Любовь и картошка - Киселев Владимир Леонтьевич (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
В городе же, так же, как картины на стенах музеев, соревновались между собой запахи. На черно-серой асфальтовой стене с проемами-окнами садов, с широкой дверью на Днепр были развешаны запахи бензина легковых автомашин, дизельного топлива автобусов и смешанного с бензином машинного масла мотоциклов, мяса и колбасы гастрономов, лаврового листа и кофе бакалейных отделов, копченой рыбы и яблок, которые почему-то продавали на улице, и духов, которыми зачем-то щедро поливали себя все городские женщины и некоторые мужчины.
Зелени в городе было много — цветов и деревьев, однако к запаху цветов примешивался запах излишка азотных удобрений, которыми их перекармливали, а деревья обрызгивали от насекомых раствором хлорофоса.
Но под толстым, местами в полметра, слоем асфальта скрывалась замечательная земля, душистая и рассыпчатая, земля, в которую воткни палку — вырастет дерево. Сережа видел, как в парке подсаживали кусты. Лопаты выворачивали грунт, которому и цены не было.
Слово «земля» иногда пишут с большой буквы. И тогда всем понятно, что речь идет о Земле — планете. А иногда с маленькой. И тогда все понимают, что это о земле — почве. Но Сережа, как и многие другие сельские жители, когда думал о земле, всегда представлял себе еще третье ее название: Земля — кормилица.
За триста лет природа способна накопить слой гумуса толщиной всего в один сантиметр. А в Киеве пласт плодороднейшего гумуса достигал метра. Сереже были хорошо известны слова Докучаева о том, что наш чернозем дороже каменного угля, дороже нефти, дороже золота. Чернозем «дороже золота» лежал под асфальтом. И Сережа думал о том, что в будущем, когда исчезнут эти колесные автомашины, когда весь транспорт будет на воздушных подушках, а может быть, даже с антигравитационным устройством, асфальт в городах снимут, и тротуары и проезжая часть станут сплошным зеленым ковром-газоном, с переходами через улицу, обсаженными цветами. И ходить прохожие будут по газонам и цветам.
В Киеве они с бабушкой остановились у друга Сережиного отца. Григорий Иванович вместе с ним учился в институте. «Гений»,— говорил о нем Сережин отец.
Очевидно, так считал не только он, потому что этот соученик отца уже стал заместителем министра финансов Украины, а значит, как думал Сережа, когда министр был болен или уезжал в отпуск, подписывал за него все бумаги.
Звали его Степан Петрович. Сережину бабушку иСережу он принял, как родных, а его жена Лидия Пантелеевна закормила их тортами.
В доме Степана Петровича все, наполняя ванну водой, добавляли хвойный эликсир. Сережа считал, что это делают специально для того, чтобы отбить запах хлора. Этот запах хлора ощущался даже в чае. Водопровод, как известно, не был новым изобретением. Учительница истории Римма Филипповна как-то рассказывала на уроке, что древние римляне подавали воду по свинцовым трубам, и это было одной изпричин массовых заболеваний людей в то время. Свинец — вреден для здоровья. Есть теория, что продолжительность жизни у римлян была небольшой именно поэтому.
— И может быть, — говорил Сережа Степану Петровичу иего дочке, студентке-второкурснице пединститута Кате,— когда-нибудь, со временем, установят, что хлор также вреден для организма.
— А в вашем селе не собираются строить водопровод? — спросила Катя.
— Пока нет. У нас колодцы. Пока у нас водопровод только на ферме. Но и там вода совсем другая. С другим вкусом изапахом. Она водой пахнет, а не дезинфекцией.
— «Как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима»,— продекламировала Катя.— Сначала постройте водопровод, а потом будете критиковать.
— А ты не задумывалась над тем, почему так много горожан каждый свободный день стараются провести за городом? Почему они строят дачи? Садят коллективные сады? Покупают моторные лодки? — ворчливо спросил Степан Петрович у Кати.— Не потому ли, что мечтают о деревне?
— Сережа на тебя плохо влияет, — ответила Катя — будущий педагог. Она со всеми разговаривала так, словно была намного старше собеседника. — Современным людям необходимы автомашины с их вкусным бензиновым запахом, и троллейбусы, и асфальт, который так не нравится Сереже, и городской шум. И когда окончательно сотрется грань между городом и деревней — и в деревню все это придет.
