Свет в заброшенном доме - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич (читать книги полностью без сокращений txt) 📗

Заслышав слова «военный трибунал», Мели-ака затрясся как осиновый лист, сыновья тоже, видать, наложили в штаны – быстренько развязали пленников, принялись заботливо вытирать кровь с их лиц. Ростовщик бочком-бочком приблизился к нашему бригадиру.

– Разыкбай, может, ты хватил лишнего, что-то разгорячился очень… Давай присядем, Давай, давай, вот так, эй вы, принесите-ка нам чаю… Если по-честному, я, Разык, хотел только припугнуть этих пострелов, а там отпустить восвояси, вручив несколько килограммов зерна. Давай не будем таить друг на друга зла…

Дядюшка молчал, тяжело дыша, хмурился, слушая льстивые речи Мели-ростовщика.

Утром следующего дня Султан с Усманом исчезли. Мы с дядюшкой Разыком перевернули вверх дном весь кишлак – братьев моих нигде не было.

Через неделю они обнаружились в Кокандском детдоме. Мы с дядюшкой Разыком срочно поехали к ним.

– Почему вы сбежали? – чуть не плакал я.

Султан долго молчал, опустив голову, потом тихо прошептал:

– Мы убежали от стыда…

– Как теперь, вернёмся домой?

– Я не вернусь, – ещё ниже склонил голову Султан.

– А ты? – повернулся я к Усману, который всё прятал от меня глаза.

– Да говори же, язык, что ли, проглотил?! – разозлился дядюшка Разык. – Некогда нам, ехать пора, ночь наступает.

Усман несмело шагнул ко мне, прижался лицом к груди, тихо плача.

– Ака…

– Не плачь, говори, поедешь домой?

– Ака, мне здесь хорошо. Я останусь… Так два моих брата остались в Кокандском детдоме.

Скандал

Полевые работы в те дни были в самом разгаре. Земля как раз поспела настолько, что не зевай, успевай оборачиваться. В бригаде нашей сорок кетменей и пара волов. Каждому кетменщику досталось по четыре сотки земли, пусть обрабатывает как хочет. Но заявился раис-ака со своей мамашей и всё перестроил. Он велел вначале обработать общими усилиями одну карту, потом переходить на другую. Так будет плодотворнее, сказал он. Ещё он посоветовал ночевать на поле, пока не обработаем всю землю.

– Можете работать и при свете луны, я не против. Поработаете на совесть, я вам жирного барашка зарежу, – пообещал председатель.

Мы подмели, подремонтировали заброшенную халупку Узака Чокнутого, перебрались туда с ночёвкой. Деваться некуда, я взял с собой и младшеньких. Дядюшка Разык, Парпи-бобо тоже ночевали с нами.

В одном я точно убедился в те дни: если земля к севу поспела, кетмень острый, а вокруг весёлые, добрые друзья, никакая работа нипочём, усталости-то и не почувствуешь. Как только выйдем на поле, возьмём в руки кетмени, Хайит Башка кричит задорно:

– Кто отстанет ото всех, того исключим из бригады!

– А кто кое-как вскапывает, пусть тот до старости не женится! – не удерживается Акрам Знаток.

Сорок кетменщиков, каждый работает по-своему. Акрам, Хайит, Махмуджан, братья-близнецы Дилиджан да Кулиджан – те мастера своего дела. Машут кетменями не спеша, как бы даже лениво, но берут землю на всё лезвие кетменя, ровно. Приёмыш Марии Павловны, Закир Тыква, по-видимому, кетмень-то увидел впервые у нас, в Большом Тагобе. Он держит кетмень за самый кончик черенка, спина прямая как палка, метит в одно место, а попадает в другое. Мы побаиваемся, как бы он себе ногу не оттяпал.

– Кетменём работать – это махать да махать! – вдруг кричит кто-нибудь.

– На волах пахать – туда-сюда гулять! – откликается другой.

– Тесто месить – душу тешить! – сочиняет третий.

Раздаётся смех. И опять слышны только удары кетменей, шумное дыхание. За нами идёт по пятам дедушка Парпи, боронит землю, чтоб она не успела подсохнуть.

В течение пяти дней (и можно сказать, ночей) мы вспахали свой участок, подготовили его к севу. Оставалось вычистить арыки, выбрать прошлогоднюю гузапаю [49], чем мы и занимались, когда вдруг на поле появился Мели-ака. В руках он держал большой свёрток.

– Разыкбай! – издали закричал ростовщик. – Я пришёл с тобой мириться, вот здесь всё для плова. Давай забудем ту неприятную историю.

