Тринадцатый караван - Лоскутов Михаил Петрович (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Еще в окно был виден Сурков: он сидел за столом, держа руками тарелку, как руль, и по временам войлочной шляпой вытирал смущенное лицо. В ночи где-то продолжался еще рев машины, пробивающейся через пески, продолжался ЯЗ-5 и автопробег, и падали еще очки с лица бакинского комиссара, и тысячи незаметных точек-людей на огромном материке, лежащем за нашей спиной, поворачивали по-новому старую Азию.
Рассказ о молодости
Утром странный человек ходит по крыше. На фоне зари он похож на фотографию, снятую контражуром. Он в ночной сорочке и в брезентовых сапогах со шнурками. Холодный ветерок раскрывает грудь и треплет мягкие волосы. Человек стоит и смотрит. Дело происходит в день выхода нашего в пустыню. Под ногами человека простираются ночные тени развалин древнего Куня-Ургенча. Солнце появляется из-за глиняных крыш, из-за минаретов, из пустыни. Оно освещает серые глаза и маленькие усики человека.
Люди, спящие на веранде, просыпаясь, замечают солнце, крышу и человека на ней.
— Профессор! Что вы там делаете? — кричат они, натягивая на себя синие и желтые комбинезоны и подбегая к холодной воде колодца.— Доброе утро, профессор!
— Доброе утро! Я привык вставать рано. Вот рассматриваю солнце. Ожидается нынче хороший день.
Каждое утро он встает раньше всех, он долго ходит вдоль шеренги холодных автомобилей. Он с самой зари занят самыми разнообразными делами: на холмах он собирает какие-то травки, стругает палочки, пристраивает какие-то баночки, прибивает гвоздики. Он ходит и тихо поет романс, какую-то старую песенку, известную только ему одному, пожилому, седеющему человеку.
Он похож на наших автомобилистов, громких и разговорчивых, сверкающих историями и анекдотами, с голосами хриплыми и раскатистыми, точно рев автомобильных гудков.
Самая большая и заманчивая загадка пустыни Каракумов лежит в нескольких километрах к юго-западу от Хорезмского оазиса. На научном языке это называется проблемой Узбоя. Цепь впадин, состоящая из высохшего русла Кунядарьи, высохшего озера Сарыкамыш, высохшего русла Узбоя,— сложный и романтический узел, волновавший многие головы в течение многих веков.
Большая среднеазиатская река Амударья бежит от границ Индии к Чарджую, мимо земель бывшего Бухарского ханства, через азиатские пески, к Хорезмскому оазису. До этого места все обстоит сравнительно нормально, но здесь начинается проблема, которой посвящены научные исследования, легенды, рассказы и стихи. Река здесь, в древнем оазисе, поворачивала в сторону от Аральского моря, уходила в пустыню и втекала в Каспий.
Но несколько столетий назад река снова вернулась в Арал, а ее западное русло высохло, точно рука, пораженная проказой.
...Колонна каракумского автопробега приближалась к границе двух пустынь и системе высохших впадин, пересекая Хорезмский округ и каракалпакский город Ходжейли, чтобы в туркменском городе Куня-Ургенч оторваться от культурной полосы оазиса и уйти в пески Туркменской республики.
Ночевка в Ходжейли происходила в саду, в высокой траве на берегу пруда, среди тополей и оросительных канавок. Толстыми восточными одеялами участники пробега отгораживались от неба, наполненного звездами, от журчания воды, от высоких деревьев, стерегущих пруд. То ли комары слишком звенели над ухом или ночь была очень душна, но из сна как-то ничего не получалось. Он летел прочь, а на его место приходили разговоры о бывшем хозяине этого сада — одном из богачей Хивинского ханства, о каких-то гаремах и слишком восточных вещах. Кто-то заметил, что это одна из последних ночевок в оазисе. Тогда все вспомнили, что лежат почти рядом с пустыней. Им показалось, что она находится за деревьями, и сон окончательно убежал.
— Через два дня мы увидим Кунядарью. Я возьму в гербарий ветку саксаула, растущего на дне русла,— сказал научный работник, сбрасывая одеяло.
— Сто лет назад об этом можно было мечтать,— ответил ему товарищ.
И они заговорили о флоре сарыкамышских солончаков.