— Грань не должна стираться с одной стороны,— вспыхнул Сережа.— Грань должна стираться с обеих сторон. И в будущем не только город придет в село. В будущем и село придет в город. С тишиной и с запахом чистой воды и молодой травы. И даже с петухами.
— Оно и сейчас приходит, — пренебрежительно отмахнулась Катя.— Вместе со строительством новых районов. Недаром столько людей переезжают из сел в города. Они хотят получить все преимущества, которые имеет город.
— А какие это преимущества? — спросил Степан Петрович.— Театры? Но ответь нам, городская Катя, когда ты последний раз была в театре? В театрах приезжих бывает больше, чем местных жителей. Музеи? Так же, как любой приезжий, ты раз, ну два посетишь музеи, а больше не пойдешь. По телевизору в селе смотрят те же самые передачи, что и в городе. Кинокартины те же самые. Теплый клозет? Да, в большинстве сельских домов еще нет теплых клозетов. Но стоит ли из-за этого менять лес, реку, поле на городские улицы?
— А работа? — спросила Катя.
— По-твоему, в селе не работают? — удивился Степан Петрович.
— ...Бывал,— повторил Сережа.— И скажу тебе прямо: Анна Васильевна переехала к нам в село. Из Москвы. Из-за Виктора Матвеевича. Из-за любви. И не собиралась уезжать отсюда. Пока всего этого не случилось.
— Не знаю, Сережа,— нерешительно покачала головой Наташа.— Мама думает... Я не хотела тебе говорить. У Виктора Матвеевича приступ тогда начался из-за меня. Сама не знаю, что со мной тогда было. У меня зуб разболелся, и вообще... А мама сказала, чтоб я села за уроки, что ей, как директору школы, неудобно, что дочка еле на тройки тянет... Я ей резко ответила, вмешался Виктор Матвеевич. А потом вечером у него все это началось. Не могу себе простить. И мне кажется, что мама все время думает об этом.
Сережа мог представить себе, что можно резко ответить Анне Васильевне. Но что можно резко ответить Виктору Матвеевичу, он представить себе не мог. Он осторожно привлек Наташу к себе и провел ладонью по голове. Темные ее волосы оказались неожиданно мягкими, нежными. Он впервые прикоснулся рукой к ее волосам.
— Не надо, Наташа,— сказал он тихо. И вдруг вспыхнул: — Нет! Это неправильно, что вы уезжаете. Я не согласен!
Они стояли у поленницы, и, когда за поленницей послышались шаги, они мгновенно оказались далеко друг от друга. Это получилось независимо от них, само собой. И тоже независимо от них, тоже само собой как бы сделало их еще ближе друг другу.
Отец Наташи, генерал Кузнецов, сделал вид, что ничего не заметил.
«А может, он и в самом деле не заметил нас из-за поленницы?» — подумал Сережа и искоса быстро взглянул на генерала.
— Здравствуй, Сережа! — сказал генерал.— Ты где был?
— Здравствуйте! — ответил Сережа.— В район ездил.
Генерал Кузнецов был одет в куртку из мягкой черной кожи со множеством застежек-«молний» на карманах и высокие болотные сапоги, в которые он заправил генеральские бриджи с широкими красными лампасами. Голову его укрывала зеленая шляпа с кисточкой из кабаньей щетины. За плечом ружье и ягдташ с маленьким чирком. Он снял ружье и ягдташ, положил ягдташ на землю рядом с поленницей, разломил ружье и стал прочищать шомполом стволы.
— Двенадцатый? — спросил Сережа.
— Нет, шестнадцатый. Эге...— отметил генерал, взглянув на стол.— Вижу я, Алла Кондратьевна уже священнодействует. А где она?
— Начинку готовит, — кивнула Наташа головой на охотничий домик.
— Для цесарки? — хитро улыбнулся генерал.
— Для цесарки,— подтвердила Наташа.
— Ох, Наташа, неспроста эта цесарка, — вздохнул генерал и мягко, как бы между прочим, спросил у Сережи: — Так с чем ты не согласен?
