Как стать лучшей подругой? Большая книга романтических историй для девочек (сборник) - Мазаева Ирина (читать книги регистрация TXT) 📗
Почему Вика отчаянно не хотела говорить с Надей о поцелуе с Ищенко? Пыталась понять почему, но не могла. Три дня молчала, как партизанка, размышляла. А потом как-то к слову прошлось, не о поцелуе, а о том, как Керри украла у него мячик.
— Керри отобрала мячик у Ищенко?! У-ха-ха! — веселилась Надя. — Он что, маленький, с мячиком играться?
Подруги, как обычно вечером, гуляли с собаками, осторожно обходя подернутые льдом лужи. В город пришла самая настоящая весна: днем светило солнце, пели птицы, снег оседал и чернел. По тротуарам бежала вода, которая замерзала к утру, а затем снова таяла. Собакам приходилось мыть лапы после каждой прогулки.
— Он сказал, что это — его талисман, что он, когда нервничает, начинает кидать его о землю, это его успокаивает.
— А Керри его уперла! Я люблю твою собаку.
— Она у меня замечательная и умная! — Вика рассказала, как Керри придумала играть в мяч сама с собой, сталкивая его с лестницы.
— Ух ты! Жаль, меня рядом с телефоном не было. Я бы сняла ролик, и твоя Керри стала бы звездой Ютьюба!
— Меня надо было снимать на видео. Как я паниковала, заблудившись в трех домах. Ищенко же на Герцена живет, а я его дом почему-то не узнала.
— И Губин в том же доме живет.
— Только непонятно, что Фокина там делала.
— А Фокина при чем? — не поняла Надя.
— Фокина еще подвернулась, когда Ищенко на меня грохнулся.
— Да, это ты мощно решила, что сможешь его удержать.
— Ага, зато как смешно мы хлопнулись в сугроб. А какая Фокина была злая…
— Почему Фокина была злая? Она должна была от хохота умереть: как же, двое одноклассничков так облажались.
— Ну… э… — растерялась Вика: в ее планы по-прежнему не входило рассказывать про поцелуй.
Но было поздно: Надя, как ищейка, уже заподозрила недосказанное.
— На что разозлилась Фокина?! Что ты мне не говоришь? У тебя есть от меня тайны? А еще подруга называется!
— Ну… я… Она видела, как… Как меня Ищенко…
— Как тебя Ищенко что?!
Вика зажмурилась и выпалила:
— Поцеловал.
— ТЕБЯ ПОЦЕЛОВАЛ ИЩЕНКО!? — Надя чуть с табуретки не грохнулась. — И ТЫ МОЛЧАЛА? И ты мне два часа про какой-то мячик рассказываешь?!
Вике пришлось сообщить про поцелуй все с подробностями.
— И как это было? Как это — целоваться?
— Я не поняла…
— Опять решила в партизанку поиграть?
— Я правда не поняла. Надь, ты лучше скажи, зачем это он? Поцеловал меня, а в школе теперь ведет себя так, как будто ничего и не было. Я ему нравлюсь? Но тогда зачем он надо мной издевается? А если не нравлюсь, то зачем он меня поцеловал?
— Ща, погодь, мне надо подумать. Значит, говоришь, Фокина еще все это видела? Мне кажется, весь секрет в Фокиной.
— А Фокина при чем?
— Как при чем-то? Ты же знаешь, что Ищенко и Губин из кожи вон лезут, чтобы завоевать ее расположение. Щас, щас… Мысль уже рядом… — Надя задумалась. — Ага! Помнишь, после вечеринки Губин показывал фотографии на айпаде. Мне кажется, я краем уха слышала, как он подчеркнул, что для всех вечеринка закончилась в одно время, а для него — в другое. Может быть, Фокина оставила его у себя, чтобы романтично посидеть вдвоем? И тогда пазл складывается. Ищенко она выгнала, а Губина оставила. Ищенко разозлился.
— И? — все еще не понимала, в чем интрига, Вика.
— Ты говоришь, он случайно грохнулся на тебя. А потом рядом оказалась Фокина. Так вот, получается, он увидел Фокину и решил отомстить ей, поцеловав тебя: вдруг она приревнует?
— Фокина приревнует Ищенко ко мне?! — Теперь Вика чуть с табуретки не упала. — Но ведь я же…
— Не спорь! Ему же надо было ей как-то отомстить, а тут — ты. Ведь Фокина же неспроста там была. Она к Губину шла. Или от Губина домой. И Ищенко это понял.
— Я что — просто подвернулась ему под руку? — расстроилась Вика.
— Ну да…
— А разве можно целовать человека просто так, без любви? Целовать, чтобы отомстить кому-то? Это ведь нечестно!
— Конечно, нечестно, — согласилась Надя. — Но ведь мы знаем, что Ищенко — сволочь. Что ты так расстроилась? Ты что, решила… — Надя испуганно замолчала, а потом аккуратно спросила: — Тебе что, нравится Ищенко?..
— Я его ненавижу!
