Безмятежные годы (сборник) - Новицкая Вера Сергеевна (серии книг читать бесплатно .TXT) 📗
Народу было много: тетя Лидуша с мужем, Женя, Нина и Наташа Скипетровы, мамины молоденькие кузины, Люба с Сашей, ее двоюродный брат, Петр Николаевич; я пригласила Пыльневу и Тишалову, звала и Смирнову, но та, как и всегда, тихо, вежливо, но решительно отказалась. Володю и Колю Ливин-ского особо не перечисляю, так как ведь они все время у нас торчат. Публика все между собой хорошо знакомая, так что друг друга не стеснялись, хохотали и дурили страшно. Новенькими здесь были только Шура Тишалова и Ира Пыльнева, но эти не робкого десятка, скоро со всеми перезнакомились, и «заплясали лес и горы».
Володе, видимо, очень нравится Люба, он все к ней подсаживается и со свойственным ему обыкновением поддразнивает ее… Ишь ты, меня предостерегал от влюбленности, а сам тоже в сердцегрызы записался!..
– Любовь Константиновна, позвольте вам задать один нескромный вопрос, – обращается он к ней.
Люба несколько смущена:
– Пожалуйста!
– Ваше сердце свободно? – таинственно наклоняется он к ней.
Люба краснеет, а в глазах Володи прыгают плутоватые огоньки.
– Вы свободны от прежнего увлечения, от прежнего чувства?
Глаза Любы смелее, но с искренним удивлением поднимаются на него.
– Прежнего увлечения? – переспрашивает она его.
– Да, я подразумевал ваше давнее увлечение мадемуазель Терракоткой…
– Ах, вот вы о чем! – Люба искренне хохочет. – Я-то все еще люблю ее, но она, увы, изменила мне: вышла замуж.
– Вышла замуж? – радостно переспрашивает он. – Великолепно! Я так и знал. Меня не могло обмануть предчувствие, как только я ее увидел, сейчас же решил: это она, Терракотка мадемуазель Снежиной. Ведь она – черная?
– Черная.
– Толстая?
– Нет, тонюсенькая.
– Ну, это пустяки, с тех пор под солнцем юга могла и располнеть, ведь, как известно, от тепла все тела расширяются. Косая?
– Как косая?! – возмущается Люба. – Прямехонькая, с прелестными большими черными глазами.
– Да, да, черные глаза, большие, – подтверждает он. – Конечно, она самая. А что косит, это тоже дело наживное: она, очевидно, страшно ревнива, и вот в то время, как один глаз – правый – якобы равнодушно обозревает местность прямо перед собой, левый напряженно следит за любимым мужем, за – дюша мой, Карапэт Карапэтыч.
Володька красноречиво скосил левый глаз, отчего физиономия его приняла такой нелепо-свирепый вид, что мы так и покатились от хохота.
– Так вот, представьте, какая неожиданность: однажды я совершенно случайно попал в вагон в общество вашей мадемуазель Терракот, ныне мадам Начихал– Наплевадзе. Увидел толстую, косую, неуклюжую, черную армянку и вспомнил вас. «Это она», – мысленно сказал я себе…
– Мерси, очень любезно, – перебивает, смеясь, Люба.
– То есть вы меня не так поняли или, вернее, не дали мне договорить: «Это она, – думаю я, – “сымпатый” Любовь Константиновны». Я сделался весь внимание, так как, видите ли, я сразу сообразил, что когда-нибудь смогу доставить драгоценные сердцу вашему сведения, доложив вам о нашей встрече…
Раз усевшись на своего любимого конька и заведя свою дразнильную машину, Володя все больше входил в азарт. Какие только нелепейшие и разнообразнейшие штучки не были преподнесены нам под псевдонимом злополучной экс-Терракотки и ее дражайшей половины! Посыпались и армянские загадки одна глупей и бессмысленней другой.
– Ну-ка, а отгадайте мою неармянскую загадку, – предлагает Тишалова. – Какое животное может провалиться в свою собственную середину?
Вот странно, отгадали только мамочка и я, а так просто: корова, ее середина – ров, в который она вся, целая, и провалиться может.
– Еще, еще, еще что-нибудь! – просили Шуру.
– У ворона два, у человека одна, у гуся и свиньи ни одного. Что это такое?
Эту загадку несколько человек отгадали – буква «о».
– Господа, а когда же гадать? Непременно нужно. Как же в сочельник да не погадать, – предлагает кто-то.
– Да, да, – подхватывают голоса.
– А как?
