Такой смешной Король! Повесть первая - Леви Ахто (серия книг TXT) 📗
Алфред сказал:
— Ну вот… Еще освободители пожаловали. Сколько их было за семьсот лет! Теперь можно выйти на улицу. Схожу в мастерскую, мое место там.
Глава XV
«Теперь можно выйти на улицу…»
Вряд ли это было адресовано Королевскому Величеству, кому невыносимо стало торчать у окна. Сказанное означало всего лишь, что уже не опасно, поскольку линия фронта продвинулась дальше и находится где-то, может быть, в районе Сосновой Ноги, или Насва, или уже в Сальме, или даже на конце самой пятки Сырвеской голени. Король же воспринял это как команду: всем на улицу! И, прежде чем ему успели что-то запретить или остановить, его сдуло как ветром. Любопытство — это желание увидеть, чтобы узнать, а узнать, чтобы понять. Разве не ясно?
Взрослые могут быть любопытны, могут и не быть — это их дело. Но если такие, как Король, нелюбопытны, их следует поместить в дом сумасшедших.
Куда в первую очередь? — спросил себя вырвавшийся из плена Король.
Везде хотелось побывать одновременно. Может, сразу бежать смотреть на пастбище? В этой стороне тоже здорово долбануло. Лонни, он понимал, там нет: коровы-то утром не шли, вся дорога была занята, да и кто отпустит корову в такое время? Надо было подскочить к дому Раджиевского, если… он еще есть. А вообще-то нужно пуститься галопом на улицу Моря, узнать, как Валдур и Свен, а мимоходом заскочить к Морскому Козлу. Э-э, да их же никуда не пустят, ясное дело.
И Его Величество ни бегом, ни галопом, а отправился нормальным ходом к центру города, глазея на все.
Вот он — парк. Часового у входа нет, значит, можно идти? Он не спеша направился к курзалу. Здесь только что стояли русские автомашины и разные повозки в кустах, они были видны даже с Парковой улицы. Теперь здесь разворачивались другие грузовики, длинные, разукрашенные в зелено-серый цвет. Около них возились солдаты, говорили опять на космическом языке, но уже не на марсианском. У концертной раковины устанавливали полевую кухню, оказывается, эти тоже едят. У выхода из парка на Главную улицу встретилась колонна мотоциклеток и небольших, пестро раскрашенных автомобилей с пулеметами, везде солдаты в зелено-серых мундирах. На Короля ни одна собака не обратила внимания. Солдаты в касках, солдаты в пилотках, солдаты без головных уборов. Воздух не воздух, а гарь какая-то. То ли дымом воняет, то ли мылом, то ли тем, что пьет Калитко. Непонятная вонь. А вот что-то валяется и блестит — гильза. Король поднял ее, понюхал, от нее тоже шла непонятная вонь, и Король догадался — это запах пороха.
Город Журавлей так мал! До центра города Королю не понадобилось долго идти, от небесно-синего дома до центра можно дойти за двадцать минут. Но Король не спешил, он шел медленно. Его занимали люди — женщины и мужчины, даже дети, словно и они освободились только что, как и Король, от домашнего плена.
Но Король не верил, что и взрослые могут быть освобождены от домашнего плена — их не загонишь, а тогда от чего они освободились? Король догадался, с какой иронией было сказано Алфредом: «Еще освободители пожаловали…» Король понимал, что Алфред не очень радовался этим освободителям, а многие, кого он видел на улице, радовались, были веселы. А гулкое буханье теперь доносилось уже с другой стороны города — оттуда, где лес Сосновая Нога.
Напротив магазина игрушек группа людей трудилась у памятника павшим в Освободительной войне — они его восстанавливали, так что теперь, подумалось Королю, он снова будет стоять с саблей в руке — человек, бронзовый солдат. Ему было интересно — где же он был, когда его место занимала цветочная клумба?
Король пошел дальше, направляясь к выходу из города, — на шоссе, по которому можно ехать до деревни Звенинога и дальше до Сухого Места.
