Ведогони, или Новые похождения Вани Житного - Кунгурцева Вероника Юрьевна (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗

Ваня, у которого не было в этом спектакле никакой роли, пришел наконец в себя — и кликнул Березая, пока стража не повернула свои луки в сторону малого лешака. Впрочем, им хватало забот со Златыгоркой. Красный «палач» ничего из происходящего не видел, стоял на сцене и плевал на обожженные гвозденьем руки, лечил, как мог, во рту, небось, сухо стало — всю слюнку извел на раны!..

…С ночи сидел лешачонок под сценой. Ваня одного боялся — как бы он там не заснул в самый неподходящий момент али с голодухи?то всё лобное место не схрумкал. За состязаниями, которые шли весь день, Березай мог только в щелки наблюдать. А в минуту «икс», во время невиданного в этих местах фейерверка, пока все таращились в небо, — и был введен вторым составом новый палач. Красный Древожор, как прозвала лешачонка бабушка Торопа, заранее выгрыз себе в досках люк, — и под шумок оказался на сцене. Одет он был в точности как палач: в красном бархатном плаще, сшитом Стешей еще там, дома… и в маске, сделанной той же Стешей по описаниям кузнецов. Настоящего палача Поток нейтрализовал, когда тот понесся домой за запасными орудиями казни: Кузнецов подмастерье пошел за ним следом, оглушил, связал и для верности запер.

Услыхав сквозь гомон толпы Ванин зов, Березай, кое-как залечивший ладони, соскочил с помоста — и помчались они прочь из Деревни. О, как они бежали! Правда, в конце концов лешак всё ж таки обогнал Ваню.

Примчался мальчик к назначенному месту: к полю у речного обрыва, под которым засыпанный змеиный ход, — а все уже тут. И белая Вида (как ей птички нащебетали, так она и сделала). И Степанида Дымова: льет мертвую воду из заначенного черного пузырька на сломанное крыло помайчимы, полпузырька на крыло пошло, остальное — на покалеченную ногу. Вдруг птички прилетели, гуторят, увела, де, Златыгорка преследователей за собой, в противоположну сторону… Да только ладно ли это, вот что?.. Как бы ведь чего не вышло… Самовила понахмурилась, спешно распрощалась с назваными детьми, расцеловала всех троих в щеки — и полетела выручать крылатую дочь. На мгновение темно стало, хоть глаз выколи — это раскинутые крылья вилы месяц сокрыли.

Глава 10. Похищение

И позадумались ребята, что делать дальше… Коней бы выручить надо! А то как дальнейший?то путь продолжать?.. Да и с бабушкой Торопой проститься не мешает, спасибо за хлеб–соль сказать. Боязно, конечно, в Деревню возвращаться, особенно за лешака страшно — а вдруг кто?нибудь догадался, что тут к чему!.. И всё же решилась троица вернуться! Только алый плащ с Березая сняли да в котомку сунули.

На пути нагнал их соловей, уселся Ване на плечо, дескать, на тебе поеду, дескать, разговор есть. Сообщил, что улетели хозяйки на Старую Планину, а преследователи остались с клювом. Так, дескать, уже летает Златыгороч?ка — залюбуешься! Ни за что ведь не скажешь, что первый день как стала на крыло… Крылья–те у девушки не первый, конечно, денек… Как орала?то краля по ночам, помните? Так это у ней крылышки пробивались! Не просто ведь крылья–те обрести, приходится муку мученическую вытерпеть. Кожу?то людскую пропороли крылята — да и высунулись. Перышки–те еще не выросли — так, пух один, но ничего, скоро оперится хозяйка! А уж как белая Вида довольна, вы бы видели! Сзади летит и любуется на дочернин полет, хотя в два счета могла бы ее обогнать! Но, правду сказать, не плохо и Златыгорка летает, для первого?то дня — просто отлично! А кто обучал девушку? Они с жаворлёночком. Весь сегодняшний день потратили на учебу. Как проснулись под утро от хозяйского крику — поспешили к обрыву, и давай учить новопризванную. И как крыльями махать, и как ноги вместо хвоста использовать, и как парить в вышине, как ветер оседлать — всё ведь надо было показать необученной. Всё с азов пришлось объяснять — хуже, чем птенцу желторотому. Так до позднего вечеру и промучились. Но зато как Златыгорка полетела!!! Ногами так и стрижет воздух, так и стрижет — лучше всякого стрижа!

