Любовь и картошка - Киселев Владимир Леонтьевич (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗

— Так,— недоверчиво отозвался Сережа.— Ну, а например?..

— Например?.. Примеров можно было бы привести много. Скажем, захотел бы ты выразить такую мысль... Захотел бы сказать, что людей объединяет прежде всего язык. Что именно язык в первую очередь отличает одну нацию от другой, один народ от другого. И язык свой создают сами народы. Весь язык в целом и каждое слово в отдельности. И первыми помощниками народам в этом замечательном, в этом нужном и трудном деле являются поэты. Представим себе дальше, что ты бы хотел сказать, что среди этих поэтов был и такой человек, который обращался со своим дарованием несколько легкомысленно: пьянствовал, хулиганил, не успел написать многого из того, что мог и должен был. Что человек это был какой-то... ну, как бы это сказать... какой-то легкомысленный, но поэт замечательный. И смерть его — горькая потеря и для всего народа, и для тебя... Видишь, сколько бы тебе пришлось затратить слов для того, чтобы выразить эту мысль, а вернее сказать, эти мысли.

Но вот Маяковский в стихотворении «Сергею Есенину» выразил все это и еще многое двумя строчками:

Это и есть поэзия.

— И это главное? — спросил Сережа.

— Нет, главное все-таки не это,— ответил инопланетянин.

Он улыбался. Он задумчиво улыбался. То есть его странная голова со множеством глаз, конечно, не улыбалась. Задумчивая улыбка была в голосе, который звучал у Сережи внутри, в голове, в голосе Виктора Матвеевича. Даже по одному голосу Сережа всегда знал, что чувствует Виктор Матвеевич.

— Главное, в самом деле, другое,— продолжал инопланетянин.— Главное — правда. Был такой известный поэт Алексей Константинович Толстой. Романс, который тебе так нравится — «Средь шумного бала»,— написан на слова его стихотворения. Алексей Толстой был графом, помещиком. Ваш колхоз имени 12-летия Октября расположен на землях, которые принадлежали ему. У него здесь, на краю Черниговщины, было тридцать три тысячи гектаров пахотной земли. Во сколько раз это больше, чем у вашего колхоза?

— В три раза,— ответил Сережа.

— В три раза,— подтвердил инопланетянин.— И в сороковых годах прошлого столетия он так писал об этой земле:

Как ты думаешь, танцевали тогда парубки вприсядку? Или поэт это придумал?

— Наверное, танцевали. В минуты отдыха. Не все же время они работали на помещичьей земле.

— Наверное, иногда танцевали,— подтвердил инопланетянин.— Такими увидел помещик Алексей Толстой этих людей и эту бедную землю. А Тарас Шевченко в тех же сороковых годах прошлого века об этих же самых местах, об этих же людях написал так:

— Я знаю,— сказал Сережа.— Мы эти стихи Шевченко проходили в школе.

— «Проходили»! — передразнил Сережу инопланетянин.— Их нельзя «проходить». С ними нужно оставаться. С ними нужно жить. Это самая высокая поэзия. Потому что Тарас Шевченко видел большую народную Правду, а Алексей Толстой свою собственную маленькую правдочку.

Глава пятнадцатая

НЕОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

— Атебя, Сережа,— радостно объявила Наташа,— тогда б вообще на свете не было. И пришлось бы мне алгебру списывать совсем у другого мальчика.

— Может, и был бы,— как-то по-новому, оценивающе посмотрела на Сережу Алла Кондратьевна.— Но я б из него совсем другого человека сделала. Он бы у меня Гришины слова, как попугай, не повторял.

— Какой толк в том, что он мои слова повторяет, когда он твои дела делает,— улыбнулся Григорий Иванович и вдруг резко, в упор спросил у Сережи: — Ты картошку в магазин по весу сдавал?

Сережа растерялся. Он понимал, что вопрос этот неспроста, что отцу что-то известно, что, если он скажет «да», это будет неправда и батя не остановится перед тем, чтобы при всех уличить его во лжи, а если он скажет «нет»...

Матвей Петрович увидел, как растерянно потупился Сережа, и поспешил на выручку.

— Он — самосвалом... Что же ее, верейками перевешивать?

— Значит, прямо по накладной,— все так же резко обратился к Сереже Григорий Иванович.— На веру?

— По накладной,— нерешительно подтвердил Сережа.

— Накладные всегда были?

— Всегда.

— По скольку возил? — быстро, не давая Сереже опомниться, спросил Григорий Иванович.

— Когда как,— уклонился от ответа Сережа.

— Что значит — когда как? Сегодня сколько было?

— Ну что ты к нему пристал?..— вмешался дед Матвей. Он видел, что Сережа не выдержит такого напора.— Как ревизионная комиссия.

— Сережа, я у тебя спрашиваю, — требовательно и беспощадно посмотрел на Сережу Григорий Иванович.

— Сегодня...— не сразу ответил Сережа,— сегодня, кажется, две.

— Как это «кажется»? — возмутился Григорий Иванович.— Возил и не знаешь сколько?

— Серега,— удивился председатель,— у тебя машина с верхом была загружена. Я видел. Где там две!

— Так. Понятно. Значит, это в накладной было две,— констатировал Григорий Иванович.— Кто тебе накладную выписывал?

Сережа исподлобья посмотрел на Матвея Петровича и решительно выпалил:

— Сам выписывал.

— Что значит сам? Где ты ее взял?

Сережа и прежде замечал, что достаточно лишь сказать первое слово неправды, а дальше за него, за это слово, цепляются другие, как колесики в часовом механизме, и все это начинает вращаться и оборачиваться, и уже не поймешь, где начало, а где конец.

— В бухгалтерии. В ящике,— ответил Сережа.

— В каком ящике? — опешил Григорий Иванович.

— Вот тебе и Макхью...— протянула Алла Кондратьевна.

— Подожди,— остановил Сережу председатель так, словно Сережа продолжал говорить.— Значит, написал две, а привез три? Ну, а деньги?.. Пополам?..