Герда - Веркин Эдуард (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Мы с Гошей остались внизу.
– Ну и что ты думаешь? – поинтересовался он. – Куда завтра двигаем? Меня тоже потащат?
– Непременно, – ответила я. – Как без тебя? А двигаем на спирт, конечно.
– А может, на помет? – возразил Гоша.
– Не. На помет не поедем. Ну, сам посуди – наша мама – и помет. А потом, через помет наша машина не проедет никак. Нет, поедем на спирт. Это серьезно. Надо сказать доктору, что и завтра не встретимся.
– Кому сказать?
– Докторишечке. Ну, мозгокруту моему. Ты что, Гоша?
– Да не, ничего я, – пожал плечами Гоша. – Так просто. Спать хочу. Спать?
Ладно, спать, невзирая.
Мы разошлись. Гоша к себе, я к себе. Герда почему-то потащилась за мной и легла в кресло, не знаю даже почему. Почти сразу захрапела и стала видеть беспокойные собачьи сны, дрыгала лапами и громко дышала, но меня это совсем не раздражало.
Я немного посочиняла «Моего друга Ктулху», потом стала готовиться к завтрашнему форсажу. Не спеша, обстоятельно, с раздумьями, со скотчем и с моментальным клеем. В одиннадцать вечера Герда проснулась и вышла, так, не говоря ни слова. Ну, а я еще часик поработала, конечно.
Проснулась от неприятного запаха. Сначала я подумала, что это сгорел фен. Сгоревшие фены имеют вполне определенный аромат. Ну, или Мелкий добыл-таки зажигалку и сжег расчески, давно он к ним подбирался. Или еще что, а оказалось, просто сосиски – я двинулась по неприятному запаху и вышла на столовую.
На газовой плите стояла большая праздничная кастрюля, в которой варилось что-то подозрительное, я сначала подумала, что бигуди. Что мама решила завиться по старинке, экологически чисто, однако, приглядевшись, я обнаружила, что это не бигуди, а вполне себе сардельки и сосиски. Они плавали в котле, интенсивно варились и свирепо смердели. Действительно смердели, запах был совсем не пищевой, а какой-то технический, точно варили в кастрюле масляные фильтры.
Я осторожно, китайскими палочками, выловила из кастрюли сосиску. Выглядела она… Так же неаппетитно, как пахла. С пупырышками еще. На всякий случай решила проверить – выбрала сосиску с виду поприличнее и кинула Герде. Та не прореагировала. То есть никак, даже мордой в сторону сосиски не повела.
Для чистоты эксперимента бросила собаке кусок черного хлеба, она схватила его на лету и сжевала в две секунды, чвак, чвак. Сосиска осталась лежать неприкаянной.
Появилась мама с хозяйственной сумкой, из которой торчали пластиковые бутылки кетчупа.
– Мне кажется, сосиски… условно съедобные, – заметила я. – Герда их, во всяком случае, жрать не решилась.
– Других не было, – ответила мама. – Магазины с утра не работают, пришлось покупать в Торфяном. А там только такие нашлись.
Показался Гоша. Понюхал воздух и тоже покривился, примерно как Герда.
– Это сосиски, – пояснила я. – Для страждущих.
– А гречка где? – спросил Гоша. – С сосисками еще обычно и гречку дают. Как же без гречки?
– Вместо гречки булок купила, – ответила мама. – Нарезать надо, сделаем сандвичи, сандвичи как раз подойдут. Нарежешь?
– Да нарежу, – согласился Гоша. – Только это… Ты уверена? Может, не стоит все-таки ехать?
Мама от своих планов не откажется, я ее знаю. Операция «DOBRO». И мы поедем, в глазах матери уже горел дерзновенный огнь волонтерского служения, едем, в этом я не сомневалась.
Гоша стал резать булки вдоль, как бы для хот-догов.
– А отец знает, что мы собираемся? – спросил он.
– Режь аккуратнее, – не ответила мама.
– Люди там обозленные вообще-то, – напомнил он. – А тут мы с сосисками…
– Они нам обрадуются, – заверила мама. – Сосиски, чай, хлеб.
– Наш Серовский комбинат, спирт – сосиски – лимонад, – изрекла я.
Мама нахмурилась в мою сторону.
– Это не вокзальные бомжи, – возразил Гоша. – У них там подсобное хозяйство, зачем им чай и хлеб? Они не голодают.
