Зелёное, красное, зелёное... (Повесть) - Огнев Владимир (книги бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
Он упал в песок, промерзший зимний песок калмыцких степей. Он бежал в атаку и кричал «ура». Он упал, подогнув ногу и отбросив автомат. Так рассказывали мне, со слов очевидцев, супруги Никоненко.
Вот и все о моем друге. О его короткой жизни. О судьбе, которая уже в самом начале так много обещала.
И о том, какими мы были.
И еще раз встает передо мной тот теплый вечер тысяча девятьсот сорок шестого. В старой беседке, увитой виноградом, сидят со мной мои старики и друзья, уцелевшие и новые.
Мама, совсем седая, приносит граненые стаканы и моет их под краном водопровода тут же у входа в калитку. Дурманяще пахнет «изабелла». Мотыльки бьются о лампочку, осыпая пыльцу. Отец дрожащей рукой — тоненько позвякивает стекло — разливает молодое, туманное вино.
Я смотрю на Ваську Губана. Доброе, широкое лицо, пшеничный чуб, гимнастерка расстегнута, планок — не сосчитаешь. Полковничьи погоны. Он остался в армии. Командир дальнего гарнизона.
Тихо спрашивает про Флору. Я качаю головой: не пришла. Но вот скрипит калитка и по каменным плиткам меж кустами сирени стучат каблучки… Такая же, как была: толстушка-хохотушка с карими глазами, ямочками на щеках и веснушками — все при ней осталось! Веселенький сарафан и толстые губы в трещинках. «Вина ей, вина!..»
Гога-спасатель — теперь военком местный; все такой же славный и компанейский парень, глаза полузакрыты — томится, глядя на стаканы.
— Встанем, — говорит папа. Он торжествен. На нем украинская вышитая рубашка, сквозь разъехавшиеся края вырезного воротника буйно лезет жесткая седая поросль.
Все встают.
Никоненки берут стаканы первыми.
Пьем мы стоя. Молча.
Я хочу сесть, но отец говорит строго:
— За Сашу.
И я задыхаюсь от глотка.
— За Гришу. Он пал героем. Четыре ордена.
«И четверо детей», — думаю я. И пью до дна.
— За Николая Николаевича Иванова. Инфаркт в День Победы…
Долго нам стоять за этим столом. И «Рислинг» кажется горьким.
И потом я перевожу глаза на маму. Седая, строгая, в очках, перевязанных черной ниткой, глаза за стеклами почти бесцветные от слез, которых я никогда не видел.
Мама улыбается мне спокойно и уверенно, как всегда.
Я смотрю на отца, когда-то красивого и полного, с уверенными жестами и ослепительными зубами.
Война…
Отец говорит всем, а глазами — мне:
— Ничего. Все позади. Мы еще поживем!
И в глазах его те старые, забытые искорки.
«Выплывет!» — радостно отозвалось во мне.
И я смотрю на Никоненко, вижу его твердый подбородок, умную усмешку стальных глаз, достоинство и уверенность его осанки. Он кажется не инвалидом, а человеком, начинающим большую и долгую жизнь.
Я не могу рассмотреть себя. Но себя я, кажется, начинаю видеть по-новому.
Взрослым.