Они были талантливыми учеными, руководителями видных научных учреждений, но все же они были молоды, и романтика так чувствовалась в их словах, что казалось, будто они собираются срывать для своих гербариев неприступные альпийские розы.
— Бекович-Черкасский погиб в оазисе, может быть, в этом же саду,— сказал молодой писатель.— Предок хозяина сада был феодалом, беком и воином, породившим нынешних басмачей.
Писатель не раз бывал в пустыне и три года работал над книжкой, в которой добросовестно рассказывал о проблемах Каракумов. Он знал все скучные и веселые тропинки каракумской истории, читал отчеты многочисленных экспедиций и ясно представлял себе людей, мелькавших в академических сборниках: Карелин, Коншин, Молчанов, Дубянский. Это все ученые-исследователи, приходившие и приезжавшие на верблюдах к высохшим впадинам и одиноким колодцам, чтобы сделать сухие и точные отметки о найденных ракушках, составе почвы, растений. Многие из этих людей давно ушли, оставив лишь краткие и микроскопические заметки, другие дали огромные труды по таким практическим и специальным вопросам, что на их изучение потребовалось полжизни. Такова, например,. книжка профессора Н. об ирригационной сети Амударьи, о характере и всех хороших и дурных привычках этой замечательной реки.
Когда молодой писатель собирался уже под утро заснуть, он увидел небольшого человека с маленькими усиками, идущего по траве к баку с кипятком. Человек был в серой мосторговской рубашке и держал в руках какой-то мешок и жестяную кружку. Это и был профессор Н.
— Вставайте, вставайте, друзья! — сказал он научным работникам.— Я уже приготовил себе закопченное стеклышко. Ведь на сегодня назначено затмение солнца. Оно в оазисе должно быть прекрасно видно! Впрочем, ваши синие автомобильные очки еще лучше...
Он выпросил у кого-то очки и, протерев их платком, побежал смотреть на солнышко.
Целый день он делал какие-то записи, потом ходил вокруг машин и осматривал их, как привык осматривать караван, везущий его в пустыню. Он видел в своей жизни разные караваны: мексиканских лошадей и туркменских верблюдов, калифорнийских ослов и африканских слонов. Караван машин ему понравился. Он, довольный, уселся на машине и начал раскладывать вокруг себя пожитки. Так он приехал в Куня-Ургенч.
Человек стоит на крыше и смотрит на развалины города Куня-Ургенч, на песчаный туман, в который уйдет через три часа экспедиция.
Человек этот разглядывает пустыню, как собственную комнату. Сколько видано солнц в пустыне, сколько троп, сколько переходов!
Двадцать пять лет назад он бродил в песках Калифорнии и Мексики. Он знает все пустыни мира. С 1913 года он путешествует в Каракумах и Кызылкумах. Шесть лет он прожил в дореволюционной Хиве, в оазисе, руководя ирригационными работали на Амударье. Колорадо и Аму, саксаул, ковбойские седла...
И вот еще раз солнце встает над пустынями мира. Ветер и песок бьются о брезентовые сапоги со шнурочками. Москиты оазисов, полевая сумка, туркменские верблюды, калифорнийские кактусы, полынь белой земли, анобазис, трава солончаков... Куда сегодня поедет ученый, чтобы открыть тайну, которую он пытался разгадать в течение десятилетий ?
Двадцать лет назад он занялся капризной рекой Аму. Он изучал ее привычки, ее ирригационную сеть, ее высохшие русла, уходящие в пустыню. Профессор Н.— автор проекта орошения Каракумов. Этот проект грандиозен до головокружения. Система высохших русел Кунядарьи, Уз-бой, Сарыкамышская впадина наполняются водой. Сдерживаемая генеральной плотиной у Тахиа-Таша, часть Амударьи поворачивает в Каракумы. Открывается судоходство по Узбою и Кунядарье.
В низовьях Узбоя протянется озеро длиной в 150 километров. Сарыкамыш станет гигантом-озером в 7000 квадратных километров. Это генеральный план. А план завтрашнего дня — обводнение Узбоя и Западной Туркмении плотина у Тахиа-Таша. В декабре 1932 года Госплан СССР одобрил проект, но предложил обследовать и другие проекты.