В свёртке оказались рис, морковь, лук, свежая баранина, курдючное сало. Дядюшка Разык молчал, задумчиво глядя вдаль.

– Я вижу, твои богатыри работу тут заканчивают, – весело продолжал Мелиака. – Может, дашь команду, чтоб они и мой виноградник вспахали?

– А у вас, кажется, не было виноградника? – всё так же задумчиво спросил бригадир.

– Это мне дядя Парпи подарил: и виноградник свой, и огород, – пояснил ростовщик.

Парпи-бобо видеть его не может, издали заметит, начинает дрожать, как горячий скакун перед скачками. Коли сойдутся вместе, Дело не обходится без ссоры или хотя бы без взаимных оскорблений. Вот и сейчас. дедушка отвёл волов в сторону, подбросил им сена, подошёл к Мели-ака. Взял щепотку риса из узла, долго мял его на ладони, потом вдруг встрепенулся, взглянул зорко на ростовщика.

– Мелиджан, где же вы такой хороший рис достали, сосед?

– С довоенной поры сохранилось малость, – отчего-то побледнел вдруг Мели. Дедушка Парпи, конечно, заметил его растерянность.

– Не-ет, Мелиджан, рис-то, сразу видать, совсем недавно из крупорушки вышел, – приблизился бобо к ростовщику.

– Клянусь святой могилой, довоенный рис.

– Рис-то этот – колхозный рис, Мелиджан, – всё наступал дедушка.

– Вы, дядюшка, напраслину не возводите на честного человека! Над всеми нами аллах стоит, за такое и наказать может.

– Рис-скороспелку нигде, кроме нашего колхоза, в этом году не сеяли. Уж не тот ли это рис, который воры унесли из охраняемого тобой амбара, а, Мелиджан?

Вперёд вдруг вырвался, растолкав ребят, Хайит Башка.

– Дядя Разык, точно такого риса у Мели-ака в подвале восемь мешков! – закричал он.

– Не восемь, а девять, – поправил Акрам Знаток, собравшийся разжигать очаг в предвкушении жирного плова.

– Девять мешков?! – Колючие брови бригадира поползли вверх.

Сорок членов нашей бригады – все полуголодные, едва держим в руках кетмени, с нетерпением ожидая выдаваемую в обед жидкую похлёбку, а тут… у ростовщика в подвале девять мешков риса, это же надо!..

– За мной, бойцы! – скомандовал бригадир, стремительно запрыгав в сторону кишлака. Мы гурьбой припустились за ним.

В просторном подвале ростовщика обнаружилось одиннадцать мешков риса, девять мешков кукурузы, ящики всяких сладостей, чая, сушёные фрукты. Несмотря на вой и визг семейства Мели, на угрозы его самого, мы всё до грамма записали, потом вернулись в поле, сели хлебать приготовленную Зулейхой молочную похлёбку.

– Кто-то на коне скачет, – сообщил Махмуджан, посмотрев в сторону кишлака.

Ребята вскочили на ноги.

– Это наш председатель, – предположил кто-то.

– Разуй глаза, это ведь участковый! Участковый милиционер дядя Каримов подскакал к нам, резко осадил коня, но не спешился. Красная фуражка его была надвинута на самые глаза, сбоку висел тяжёлый револьвер. Конь под ним беспокойно пританцовывал, ржал и дёргал головой.

– Кто здесь Разык Алиев? – грозно спросил участковый, упираясь ногами в стремена.

– Я, – откликнулся бригадир, не вставая со своего места.

– Кто вам разрешил обыскивать чужой дом?

– Вот эти полуголодные детишки!

– А кто Парпи Касымов? – продолжал милиционер.

– Это я, сынок, – мягко ответил Парпибобо. – Ты бы, сын мой, не уподоблялся Исламу Курбаши, не орал на людей, не сходя с коня. Спешись, поздоровайся по-человечески, а там и разберись, что к чему. Если не побрезгуешь, угостим своей похлёбкой…

– Почему вы ворвались в чужой дом без разрешения?

– Я не бандит какой-нибудь, сынок, чтоб врываться в чужой дом, а коли…

Участковый не дал деду договорить:

– Вы оба сейчас пойдёте со мной, будем акт составлять на вас.

Дядюшка Разык и Парпи-бобо не вернулись ни через час, ни к вечеру, ни наутро. Кишлак был в панике. Мы тоже перепугались не на шутку. Наконец, по совету Марии Павловны, решили всей бригадой пойти в военкомат, потребовать справедливости.