За что? - Чарская Лидия Алексеевна (читаем книги txt) 📗
Пони трогается, шарабан за ним, и рваные ребятишки остаются далеко позади…
— А вот и Воронской со своей малюткой! Что за прелестное дитя! — слышится за мною чей-то ласковый голос, едва мы появляемся в зале Павловского вокзала, уже полной народа — взрослыми и детьми.
— Ничего нет и особенного, — отвечает другой. — Разрядили как куклу, поневоле будет мила, — Взгляните лучше на Лили. Вот это действительно прелестная девочка! Сейчас видно, что она из аристократической семьи, — не унимаете голос.
Я хочу оглянуться и не успеваю, потому что мы входим в эту минуту с «солнышком» в огромный зал.
Музыка гремит на эстраде, где сидят музыканты. Какой-то длинноусый человек машет палочкой вверх, вниз, вправо и влево, перед самыми лицами музыкантов. Мне становится страшно за музыкантов. Я боюсь, что длинноусый человек непременно побьет их своей палочкой. Я хочу выразить это мое опасение отцу, но в ту же самую минуту к нам подбегает, подпрыгивая на ходу, стройненькая, огненно-рыжая девочка в шотландской юбочке, с голыми икрами (чулки едва-едва доходят ей до щиколотки) и вскрикивает радостно, приседая перед моим отцом:
— Monsieur Воронский! Здравствуйте. Папа прислал меня к вам.
— А, Лили! Очень рад вас видеть. А вот и моя дочурка. Познакомьтесь с нею, — ласково отвечает ей мое «солнышко».
Рыжая девочка едва удостаивает меня взглядом. Ей лет 7–8 на вид, но она старается держать себя совсем как взрослая. Это уродливо и смешно.
Мне эта рыжая девочка совсем-совсем не нравится. У нее такое гордое лицо. И шотландская юбочка, и голые икры, все, решительно все мне не нравится в ней. И поэтому меня злит, что «солнышко» так ласково разговаривает с нею.
— А мы и не поздоровались с вами как следует, Лили, — говорит «солнышко», — можно мне поцеловать вас?
Что? Или я ослышалась?
«Солнышко» хочет поцеловать чужую девочку? Нет! Нет! этого нельзя, нельзя! Или он, «солнышко», не знает, что ему можно ласкать одну его Лидюшу?
И прежде чем он успел приблизиться к рыжей головке, я бросилась к нему с громким криком:
— Не хочу, не надо! Не надо, папочка!
Позади нас кто-то рассмеялся.
— Хорошенькое воспитание дают ей ее тетушки! — слышится поблизости язвительная фраза.
— Сиротка! Что поделаешь!.. Без матери всегда так бывает, — говорит другой, уже знакомый мне голос.
Живо обернувшись, я вижу сухую старушку с черепаховым лорнетом у глаз.
Прежде чем «солнышко» успевает остановить меня, я быстро вырываю мою руку из его руки, мелкими шажками подбегаю к старушке с лорнетом и, дерзко закинув голову, кричу ей в лицо:
— Неправда! я не сиротка!.. У меня есть «солнышко», тетя Лиза и тети: Оля, Лина и Гуляша. А у вас их нет…
И мой голос звенит слезами.
Папа очень сконфужен. Он бросается к старушке с лорнетом и извиняется, расшаркиваясь перед нею.
— Лидюша, Лидюша, — испуганно шепчет он, — что с тобою?
— А потому, что она злючка! — очень громко и отчетливо говорю я так, что ехидная старушка с лорнетом, наверное, слышит мои слова.
Я еще хотела добавить что-то, но тут предо мною внезапно выросло светлое видение с белокурыми локонами.
— Прекрасный принц! Здесь! — широко раскрывая свои и без того огромные глаза, удивленно вскрикиваю я.
— Да, прекрасная принцесса!
И Вова Весманд, он же и мальчик с ослом, с самым забавным видом расшаркивается предо мною и тут же прибавляет:
— Хочешь, я буду твоим кавалером?
— Вова! Вова! — кричит, пробегая мимо нас как раз в это время, рыженькая Лили, — идем танцевать со мной.
