На тихой улице - Карелин Лазарь Викторович (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Да вы, собственно, о чем, товарищ Тихомиров? — улыбнулась Лена. — Мне действительно нужен судья, и я все уже обдумала.
— Скажите, это не развод? — шепотом спросил адвокат.
— Развод? — рассмеялась девушка. — Но я даже не замужем.
Кивнув оторопевшему адвокату, она быстро вошла в здание суда.
5
Истертые временем пологие ступеньки привели Орешникову в длинный коридор с чинно шествующей уборщицей и секретаршей, выскочившей из дверей какой-то комнаты, казалось, лишь для того, чтобы скрыться через мгновение в комнате напротив.
Лена быстро нашла дверь с дощечкой «Судья 3-го участка А. Н. Кузнецов» и вошла в приемную.
— Доложите, пожалуйста, товарищу Кузнецову: старшая пионервожатая десятой мужской средней школы Орешникова, — сказала она, обращаясь к сидевшей за столом женщине.
— Товарищ Кузнецов на судебном заседании, и вообще сегодня неприемный день, — рассеянно выслушав ее, сухо объявила женщина.
Она неодобрительно посмотрела на девушку, на ее нарядный костюм и новые туфли, и под этим холодноватым, по-женски проницательным взглядом уже немолодой, с бесцветным лицом секретарши Лене стало как-то не по себе и вспомнились утренние колебания: надевать или не надевать для посещения судьи свой лучший костюм и новые туфли.
«Ведь говорила же — не наряжайся!» — с досадой подумала она, чувствуя, как недавняя решимость обязательно повидать судью покидает ее. И все в этой слишком уж скромно обставленной комнате, с такой под стать мебели сухой секретаршей, как бы подтверждало ее сомнения: «И незачем было приходить. Здесь суд. Здесь даже секретарши смотрят по-особенному — сурово и неодобрительно. Поворачивайся и поскорей уходи».
Но Лена не очень-то любила поворачиваться и уходить, так ничего и не добившись. Да и эта постная женщина за столом положительно начинала ее злить.
— Ничего, я подожду, — с вызовом глядя на нее, сказала девушка.
— Но я же объяснила вам: сегодня неприемный день. Приходите завтра.
— Завтра? Ну нет, завтра я не могу. — Лена заметила, как удивленно расширились глаза секретарши, и, довольная, что хоть чем-то расшевелила ее, перешла в наступление: — Если здесь нельзя ждать, то я подожду в коридоре. И вообще, — это «вообще» она произнесла совсем как секретарша: высокомерно-протяжно, — почему у вас тут так хмуро? И мебель какая-то скучная, и вот занавески пыльные…
— Как?! — оторопев, воскликнула женщина. — Это приемная судьи, гражданка! — взорвалась она. — Здесь суд, а не театр. Ясно? И ждать в неприемные дни здесь нельзя. Я занята, мне работать надо.
— Ну и что ж, что суд? — невозмутимо заметила Лена. — В суде как раз и должно быть светло, чисто, просторно. Разве я неправа? — Она вежливо, благожелательно смотрела на секретаршу. — А эти занавески… Неужели так уж трудно вам было их постирать?
Разговор был окончен. Лена не стала ждать гневных слов, которые уже готовы были сорваться с губ вскочившей со стула женщины, и вышла в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь.
«Ну вот, всегда я так! — смеясь и досадуя на себя, подумала она. — Наговорю людям бог знает чего, а потом лезу к ним со своими просьбами».
Она прошлась по коридору, раздумывая над тем, стоит ли ждать, когда освободится Кузнецов, и сколько, собственно, ей еще придется ждать.
В конце коридора за чуть приоткрывшейся дверью послышался чей-то громкий, срывающийся на крик голос. Лена заглянула в просвет между дверными створками.
Она увидела довольно большую комнату, тесно заставленную тяжелыми, дубовыми скамьями, а в глубине ее — длинный стол, покрытый суконной скатертью, и массивные кресла с высокими, украшенными гербами спинками.
За столом, в самом высоком кресле, сидел Алексей Кузнецов, тот самый Алеша Кузнецов, которого Лена хорошо помнила еще по школе, когда он, ученик десятого класса, стал пионервожатым их отряда.