Солнце, скорее всего, добралось уже до полуострова Сырве. Каким-то роковым светом светило оно, так показалось Королю, — ржавым. Ему часто казалось — он был уверен, что солнце очень странно светит: всегда по-разному. Вчера, например, оно было теплое, мирное, а сегодня ни с того ни с сего покраснело, словно разгневалось, и свет его стал злобным, неприятным; завтра же, глядишь, оно опять золотистое и дружелюбное. Да, с солнцем, по мнению Люксембургского Короля, так обстояло дело. А на полуострове Сырве — там неизвестно, какие отвратительные события могли в это время произойти, которые освещало солнце, поскольку не оказалось туч, чтобы ими от них загородиться, ведь со стороны Сырве доносилось такое частое буханье, что, надо думать, было отчего стать ржавым солнцу и бурой земле.
Да, Король Люксембургский мог сейчас поклясться: шоссе было освещено ржавым светом. И камни на обочине, и трава, и гильзы, что валялись везде на дорогах, и патроны, и песчинки — все блестело ржаво-золотисто. А сам воздух содержал необъяснимо будоражащие волны, настраивающие его на непривычный лад. Увиденное он воспринимал так, словно он не шел, а проникал через все, что ему встречалось, что видели глаза. Он проникал сквозь действительность, через видение, ощущения, запахи, словно свет, или тепло, или электричество и жизнь — весь мир вокруг были как бы нереальны, как и рука человека, валяющаяся в дорожной пыли в совершенном одиночестве, и рука тоже была ржавая, но бледно-ржавая.
Это была кисть человеческой руки с растопыренными пальцами. Она была оторвана от человека так, что сохранился рваный краешек кровавого рукава гимнастерки, из него торчал белый конец кости.
Король уставился на руку в пыли — видел и не видел ее, до его сознания не доходило, что это… человеческая рука. Но тут ему вдруг трудно стало дышать, и сердце сильно заколотилось в груди: он увидел на руке знакомый рисунок, женщину-рыбу с большими сиськами. Он почти явственно услышал веселый голос: «Это ру-сал-ка, понимаешь? Ру-сал-ка!»
Какой нереальной была действительность! Он смотрел недоуменно на собственные руки. Они были с ним, они были его частями, а рука на дороге была не бледная, а серая. Вдруг солнечный луч высветил маленькую золотистую пуговичку на манжете окровавленного рукава, пуговица, словно маленькое солнце, засверкала, и Король отпрянул. Он не сознавал, как очутился на обочине, за ней в глубоком кювете в крапиве лежало тело солдата. В крапиве он был плохо виден, лежал то ли на животе, то ли на боку и… без головы. Королю вдруг стало страшно холодно, он почувствовал озноб, в страхе осмотрелся — на дороге никого, она была пуста, но где-то вдалеке пыльная туча говорила о приближающейся колонне машин. Король сорвался и побежал. Бежать лучше. Когда бежишь, бездумно отдаешься власти ног. Они несут тебя, и ты подчиняешься их ритму, и нужно дышать — не задохнуться, бежать — не споткнуться, нужно видеть, что впереди.
Он бежал и видел, что все вокруг ржаво, а солнце уже опускалось за пастбище Лонни, в это время оно светит на заднее крыльцо небесно-синего дома на Закатной улице, и солнце стало уже совершенно красное, как бывает только зимою, когда сильный мороз.
Он бежал не останавливаясь. Добежал до центральной площади. Площадь не площадь — квадрат. Квадрат не квадрат — пространство побольше, с небольшим круглым газоном посредине. Вот и магазин игрушек, а памятник уже успели поднять, и стоит солдат с саблей наготове. Король же Люкс — он себя иногда так называл, поскольку слово Люксембург уж очень длинное, — бежал, но перед глазами стояла рука не с саблей, а с татуировкой — женщина с рыбьим хвостом.
Король добежал до парка, уже было повернул вправо, чтобы проскочить улицу Толли с кинотеатром, миновать грязелечебницу, но увидел женщин, которые плача выходили с Замковой улицы. Улица эта и есть подход к замку. Вымощенная булыжником, она проходит между двух домов — единственных на той улице, проходит через заросший камышом древний ров и входит в темный зев длинной арки-туннеля в средневековом крепостном вале.
Людской поток вливался и выливался из туннеля, который также недавно охранялся часовыми, и, подчиняясь инстинкту, Король влился в людскую вереницу, которая шла навстречу выходящим из замка людям с мрачными лицами, их глаза выражали ужас и отчаяние…
