Лабиринт - Лиханов Альберт Анатольевич (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Время пошло дальше и сразу провело между отцами и сыновьями новую черту, водораздел, как говорится в учебнике географии. По одну сторону черты сразу трое – Толик, Темка и отец Толика.
Но что же – так все и останется? Трое по одну сторону? Один отец у Толика и Темки?
Толик повернулся к Темке. Что бы он сказал на это? Толик обрадовался, если бы Темка стал ему братом. Был счастлив!
Но ведь все это детство, все ерунда. Если они оба с отцом, то как же матери? И у Толика и у Темки свои мамы, и обе они жены отца: одна бывшая, другая настоящая. Вот тут-то уж ничего не придумаешь. Никакая фантастика не поможет.
Старая мысль кольнула Толика. Снова он подумал про маму с подозрением. Уж очень веселая она. Подозрительно веселая. А что, если в самом деле выйдет замуж?
Толик с ужасом представил, как в их комнату явится какой-то мужчина и сам собой, не спросясь, станет его новым отцом. Пусть это называется не так – не отец, а отчим, – но какая разница! Другой человек будет проверять дневник, говорить разные слова, указывать, шутить, а может, и бить – всякие ведь бывают люди…
Нет, он никогда не примирится с этим, никогда не будет говорить с этим новым отцом как с отцом!
Толик посмотрел на Темку – и вдруг, может быть, впервые за все время понял его по-настоящему. Понял всю его лютую ненависть к отцу, которая была сперва. И понял вдруг силу – да, да! – силу отца, который преодолел Темкину ненависть. Который заставил Темку сказать: «А у тебя законный отец!»
«Но что все-таки, что будет дальше? – с тревогой и тоской подумал Толик. – Ведь время снова идет, шагает, стучит машинами в пароходе, тикает стрелками в часах».
Толик обернулся. Отец подошел сзади и положил им на плечи тяжелые ладони.
– Что, хлопчики, приуныли? – спросил он негромко и сам себе ответил: – Не надо унывать. Не надо… Ну-ка хвост морковкой!
Сзади запели. Толик подумал, что это опять туристы, но песня была очень странная, не туристская.
Он оглянулся. Тетки, которые тащили мешки и корзины с хлебом, скинув на плечи платки, негромко пели.
Песня была печальная. Сперва Толик различал лишь незнакомую мелодию, но потом разобрал и слова:
Толик оглядел палубу. Притихшие туристы отложили гитары, и удивление остановилось на их лицах. Хмурились почему-то пожилые рыбаки возле своих удочек.
Песню, оказывается, знали не все тетки, и первые строчки выводили лишь четверо – три пожилые женщины и одна помоложе:
пели они, а остальные им помогали дальше:
Толик всмотрелся в четырех запевал. Там, на пристани, он не заметил, какие загорелые были у них лица, да и сейчас не заметил, если бы женщины не скинули платки. Теперь же на лбу и сбоку, на скулах, у них виднелись белые полосы – незагорелая кожа. А все лицо поблескивало в затухающих солнечных лучах, лоснилось; и было понятно, что женщины эти – трое пожилых и одна молодая, да и другие тоже – много работают на солнце.
Женщины умолкли так же неожиданно, как и начали петь. Туристы захлопали не к месту, но никто их не поддержал. Глупо было хлопать за такую песню, а женщины на этих туристов даже не взглянули. На палубе стало тихо, только плескалась и шипела вода за бортом.
– Я думал, мешочницы какие-то, – задумчиво сказал Толик. – Хлеба набрали, будто голодовка. И лезли на посадку как сумасшедшие.
– Нет, – ответил отец задумчиво и помолчал. – Нет, – повторил он тихо, – не мешочницы… Теперь жатва, и в деревне люди с утра до ночи в поле. Чтобы дома хлеб не печь, не тратить время, и посылают недальние колхозы женщин в город за хлебом. Дальним невыгодно, а ближние ездят.
– Так это они не себе? – послышался Темкин голос.
Пока женщины пели, Темка выбрался из своего угла и теперь глядел на них удивленными блестящими глазами.
– Не себе, – кивнул отец и снова помолчал, будто он не объяснял, а вспоминал. – Не себе, – повторил он глухо. – А что толкались они на посадке, так по привычке. Не всегда ведь такие просторные пароходы ходили. Бывали и маленькие, колесные, народу полно, а возвращаться надо, дети у каждой, дом, страда… Мужчины – кто на работе, а кто и с войны не пришел. Так что спешили, толкались, ничего не поделаешь. А теперь уже это вроде привычка…
Отец обернулся к мальчишкам.
– От войны это, – сказал он тяжко. – От войны…
Отец закурил и облокотился о перила. Толик и Темка вглядывались вперед, в быстро темнеющую воду, в узкую оранжевую полосу заката.
Подумав здесь, на пароходе, про войну, Толик представил не танки, не грохот пушек, которые видел в кино. Он вспомнил тетю Полю, ее слова про маму и отца – что молодые они, что не знают настоящего горя и поэтому не берегут друг друга. Он вспомнил портрет ее навсегда молодого мужа, висящий в углу, и удивился: как, оказывается, походили друг на друга тетя Поля и эти женщины! Они походили словно деревья, посаженные в разных местах, но в одно время.
Война давно прошла, а эти женщины и тетя Поля все еще ее забыть не могут – поют печальные песни, смотрят на фотографии тех, кто так никогда и не состарится. И никогда они ее не забудут, потому что война – это самое страшное.
«Но раз война самое страшное, что может случиться, как должны любить друг друга люди, если ее нет? Как должны радоваться друг другу!» – подумал Толик и крепко взял Темку за плечо.
3
Поздно ночью, когда небо, сверкавшее крупными звездами, слилось с рекой, в которой светились красные звездочки бакенов, пароход взревел сиплым, протяжным басом.
Вглядевшись в черноту, Толик заметил, что к ним приближается маленький домик на барже, расцвеченный огоньками. Пароход торкнулся боком в пристань, она жалобно заскрипела, по трапику мальчишки вслед за отцом сошли на дебаркадер, послышались сонные команды капитана, пароход вспенил воду и быстро исчез за поворотом. Стало тихо. Черная вода скользила где-то внизу, едва журча; и казалось, что под ногами не река, а пропасть без края.
Отец привел ребят в крохотную комнатку с широкими деревянными лавками – лавки были такие же, как на железнодорожных станциях.
В комнатке душно пахло кислым потом, и на одной лавке раскатисто храпела толстая тетка, изредка причмокивая губами.
– Располагайтесь! – велел отец. – Все равно ночью не ходьба.
Он сунул свой рюкзак под голову, надвинул на глаза кепку и затих. Мальчишки улеглись тоже. Толик подумал, что лучше бы, конечно, ночевать у костра в поле, но костер был еще впереди. Он улыбнулся предстоящему и не заметил, как его сморило.
Проснулся Толик первым от тревожащего, радостного предчувствия. Он вышел на цыпочках из комнаты ожидания и, взглянув на реку, счастливо рассмеялся. Домик на барже будто поднялся в небо и заблудился среди облаков: он утопал в белесом прохладном тумане. И берег и река исчезли, только небо над головой оставалось прозрачное и чистое.