– Прежде всего бежим на кухню, – предлагает Ира Пыльнева. – И пусть каждый вытащит, не глядя, первое попавшееся полено: каково оно будет, таков будет будущий муж или жена.
– Отлично!
– А потом лодочки пускать, имена поджигать.
– А потом всей компанией на улицу имена спрашивать! – подхватывает Володя.
Летим в кухню, вооружаемся поленьями, стараясь по ним создать образ своей будущей дражайшей половины.
Бедная Люба! Будущее сулит ей мрачные перспективы: что-то кривое, шероховатое – верно, супруг ее будет злющим-презлю-щим кривулей. Полено Шурки Тишаловой довольно презентабельное в смысле стройности, но торчат три заковыристых сучка.
– Ничего, обтешем, – отмахивается она.
Мое полено тоненькое, длинное, и для полена так, пожалуй, даже изящное.
– Ишь ты! – не может упустить случая Володя. – Какого себе моя сестричка франтика выискала. Ну что, – шепчет он мне в самое ухо, – теперь сама видишь, я был прав: это не кто иной, как Коля Лив…
– Пошел вон! – опять туряю я его. – Вот на свою суженую лучше посмотри, вся на левый бок съехала. Еще такую поискать тебе придется. Впрочем, не надо искать, я тебе достану. Милый Володечка, будь отцом родным, женись ты на нашей преподобной Клепке… Коли уж тебе на роду кривая написана, возьми нашу, тебе ведь все равно, а нам доброе дело сделаешь.
– Правда, правда! – одобряют Люба, Ира и Шура.
– Владимир Николаевич, пожалуйста! – несется со всех сторон.
Следующий гадальный номер – пускаем на воду лодочки с зажженными свечками. Володька незаметно все норовит толкнуть мою с расчетом, чтоб она подожгла бумажку с Николаем. От его чрезмерных усилий скорлупка, подойдя уже совсем близко к записочке, благодаря данному ей резкому толчку, накреняется, зачерпывает воды и бултых ко дну. Зато его лодочка сожгла всю Клеопатру.
– Ура!.. Клепку испепелило пламя Владимира Николаевича! – смеются кругом.
Накинув шубки и платочки на голову, мы шумной, беспорядочной компанией стремглав несемся вниз по лестнице на улицу – спрашивать имена. Холодно, морозно, светло.
Самая настоящая рождественская ночь. Прохожих мало.
– Вот извозчик, я у него спрошу имя, – говорю я.
– Извозчик, как тебя зовут? – обращаюсь я к молодому толстому парню, сидящему на козлах.
– Кучкин Митюха, из пскопских, – флегматично заявляет он.
Вся моя свита разражается неудержимым смехом, едва успели мы отойти от извозчика на приличное расстояние.
– Поздравляю, мадам Кучкина! Просто, звучно и аристократично: madame labaronne Koutchkine. Прелестно! – рад стараться Володя.
Коля Ливинский допрашивает о своей будущей нареченной какую-то горничную и получает в ответ: «Аксинья»! Люба обеспечена Никифором. Женя подходит к двум не то приказчикам, не то мастеровым и осведомляется у них:
– Как вас зовут?
– Зимой Кузьмой, а летом Филаретом, – хохочет, довольный собственной остротой, один из них.
Женя сконфужена, нам смешно, но мы сдерживаемся, боясь нарваться на какую-нибудь дерзость. Умудренная только что виденным, Ира заявляет:
– Я пойду спрашивать у того вот, что там, прижавшись около стенки, возле почтового ящика стоит. У него такой жалкий и скромный вид, он уж, верно, острить не будет. Только и вы, пожалуйста, идите, чтобы на всякий случай быть поблизости.
Наша шумная орава движется в нескольких шагах за ней, опрашивая по пути встречных. Вот раздается нежный голосок Пыльневой; в ответ на него доносится до нас гораздо менее приятный и мелодичный голос:
– Имя как?.. А тебе что за дело? Зовут, как зовут. Видишь, на ногах стою. Говори, стою? Ну, тогда и не трожь! Вот как брякнусь в канаву, как станет меня городовой подбирать, чтоб в кутузку, значится, вести – ему и скажу, как звать. А теперича, видишь, – стою, не качнусь.
Растопырив руки и с трудом отделяясь от спасительного ящика-опоры, шатаясь во все стороны, пьяница беспомощно хватается за воздух.
– А она: «как звать»? Так я тебе и скажу!.. – хорохорится он. – Шалишь, были дураки да все вышли…
