Приключения во дворе - Рысс Евгений Самойлович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Иван Петрович встал, прошёлся по комнате и остановился у окна. Сорок лет ему было, может быть, с небольшим, и здоровье у него было крепкое — не болел никогда ничем, а сейчас, когда Катя смотрела на его согнувшуюся спину, на его наклонённую голову, на всю его фигуру, фигуру беспомощного, несчастного человека, ей показалось, что ему гораздо больше лет, что он уже старый и больной.
— Тут что-то да не так, — заговорил Иван Петрович, ни к кому не обращаясь, будто беседуя сам с собой, будто размышляя вслух. — Зачем же в тринадцать лет парню такие деньги? Тут не мороженым, не пирожным пахнет. Тут страшные могут быть дела. Пожалуй, знаете, я на заводе кой с кем переговорю. Может, помогут люди. У нас там толковые есть товарищи. Вот ведь беда какая! Я тоже хорош. Отец называется! Ну, думаю, шалопутничает парень, шатается целые дни по улицам, так ведь и я в его возрасте не так уж много дома сидел. В школе-то учится. Хоть и не на пятёрки, но из класса в класс переходит. А дело выясняется серьёзное. Тут надо за ум браться. Шутка ли — такие деньги! Для меня в его возрасте полтинник был суммой. Значит, на что-нибудь да нужны они ему.
— А я знаю, на что Вове нужны деньги, — сказала вдруг очень спокойно Люба.
Все повернулись к ней. Она держала расправленный листок тетради, тот самый листок, из которого Мария Петровна то скручивала, то раскручивала трубочку.
— Ничего ты не знаешь, — сказал Витя. — Откуда ты можешь знать?
— А вот и знаю, — уверенно возразила Люба. — Ты ведь, мама, этот листок на столе нашла?
— На столе, — кивнула Мария Петровна головой. — Хотела смахнуть, да как раз товарищ Кукушкина Катя пришла. Я и забыла.
— А тут Вова всё написал, — спокойно ответила Люба. — Я только не пойму, вроде куда-то он уезжать собирается.
Иван Петрович выхватил листок у Любы. Катя и Мария Петровна, заглядывая через плечи Ивана Петровича, читали с ним вместе. Некоторые буквы стёрлись: недаром столько раз скручивалась и раскручивалась бумага. Но Вова писал очень крупными буквами, и разобрать можно было всё.
— «Папа, — читал Иван Петрович, — можешь не огорчаться. Больше я тебе с мачехой надоедать не буду. Сегодня поездом, уходящим в час ночи, я уезжаю в Мурманск. Там поступлю юнгой на судно. Словом, стану моряком. Желаю всего хорошего. Вова».
— Ой, да что же это! — сказал Иван Петрович, растерянно оглядывая Марию Петровну и Катю. — Да ведь тринадцать лет парню, мало ли что может случиться! Куда же он там одни денется?
Мария Петровна первая сообразила, что надо делать. Посмотрев на будильник, она сказала:
— Чего ты волнуешься, Ваня, сейчас только девять часов. Если мы сейчас выедем, в десять будем на вокзале. До поезда останется три часа. Мы подождём, предупредим железнодорожную милицию. Вова только придёт на вокзал, а мы его уже встретим.
А Иван Петрович совсем растерялся.
— Дожил, дожил, — повторял он. — Сын родной убежал. Да разве же я его тиранил? Что же это такое?
Мария Петровна уже несла пиджак и кепку.
— Одевайся, Ваня, — говорила она, — ты не волнуйся, это бывает с ребятами. Может, всё и к лучшему. Поговорите, скажете, кто на что обижен. Может, тут и помиритесь.
Она держала пиджак, а Иван Петрович совал руки в рукава и всё не мог попасть, так у него руки дрожали.
Иван Петрович надел пиджак, а Мария Петровна ушла в другую комнату.
— Вы поедете с нами? — сказал Иван Петрович Кате. — Пожалуйста, поезжайте. Не бросайте нас, я-то ведь не знаю, как с ним говорить. Может, вы поможете. Он ведь знаете какой? Обозлённый, обидчивый. Я что не так скажу, он совсем разобидится.
— Ничего не бойтесь, Иван Петрович, успокаивала его Катя, — я поеду с вами. И, конечно, не брошу вас, и разговаривать с Вовой мы будем вместе, и не на что будет ему обижаться.
А Мария Петровна уже выходила из соседней комнаты, на ходу надевая платок и натягивая выцветший, потрёпанный жакет.
