Кыш и Двапортфеля: Повести - Алешковский Юз (прочитать книгу .TXT) 📗
Когда мы пили чай, я заметил, что она о чём-то хмуро думает и что настроение у неё по-прежнему тревожное…
После завтрака Анфиса Николаевна проверила мою кожу, пощупала лоб и обрадовалась, что у меня ничего больше не болит, а лишь немного щиплет ноги.
— Мы с Кышем спали как убитые и ничего не слышали, — сказал я.
Анфиса Николаевна ответила:
— Это и к лучшему. Димедрол — лёгкое снотворное. Но и без таблеток вы не проснулись бы… Этот человек — большой мастер бесшумной работы… Но ты тоже до поры до времени ни о чём больше меня не расспрашивай. Ладно?
— Ладно, — неохотно сказал я.
ГЛАВА 25
Я помог маме помыть посуду, и мы пошли гулять.
День был пасмурным. Ай-Петри заволокли чёрные тучи, и деревья раскачивал ветер.
Папа, как и обещал маме вечером, ждал нас около входа в «Кипарис». Он от нечего делать протирал носовым платком глаза мраморному льву.
— Привет! — сказал он. — Как дела?
— Нужно переехать! — сказала мама. — Ночью с верёвки утащили зимние вещи и твой свитер… Он тоже висел на верёвке.
— То есть почему он там висел? — возмущённо спросил папа.
— Теперь поздно думать, почему твой свитер висел на верёвке. Анфиса Николаевна милая и добрая, но мне страшно. Я не понимаю, что происходит… Я боюсь… По-твоему, я отдыхаю?
— Во-первых, нужно взять себя в руки! — сказал папа, пристально глядя на маму.
— Тебе хорошо советовать! Ты здесь набираешься сил и здоровья, а мы теряем последние остатки! — всхлипнула мама.
— Марина! Возьми себя в руки! — ещё раз тихо и твёрдо сказал папа.
— Взяла, — сказала мама. — А что ты скажешь вот на это: Кыш, который обычно чует во сне полёт пушинки, ночью, когда вещи снимали с верёвки, даже ни разу не тявкнул. Утром его насилу разбудили! И Алёша спал как убитый. И я — тоже.
— Ничего удивительного: крымский воздух свалил вас наповал, — объяснил папа.
— Мне кажется, что вся эта чертовщина не кончилась, а только начинается. Я предложила заявить в милицию, а Анфиса Николаевна в ответ засмеялась и говорит: «Ни в коем случае! Я во всём должна убедиться сама. Или — или! Через три дня всё выяснится!» Что ты на это скажешь?
— Странно, конечно. Но я что-нибудь придумаю, — пообещал папа и заторопился. — Алексей, будь мужчиной. Кыш! Если ты ещё раз проспишь ограбление, я отдам тебя в цирк! Пока! Я на процедуры! — Он погладил маму по щеке и убежал.
— Алексей! Я буду ждать в машине! — обернувшись, крикнул папа.
— В какой машине тебя будет ждать папа? — спросила мама. Я молчал. — Ах, так? Значит, у вас от меня есть секреты? Вы собираетесь ездить над пропастью по горным дорогам?
Меня прямо разрывало на части. Ведь папа просил не говорить маме, что на десять минут раньше вылез из машины времени, а с другой стороны, мне не хотелось маме врать, когда она и так встревожена ночным происшествием.
— Мам, ты не волнуйся, машина стоит на одном месте, — сказал я и уже не мог удержаться: — Но это машина времени, а не «Волга» и не «Москвич». Честное слово!
И я рассказал, как папа потел, пыхтел и мучился во время силовой процедуры и как я досрочно перевернул песочные часы.
— Ни в коем случае больше этого не делай! — велела мама и вдруг засмеялась: — Я попрошу Корнея Викентича увеличить твоему отцу нагрузки. А теперь идём звонить в Москву.
ГЛАВА 26
Пока мама разговаривала по телефону со своей подругой Люсей, мы с Кышем сидели под огромной чинарой. На стволе её виднелись свежие, вырезанные ножом слова: «Славные парни из Тулы. 1973». И вдруг я придумал, что нужно сделать!
Ведь наверняка любители оставлять в Крыму свои фамилии действуют по ночам или на рассвете, когда все спят! Они тайком забираются с баночками краски и кисточками на прибрежные скалы и, дрожа от страха, малюют имена, фамилии, названия городов, институтов и дурацкие слова вроде: «Дышите глубже, братцы! Вострецов».