— Прости меня, Вичка, прости. Я со своей логикой… Может быть, все было не так. Может, ему надоела Фокина, и он…— Надя! — перебила ее Вика. — Не надо меня утешать. Ты во всем права. Я опять себе пытаюсь придумать непонятно что. Сначала придумала себе большую любовь с Фроловым. Теперь уже готова поверить, что у меня большая любовь с Ищенко. Я… Я… Я просто очень хочу, чтобы меня кто-нибудь полюбил… — тихо закончила она.
Прошло три дня. Гена не звонил ей и не писал. И она ему тоже не звонила и не писала. Предложение Нади «сказать ему все» Вика, подумав, отмела. Ведь что она ему, в сущности, могла сказать? Рассказать, как она ждала его красивая и с салатами? Как ей было плохо и больно от того, что он не пришел? Как она пыталась делать вид, что ей на него наплевать, а на самом деле это не так? Но она даже под пытками ему в этом не призналась бы! Еще чего! Не хватало еще, чтобы кто-то знал о ее чувствах, ее боли.
Ведь понимал же он, что Вике, мягко говоря, будет не радостно. Что она будет ждать его и надеяться на праздник. И все равно не пришел. Значит, либо он хотел ей сделать больно. Либо ему было все равно. И в том, и в другом случае ей не о чем с ним было разговаривать. Если для него оказалось важнее сходить в клуб с Черемшиным — это его выбор.
Про выбор очень любила говорить Надя. Она считала, что вся жизнь состоит из череды выборов. Мы постоянно выбираем, чего хотим, а чего не хотим, что нам нравится, а что нет. И не важно, что говорит человек, важно — как он себя ведет. Только поступки показывают, какой выбор он делает. Вот и Фролов выбрал клуб и Черемшина, а не Вику и праздник с ней.
Выкидывать его из друзей и закрывать от него страницу она тоже не стала. Ей казалось, что это как-то по-детски. Ведь все это — внешнее. Внешняя демонстрация непонятно чего. Тогда как гораздо важнее внутреннее решение. И зря про нее Надя говорила, что она — аморфная, что она никогда не знает, чего хочет. В ночь с субботы на воскресенье Вика точно почувствовала свои желания: она не хотела видеть Гену Фролова НИКОГДА.
Осталось только как-то пережить боль предательства. И Вика знала способ. И этот способ назывался «терпеть». Она всегда гордилась своей способностью перетерпеть все невзгоды. И пусть Надя считала «терпеливость» недостатком, сама Вика была точно уверена, что это — достоинство. Терпеть, терпеть, терпеть, а потом — р-раз! — и все прошло. И можно жить дальше. Как ни в чем не бывало. Как будто ничего и не было.Был ли Гена в ее жизни? А разве четыре встречи — это отношения? Это так, как говорится, а был ли мальчик? Это не важно. Ни о чем. Случайный эпизод. Раз за разом Вика повторяла сама себе эти слова и все больше успокаивалась. Если она ему не нужна и не важна, то и он ей — не нужен. В жизни и без него была масса проблем, которые требовали времени и сил для решения. Вике и без Фролова было чем заняться. Вика с головой ушла в учебу. Стала больше читать книг, особенно поэзии. Она пыталась доказать себе, что никакой любви ей не надо. А тут вдруг — р-раз! — и проговорилась.
— Боже, Вичка! Ты готова кинуться даже на Ищенко, который тебя вечно поддевает и обзывает, чтобы тебя любил хоть кто-нибудь?! — изумилась Надя. — Да ему просто нужно было задеть Фокину, отомстить ей. Ты же сама видела, что Ищенко ты как была по барабану, так и осталась. Вичка, нельзя так! Надо себя любить и ценить!
— Надя, мне пора домой.
— Ты опять убегаешь!
— У меня промокли сапоги, — буркнула Вика, не глядя на подругу.
— Мне надоело решать твои проблемы, особенно когда ты сама не хочешь их в упор замечать!
— Надейка, прости, но мне пора, — Вика решительно развернулась и рванула домой.
13.03. «Клянусь, что никогда и никому не признаюсь в своих слабостях, не объясню свою систему ценностей и не открою истинных мотивов действий. Клянусь, что никогда и ни перед кем не буду унижаться, ни у кого ничего не попрошу (денег, помощи, сочувствия, любви и т. д.). Для всех я буду сильной, умной и уверенной в себе и не допущу, чтобы кто-то увидел во мне что-нибудь иное. Клянусь, что не выйду из этой роли. Клянусь, что никогда и никому не поверю ни одной своей тайны, не скажу ничего такого, что помогло бы увидеть больше, чем мне хотелось бы показать, что могло бы быть использовано против меня. Клянусь, что буду держать себя с людьми так, как они этого заслуживают, и не больше. И никому не позволю обращаться со мной хоть чуть-чуть хуже, чем мне этого хочется, а также помыкать мною, командовать и использовать меня в своих целях, что, впрочем, маловероятно. Клянусь!»
