарку.
— Михайло, Гаврик! Впереди буду ехать я. Вам нельзя, у вас есть о чем поговорить: будете колесить из стороны в сторону.
Ребята, с радостью приняли это предложение: ведь и в самом деле им было о чем поговорить! Вместе с Василием Александровичем, вместе с дедом, вместе со всеми железнодорожниками и бойцами, с которыми они работали на путях, им пришлось встретить и проводить первый, да еще воинский поезд на восстановленной дороге.
Вслед за бедаркой от станции потянулась и пароконная повозка. Гаврик правил лошадьми, а Миша, как отлично устроившийся пассажир, покачивался на тюке сена, будто на широком и мягком сиденье.
— Миша, как ты думаешь, воинский теперь от станции далеко? — спросил Гаврик.
— Да как тебе сразу ответить… Дай немного подумать.
— Думай покороче, а то поезд уйдет еще дальше. Этими словами начался обстоятельный дорожный разговор Миши и Гаврика о виденном и слышанном.
Старый плотник, нацепив на нос очки и засунув треух за пояс, держал перед глазами развернутую газету.
Бедарка тряслась, подбрасывалась на неровностях проселка, буквы прыгали и расплывались, но Иван Никитич никак не мог оторваться от газетных страниц.
Внезапно бедарка остановилась.
— В чем дело? — услышали ребята недоуменный вопрос старика.
— Дедушка, а, может, в вашей газете написано — «тпру»? — осведомился Гаврик.
— В моей газете, было б тебе, Гаврик, известно, написано «вперед». Товарищи фронтовики фашистов с кручи прямо в Днепр сковыривают!.. И поймите, какая досада: вдруг потеплело!. Какая досада! — замахал он газетой над головой.
— Дедушка, — закричал старику Миша, — эти газеты четыре дня назад печатались, а тогда было здорово холодно!
— Тогда, Михайло, все в порядке! Спасибо за разъяснение! Теперь можем смело двигаться вперед.
Иван Никитич снова погрузился в чтение газеты. Конь скоро опять остановился.
— Дедушка, а и в самом деле — чего он? — спросил Гаврик.
— Умная лошадь — жалеет стариковские глаза.
Смеясь, старый плотник слез с бедарки, привязал вожжи, пустил коня вперед, а сам шагал теперь с боку подводы, на которой ехали Миша и Гаврик. Взгорьем дорога уходила в степь. Вправо, за нагромождением округлых холмов, впадин, котловин и котловинок, показалась речка Миус. Отсюда она казалась похожей на детский рисунок, на котором синими красками нарисована не то вода, не то капризно извивающийся дым или закрученный в кольца пушистый ус.
Иван Никитич и ребята, разговаривая о своей родной речке, невольно вспомнили шутливый рассказ о том, почему она называется Миусом… Когда-то извилистым правобережьем, приречной равниной, один из запорожских атаманов вел свое войско против турецких захватчиков. В это ясное утро атаман был хмур, задумчив. Может, он устал от бесконечной походной жизни? А может, предстоящая встреча с врагом заставляла призадуматься: а не будет ли эта лихая сеча последней для атамана?. Но, присмотревшись к причудливо извивающейся речке, он добродушно рассмеялся и, крутя курчавый длинный ус, сказал: «Хлопцы, бачьте, — вьется, як мий ус!»