Тут восторженную речь соловья прервали: Поток попался им навстречу, который ни бельмеса не понимал в пернатом языке. Кузнецов подмастерье, завидев ребят, с ходу стал о Златыгорке спрашивать, где, дескать, онако?.. А соловей тут и гуторит: и для него, де, есть заветное словечко, переведите?ка олуху!.. Степанида Дымова протянула руку ладошкой кверху, на которую перелетел соловей, и с большим чувством перевела…

Улетела, мол, Златыгорка туда, где вилы живут, где девичий источник, вертающий девушкам девичество. Улетела, мол, самовила и наказывала юному кузнецу: только тогда, де, меня сыщешь, когда скуешь железны сапоги — да их износишь, когда скуешь железну шапку — и ее изотрешь, когда скуешь железный хлеб — да об него все зубы обломаешь!

Сел Поток при дороге и стал слезы лить в три ручья. Как бы новый поток не образовался! А соловей распрощался со всеми, от жаворлёночка привет передал — и сделал ноги, вернее, крылья.

Воротами вошли: а в Деревне вовсю гуляют, хороводы водят. Что?то очень знакомое поют. Ну да: каравай, каравай, кого хочешь выбирай!.. Хоровод?то огромный, во всю площадь, небось, вся Деревня в хороводе участвует, а посредине, на сцене, как на блюде… пригляделся Ваня — каравай! В точности такой, как тот, что им в первый день красавица Дена поднесла: хлебный Змей с двенадцатью головами! Только этот?то каравай величиной с овин будет! Вот кто?то из хоровода схватил ребят с лешачонком за руки — и оказались они тоже в кругу. Запели со всеми вместе: — Как на Соколинины именины испекли мы каравай… — А вон и Соколина в общем кругу, едва ногами перебирает, но Пленко–от рядом, не даст девушке упасть. Хоровод то сжимается, то расширяется, сцепленные руки дружно кверху вздымаются, потом опускаются к земле… — Вот тако–ой вышины, вот та–ако–ой нижины! Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай!

Месяц да чадящие факелы на башне освещают действо.

Вдруг из хлебного чрева донеслось:

— Я люблю, конечно, всех, а… Соколину больше всех! — и выбежал оттуда Поток… как только успел их опередить! Схватил девушку и потащил внутрь хлебного Змея!

Нет, он только помог ей взобраться на помост — и обратно вернулся, в общий круг встал. Теперь Соколина водила — и выбирала того, кто ей больше всех люб, кто достоин стать начинкой для каравая–Змея.

— Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай — пел многоголосый хоровод.

— Я люблю, конечно, всех… — крикнула девушка, держась за одно из хлебных крылышек, и призадумалась…

— А Смеяна больше всех! — вдруг выкрикнул пастушонок, забежал к Соколине на сцену и стал что?то горячо говорить девушке, та же только отстранялась и нос воротила. Тут Пленко подскочил — да и дал маленькому наглецу по алябышу, да еще прибавил по отяпышу [58]. Поток бросился на защиту мальчишки, дескать, уж пошутить, что ли, нельзя, подумаешь, какой жених выискался, тили-тили тесто… И чей?то женский голос из общего круга (уж не Торопин ли?) выкрикнул:

— Пусть Смеянко водит!

И с разных сторон донеслось:

— Обидели пастушка!

— Пускай Смеян водит!

— Дайте хоть раз пастушонку поводить!

Счастливый Смеян мигом нырнул внутрь двенадцатиглавого Змея.

Опять закружился хоровод, запел хор:

— Как на Соколинины именины испекли мы каравай, вот тако–ой ширины, вот такой ужины, вот тако–ой вышины, вот такой нижины, каравай–каравай, кого хочешь, выбирай!

— Я люблю, конечно, всех… — раздался вдруг из змеиного чрева низкий, вовсе не Смеяна, голос!

Хоровод замер. «Двенадцать часов, одна минута», — сообщила Степанида Дымова, взглянув на часы. Подул ветер — и факелы на башне погасли! Двенадцатиглавый хлебный Змей на помосте шевельнулся… Может, чудится? Нет, хлебная гора повернулась — и… обрушилась. А на сцене кто?то остался… что?то темное там шевелилось… Вон, кажется, крыло… Да. Три головы! Змей Соколины!

— Змей! — закричали в хороводе. — Змейко! Чужой Змей! Зоритель [59]!