Значит, нужно действовать лунной ночью или на рассвете! И, конечно, сообща с ребятами из патруля! Нужно застать на месте преступления хотя бы одного дикаря и показать Корнею Викентичу, потому что он говорил, что не встречал таких людей ни разу в жизни! Это будет операция «Лунная ночь».
ГЛАВА 27
— Ты не трусь, — сказал я маме, когда мы шли через парк к морю. — Через три дня Анфиса Николаевна всё выяснит. И мы будем спокойно отдыхать и купаться… Кыш! Фу! Иди сюда!
Я увидел, как Кыш зашёл на газон, взял в рот витую ракушку с улиткой и хотел её раскусить. Услышав «Фу!», он выронил улитку изо рта, стал лапой кидать её по газону, как шайбу, и ко мне идти не собирался. Ему интересно было выманить улитку из домика. И вообще он был весел, приветливо заглядывал в лица прохожих, здоровался с собаками и радовался, когда ветер откидывал чёлку с его глаз. Ведь прохладу он любил больше, чем жару. И разве мы с мамой могли представить, что через каких-то полчаса он очутится на краю своей гибели…
Мама несколько раз собиралась сходить со мной на пруды посмотреть белых и чёрных лебедей, осетров и золотых рыбок, но мы почему-то попадали не на те дорожки и приходили в другие места парка. И на этот раз мы вышли не к прудам, а к береговым скалам.
На них с грохотом одна за другой накатывались волны. Над ними, словно после взрыва, к небу поднимались брызги, и ветром до нас доносило водяную пыль. А после удара волны наступала тишина, и в тишине хорошо было слышно шипение пены и приятный скрежет камешков, откатывающихся обратно в море.
— Но это ещё не шторм, — сказала мама. — Шторм будет ночью.
— Мама, может, сократим папино катание в машине? — спросил я, посмотрев на мамины часы.
— Ни в коем случае. Пойдём на пляж!
ГЛАВА 28
Мы вдоль моря прошли к лечебному пляжу. «Кипарисники» не купались, а принимали воздушные ванны. Папин лежак пустовал.
— Он в машине, вон там, — сказал я. — Давай подойдём и поговорим.
— Мы должны помогать нашему отцу, а не оказывать ему медвежьи услуги, — ответила мама, но я-то знал, что папа ждёт моего прихода, и чувствовал себя неловко.
Мы пошли на дикий пляж, посидели на лежаках, а Кыш, осмелев, начал заигрывать с волной. Когда она откатывалась, он бежал за ней следом по мокрой гальке и грозно лаял, как будто именно от него, шипя и ворочая камешки, волна убегала в море.
А когда она снова накатывалась, он молча со всех ног мчался ко мне, забегал за спину, просовывал морду под мышку и выглядывал, выжидал и снова с лаем бросался волне вдогонку…
Потом я сказал маме, что пойду и спрошу Федю про то, как он подружился с охотничьим псом.
— Иди, а я немного почитаю, — разрешила мама. Всё-таки я подошёл к павильону силовых процедур и спросил у сестры, в машине ли папа.
— Асанами занимается. Налево площадка, — сказала она.
Я зашёл за угол и увидел на площадке, выложенной простыми досками, за небольшим ограждением папу и ещё трёх членов экипажа машины времени — толстяков Левина, Осипова и Рыбакова.
Они сидели на досках, положив на колени руки, и, полузакрыв глаза, как-то странно дышали.
Папа носом, с лёгким свистом, втягивал в себя воздух и немного погодя, сложив трубочкой губы, выпускал. Остальные — тоже. И так несколько раз. А Корней Викентич по радио давал указания:
— Следите за дыханием!.. Ритмичней!.. Вдох!.. Пауза!.. Выдох! Сероглазов! Сливайтесь мысленно с бытием! Так! Радуйтесь каждой клеточкой вашего тела!
Мне показалось, что на папином лице застыла улыбка, которой я раньше никогда не замечал.
— Меняем позу! — дал указание Корней Викентич, и я наконец увидел, откуда он говорит. Это была застеклённая, возвышавшаяся над пляжем, словно капитанская рубка, кабина.
Трое толстяков, папиных соседей, вдруг встали около стенки на головы, причём им не сразу это удалось, а папа продолжал сидеть с застывшей на лице немного глупой улыбкой.