Но мама была неумолима.
– Я Герду возьму, – сказала я. – На всякий случай.
– Какой еще случай? – отмахнулась мама. – Там нуждающиеся люди, там дети, там нет никаких маргиналов…
– Пусть Герда тоже едет, – заныла я. – Пусть она тоже едет. Мне без нее страшно.
Я нервно задышала, приготовилась устроить небольшую дрожь и истерию, но мама не стала спорить, согласилась. Она объявила двадцатиминутную готовность и стала сгружать сосиски в термос.
Я сходила к себе за припасами, спустила их к машине. Ничего особенного, скромно, пара плакатов универсального содержания типа «Не допустим», «Но пасаран», «Так нельзя», десяток оранжевых шариков с надписями «Нет», ну, нарядилась еще в бордовую футболку с портретом Че Гевары, ну, и рюкзак заветный прихватила.
Гоша погрузил в машину термос с сосисками и корзину с хлебом, притащил из гаража резиновый молоток, спрятал его под сиденье. Привел Герду. Та выглядела сонно и помято, шерсть, обычно отливающая голубым, обычно блестящая, свалялась и пожухла, точно проросла зеленоватым мхом, стала плюшевой и еле волокла ноги.
Мама поглядела на нас скептически, но промолчала, села за руль, и мы поехали. С решительностью. В мир. Невзирая.
Если честно, я вот такое не люблю. Потому что это заскок. У каждого бывают заскоки, вон, доктор мой психотерапевто, а с фингалом. Но это безобидный заскок. А этот вот материнский заскок плохой, опасный. Это как ослепление. На три минуты ничего не видно, и за эти три минуты мир может запросто рухнуть. Но и интересно. Наверное, если бы не такие заскоки, я бы маму любила гораздо меньше.
Серовский спиртзавод находился в восьми километрах от города и занимался производством спирта из отходов лесной промышленности. Не знаю, насколько он этим успешно занимался, но судя по поселку, не очень. Выглядел Серовский давно не крашенным и давно не латанным, унылым таким, безрадостным, несмотря на лето. Деревья. Деревья были все пожелтевшие, а некоторые и вообще без листьев, такие сухие вертикальные коряги. Вороны. Их что-то много тут водилось – над поселком кружила стая, да и на тополях сидело прилично, жирные такие. Наверное, отходами спиртопроизводства питаются, от этого и развелись.
Церковь. Как всегда разрушенная с покосившейся колокольней. Одним словом, грачи прилетели, Ктулху очнулся, восстал из вод и сдох со скуки. Ну и грачи тоже сдохли, и все сдохли. Депрессняк, мне самой захотелось к забору приковаться и потребовать чего-нибудь вечного.
– Да уж… – сказала мама и повела минивэн к переправе.
Через речку Взводь был переброшен мост, и первые неприятности начались уже здесь. Мост оказался снесен. Видимо, весенним паводком. Не с концами снесен, наполовину. То есть правая половина отсутствовала, движение осуществлялось по левой, да и то по очереди, чтобы не рухнуть.
– Так и должно быть? – спросила я. – Так всегда?
– Да, – ответил Гоша. – Так и должно быть.
– Здорово. Их что, бомбили?!
– Да, во время войны, – ответил Гоша.
– Первой мировой?
Я сфотографировала разрушенный мост, а вдруг пригодится.
– Безобразие, – выругалась мама. – Как здесь можно ездить?
Вообще, все местные жители ездили не особо напрягаясь, но мама, конечно, нас высадила и преодолела мост в одиночку. То есть с Гердой – та выставила в окно морду и нюхала воздух, воздух уже здесь пах кисленьким. Мы с Гошей преодолели мост пешим строем.
– Тут, наверное, весной вообще здорово, – рассуждала я. – Эта Взводь разливается, как море, а тут остаются острова. Каждая деревня – свой остров, а в гости можно друг к другу на лодках ездить. Дети в школу не ходят, электричества нет, все живут при свечах и лучинах! Когда большая вода, жители на крышах сидят, так по телевизору показывают. И коровы у них на крышах, и козы на крышах, и сами они на крышах, и над ними только Млечный Путь, вечные сокровища Вселенной.
– Это ведь ужасно, – сказала мама. – Это совсем не романтика.
– Это прекрасно, – возразила я.
– Это возраст, – объяснила мама. – В твоем возрасте наводнение кажется приключением. А это беда.