— Ты, Люба, старшая, — сказала она дочери, — следи за Витей. Газ не зажигайте, из квартиры — ни ногой. Может, мы поздно вернёмся, так вы постели себе постелите и ложитесь. У меня ключ, так что спите спокойно. Мы сами откроем. Витю к окну не пускай, да и сама не лазай.
Она уже тащила за руку Ивана Петровича, последние слова договорила с площадки лестницы и, захлопнув дверь, быстро зашагала вниз. За нею шли Иван Петрович и Катя.
— Вы только нас не бросайте, — говорил Иван Петрович Кате, — может, знаете, мы с Машей где-нибудь спрячемся, чтобы он нас сперва не видел, может, вы сперва к нему подойдёте, поговорите с ним, а там уж и мы.
— Хорошо, хорошо, — соглашалась Катя, — не бойтесь, не брошу я вас. И поговорю первая, а вы, если хотите, спрячьтесь.
Как-то небрежно она говорила это, с одной стороны — понимая, что надо успокоить Ивана Петровича, что очень уж волнуется он, а с другой стороны — занятая своими мыслями. Мысли эти пока ещё были неясны, — это были скорее не мысли, а ощущения, и ей надо было подумать, порассуждать. Некоторые предположения возникли у неё, но она совсем не была в них уверена и поэтому не могла поделиться ими с Иваном Петровичем и Марией Петровной. Ей надо было делать вид, что она только и думает о том, как они приедут сейчас на вокзал, как они встретят Вову, как они будут с ним говорить, а голова у неё занята была совсем другим, и очень важно ей было продумать всё до конца, понять всё, пока не поздно.
Они подошли к остановке троллейбуса.
— Тут до метро только пять остановок, — говорила Мария Петровна. — А уж когда до метро доедем, можно считать, почти что и на вокзале. А вот и троллейбус идёт — нам тут любой подходит. Мы быстро доедем.
Катя всё думала и думала о своём, и мысли её становились всё более связными и выстраивались в логическую цепь рассуждений. Ещё во многом она была не уверена, ещё во многом она сомневалась, но уже чувствовала всем своим существом, что нет у неё в запасе никаких четырёх часов, что дорога каждая минута, что, если она не успеет вовремя всё додумать, правильно всё решить, тогда, значит, все её заботы о Вовиной судьбе не стоят ломаного гроша.
Троллейбус подошёл. Задняя дверь открылась. Вошла Мария Петровна, вошёл Иван Петрович и испуганно оглянулся, входит ли за пим Катя. В том состоянии растерянности и беспомощности, в котором он был сейчас, ему казалось, что одна только Катя всё может исправить и всё уладить.
А Катя стояла и не могла решить — войти ей в троллейбус или не войти. Конечно, очень жалко было обмануть растерянного, взволнованного человека, но, чувствуя, что мысль, пришедшая ей в голову, мысль правильная, всё-таки она не была уверена, сумеет ли её разъяснить и доказать. А время не ждало. Если со мысль верна, то дорога каждая секунда. И Катя решилась. Она рванулась вперёд, чтоб сказать Быковым: пусть они едут на Ленинградский вокзал, а она постарается выяснить, действительно ли он обманул их и с какого вокзала он едет на самом деле.
Она рванулась и опоздала. Дверь троллейбуса закрылась.
Троллейбус тронулся. Растерянный Иван Петрович прильнул к стеклу дверцы. И а улице было уже темно, но фонари давали достаточно света. Иван Петрович успел увидеть, как Катя стремительно шла, почти бежала по тротуару, в том же направлении, в котором шёл и троллейбус. Потом троллейбус обогнал Катю и её уже не стало видно.
Горько стало Ивану Петровичу. Вот понадеялся на девушку, да ещё старшую пионервожатую, а она в трудную минуту и подвела.
— Садись, Ваня, — сказала Мария Петровна.
Иван Петрович сел и сказал устало и грустно:
— Никто, Маша, не поможет в трудную минуту. Никто не поможет!
Глава двадцать седьмая. Встреча в поезде
Зря так мрачно смотрел Иван Петрович на мир. Потому и не села Катя в троллейбус, что очень хотела действительно помочь семье Быковых.
С самого начала, когда она прочла записку Вовы Быка, у неё возникло ощущение лживости этой записки. Казалось бы, что? Человек убегает из дому, прямо об этом пишет, ничего, стало быть, не скрывает. И всё-таки чувствовала Катя за всем этим неправду. Сперва, в суете сборов, ей некогда было разобраться в своих ощущениях и понять, отчего возникло чувство неискренности и неправды, но когда спускались они по лестнице, то, разговаривая с Марией Петровной, успокаивая Ивана Петровича, она всё думала о Вовиной записке.