Трудно было поверить, что этот суровый и очень взрослый человек — таким сейчас представился девушке Алексей — и есть их бывший вожатый, их Алеша Кузнецов, которого ребята любя называли между собой «Кузнечиком», не столько за его фамилию, сколько за легкую, чуть подпрыгивающую походку и за легкий же, веселый нрав первого в школе спортсмена и озорника.
Трудно было поверить, что седой полковник и пожилая женщина, в которой Лена узнала учительницу из соседней школы Иванову, что оба эти уважаемых человека сидят по правую и по левую руку Кузнецова, а он — председательствующий — спокойно разбирается в чем-то чрезвычайно важном, что сейчас здесь происходит.
Внушительного вида пожилой мужчина, стоя перед судейским столом, что-то кричал, с возмущением глядя на Кузнецова.
Лена прислушалась.
— Не вам меня учить уму-разуму, товарищ судья! Вы мне в сыновья годитесь… — услышала она и испугалась, что Кузнецов смутится от этих резких слов, не сумеет должным образом на них ответить.
И действительно, Кузнецов как-то неуверенно провел рукой по лбу, а потом, склонив голову, начал перелистывать лежавшие перед ним бумаги.
«Промолчал!» — огорчилась Лена.
Мужчина же перед судейским столом все возвышал и возвышал голос:
— Да, сердцу не прикажешь, товарищ судья. И двадцать лет совместной жизни еще не доказательство прочности семейных уз. Поверьте мне, коль скоро я пошел на развод…
Тут Лена увидела сидевшую в первом ряду женщину, которая всякий раз, когда мужчина особенно возвышал голос, вздрагивала и, как бы соглашаясь с ним, печально кивала головой. Глядя на ее измученное лицо, Лена догадалась, что здесь сейчас слушается дело о разводе и что крикливый мужчина почему-то обязательно хочет развестись со своей женой, а той горько, стыдно и больно от его слов, от его резкого голоса, от всей его вызывающей манеры держать себя.
«Да осади же его! — чуть не вслух подумала Лена, загораясь возмущением против крикливого мужчины и недоумевая, почему Кузнецов так спасовал перед ним. — Уж я бы сказала! Я бы ему сказала!»
Она подалась вперед и, не замечая этого, оказалась на пороге отворившейся двери.
— Ну, довольно… — вдруг услышала она совсем негромкий голос, сразу даже не поняв, что это заговорил Кузнецов.
По мере того как он говорил и слова его доходили до ее сознания, она с радостью убеждалась, что именно так и следовало ему говорить с этим громкоголосым гражданином, именно так — убийственно спокойно и жестко, а вовсе не так, как хотела говорить она: накричать, обругать, да не просто, а самыми обидными словами, какие только могли прийти ей сейчас в голову.
— Ваши доводы, гражданин Винокуров, очень убедительны, — говорил Кузнецов. — Но, если верно, что двадцать лет совместной жизни еще не доказательство прочности семьи, следовательно верно и то, что пятнадцать лет отцовства еще не доказательство вашей привязанности к дочери.
— Но помилуйте! — воскликнул Винокуров.
— Нет уж, это вы нас помилуйте! — с внезапной запальчивостью оборвал его Алексей, но тут же, заметив удивленные взгляды народных заседателей, снова взял себя в руки и уже спокойно, даже подчеркнуто спокойно, продолжал: — Мы достаточно долго выслушивали ваши рассуждения и о том, что сердцу не прикажешь, и о том, что вы росли, а жена не росла. Словом, мы уже достаточно хорошо познакомились с вашими взглядами на семью. Но теперь речь идет не о ваших взглядах, а о судьбе вашей дочери: кто будет воспитывать ее — мать или отец, точнее — хорошо зарабатывающий, высококультурный отец или же больная, отставшая от жизни мать…
— Я вижу, что вы явно предвзято ко мне относитесь, товарищ судья! — с возмущением сказал Винокуров. — Между тем суд обязан рассматривать дела совершенно беспристрастно.
— Да, совершенно беспристрастно, — поднимаясь со своего места и укладывая разложенные на столе бумаги в папку, сказал Алексей. — Мы так ваше дело и рассматривали. Более того: мы только тем и озабочены, чтобы сохранить вашу семью. Но… — Алексей замолчал и, медля объявить об окончании судебного заседания, выжидающе посмотрел на Винокурова. Он ждал, что тот захочет еще что-то сказать, давал ему последнюю возможность одуматься.