Но уже поздно: мы взялись за руки и кружимся по залу, — я с моим прекрасным принцем. Но — ах! — что это был за танец! Вероятно, нечто подобное пляшут дикие вокруг костров! Как ни болтала я ногами, как ни старалась попасть в такт музыка, ничего не выходило. Другие пары кружились, как бабочки, кругом нас в то время, как я и мой кавалер бессмысленно топтались на одном месте, поминутно натыкаясь на другие пары. Наконец, окончательно потеряв терпение, Вова разом остановился посреди залы, тряхнул своими длинными локонами и, топнув ногою, вскричал:
— Нет! С тобою и шагу сделать нельзя… Лили! Лили! — позвал он пробегавшую мимо девочку, — танцуй, пожалуйста, со мною. Моя дама слишком мала для меня. Лили звонко рассмеялась и бросила на меня торжествующий взгляд.
Я готова была расплакаться от обиды и злости. С тоскою поводила я глазами вокруг себя, ища «солнышко». Но «солнышко» занялся разговором с высоким военным и ему было не до меня. А музыка гремела, и пары кружились, не давая мне возможности пробраться к нему. Каждую минуту я рисковала быть опрокинутой на пол, сбитой с ног, ушибленной, помятой. У меня уже начинала кружиться голова, ноги стали подкашиваться, перед глазами пошли красные круги, как вдруг я почувствовала чьи-то руки на своих плечах!..
— Девочка, тебе дурно?
Передо мною стоит бледный худенький мальчик, лет восьми, с высоким лбом и редкими как пух волосами. Умные серые глаза мальчика с заботливым вниманием смотрят на меня.
— Я хочу к моему папе! — тяну я капризно, оттопыривая нижнюю губу.
— Я провожу тебя к нему, — говорит мальчик. И, крепко схватившись за руки, мы пробираемся к тому месту, где папа разговариваешь с высоким военным.
— Вот, Алексей Александрович, ваша дочка, — говорит мой спутник, подводя меня к папе
— Спасибо, Коля! — отвечает «солнышко» и тотчас же снова обращается к высокому военному, очевидно продолжая начатый разговор:
— Да, да, наши солдатики храбры, как львы… дерутся на смерть… Мне брат писал что «там» очень рады перемирие… Вздохнут немного…
— А про Скобелева пишет? — осведомляется военный.
— Как же! Брат состоит в его отряде…
— А вы не думаете, что и до вас дойдет очередь? — спрашивает высокий военный, обращаясь к моему папе — Пожалуй, там недостаток в военных инженерах, и вас тоже призовут… — говорить военный.
Но тут папа значительно скашивает глаза на меня.
— Пожалуйста, — тихо шепчет он, — не говорите этого при ребенке, — она у меня нервная, знаете, такая…
Но я успела уже расслышать все и догадалась, что речь идет о войне с турками. У нас часто говорят про эту войну. Мой папа—военный инженер и его ужасно интересует все, что происходить там, на войне, или, как он говорил, «в действующей армии».
— Ну-ну, Лидочка! — говорить высокий военный, — не пугайся! Папу твоего не возьмут на войну к туркам.
— Я знаю, что не возьмут! — отвечаю я храбро.
— Почему? — улыбается военный.
— Да потому, что я не хочу! — бросаю я гордо и задираю кверху голову.
Все смеются, и папа, и высокий военный, и худенький мальчик, который привел меня к «солнышку».
— А я так хочу на войну! — слышится подле нас веселый голос, и я вижу Вову Весманда и рыжую Лили перед нами.
— Я хочу быть гусаром! — добавляет он весело и вызывающе смотрит на нас своими бойкими, живыми глазками.
— Молодец! — говорить военный.
И потом, заметив худенького мальчика с умными, серьезными глазами, обращается к нему.
— И ты тоже хочешь идти на войну и быть гусаром, не правда ли?
— Ах, нет, — живо отвечает мальчик. — Там людей убивают и кровь льется. Зачем же?
— А зачем турки бедных болгар обидели… у них дети! — заносчиво кричит Вова и сверкает глазенками.
— И у турок дети… маленькие, — с мечтательной грустью говорит худенький мальчик. — Нет, я в гусары не пойду. Я лучше учителем буду, — заключает он тихо.
— Учитель! Учитель! — в один голос хохочут Лили и Вова, — а сам наверное ничего не знает…
— Нет, знаю, — веско и убедительно говорить мальчик.
— Не спорьте, не спорьте, дети, — останавливает мой отец расходившуюся компанию. — Ну, нам пора. Едем Лидюша, — добавляет он и пожимает руку военного.
— До свиданья, дядя Воронской. Приходите же к нам! И вот с нею, — тоном избалованного ребенка говорить Вова, и небрежным кивком головы указывает на меня.
— Au revoir, monsieur! — приседает перед папой рыжая Лили.
