Как я стал кинозвездой - Оливер Хаим (бесплатные полные книги .TXT) 📗
Из автобуса выгрузили разную аппаратуру и ящики с кока-колой и пивом.
— Они, они… — зашептались вокруг. — Значит, скоро начнут.
Пять минут спустя ворота распахнулись, и мы ринулись во двор.
5. Первое соприкосновение с седьмой музой
Если вы бывали когда-нибудь в софийском Дворце пионеров, то знаете, что за его оградой простирается большая площадка с эстрадой. Все мы кинулись туда, как болельщики на матче, толкались, спотыкались, старушки падали, ребятишки катались возле них по земле, визжали и плакали, а те, кто пошустрей, сумели пробиться к самой эстраде. Благодаря Лорелее, которая, как танк, волокла меня за собой, мы тоже оказались недалеко от эстрады. Корзина наша не пострадала, чудом осталась цела.
Немного погодя вся площадка была набита людьми, как автобус в час пик. Хотите верьте, хотите нет, нас собралось тысячи четыре, если не больше, из них две тысячи, как и я, претендовали на участие в фильме. Мамы и бабушки спешили привести в порядок растрепавшиеся прически у мальчиков, поправить развязавшиеся банты у девочек. Папы и дедушки разглаживали помявшиеся свертки, и все нетерпеливо поглядывали на эстраду, где фотографы расставляли аппаратуру.
Похожий на железнодорожника толстяк в кожаной куртке о чем-то беседовал с молодым парнем в футболке и сандалетах на босу ногу, тот качал головой, показывая на многотысячную толпу и на солнце, которое, как назло, пекло немилосердно, хотя до июля было еще далеко.
Самое большое впечатление произвел на меня Черноусый. Он с важным видом стоял в стороне, скрестив на груди руки, и молча, с суровым видом наблюдал за происходящим.
— Похоже, директор студии, — сказала мама. — Протолкайся вперед, разведай, что там происходит.
С большим трудом, проползая у людей под ногами, я не только пробрался к эстраде, но даже залез на нее. Поискал оттуда глазами Росицу — она стояла далеко позади и весело махала мне рукой. Потом я прислушался к тому, о чем говорили между собой толстяк в железнодорожной куртке и парень в сандалетах.
Толстяк говорил:
— Пойми, это ведь для детей настоящая пытка. Нельзя так.
А парень в сандалетах возражал:
— Что же делать, дорогой товарищ Романов, если юное поколение так неудержимо стремится попасть на киноэкран.
— Стремятся, скорее, родители, — сказал толстяк, который, как выяснилось, был Романовым, то есть сценаристом «Детства Орфея». (Я читал три его книжки для детей, они безумно смешные, и мне было ужасно интересно видеть его живьем.) — Мы не вправе создавать несбыточные надежды ни у детей, ни у родителей. По себе знаю, каково это, когда рушатся надежды.
— Возможно, — отвечал парень в сандалетах. — Но вдруг как раз среди этих тысяч ребят и находится тот талант, который мы ищем. Ради одного алмаза приходится просеивать тысячи тонн породы. Мы обязаны провести фото- и кинопробы.
— Будь по-твоему, — уступил Романов. — Только, пожалуйста, побыстрее.
Фотографы крикнули:
— Мишо, мы готовы. Можно начинать!
Черноусый кивнул — дал, значит, разрешение начать. А парень в сандалетах, которого звали Мишо, поднес ко рту мегафон и громко объявил:
— Дорогие друзья! От имени съемочной группы «Детство Орфея» благодарю вас за то, что откликнулись на наше приглашение. Надеюсь, что с вашей помощью мы сумеем отобрать самых подходящих исполнителей для нашего фильма. Но мы не ожидали, что сообщение по телевидению найдет такой щедрый отклик, и поэтому, чтобы сэкономить ваше время, ограничимся сегодня лишь предварительным знакомством с кандидатами. Должен все же заранее предупредить, что приказом министерства нам запрещено привлекать к участию в съемках школьников от первого до третьего класса.
Тут со всех сторон понеслись возмущенные возгласы мам и бабушек:
— Это нечестно!.. Чем мы хуже других?.. В такую даль ехали… Из Видина… Из Лома…
Парень в сандалетах, не обращая никакого внимания на поднявшийся шум, снова поднес ко рту мегафон:
— Всех кандидатов моложе десяти лет прошу уйти.
В толпе снова закричали, что это безобразие, что они будут жаловаться на дискриминацию (интересное словечко, правда?) юных граждан республики, а некоторые подбежали к Черноусому и стали подмазываться:
— Будьте добры, товарищ, послушайте моего мальчика! Вы не представляете, как он одарен!..
— Сделайте хоть один снимочек моего Мони! Он так фотогеничен! Его портрет висит в витрине фотоателье на главной улице города…
Черноусый не удостаивал их никакого внимания. Он явно был тут большой шишкой.
Чья-то мама, шикарно разодетая женщина, поднялась на эстраду, подошла к толстяку-сценаристу и зашептала ему на ухо, но при моем сверхмощном слухе я все расслышал:
— Товарищ Романов, я из Врацы. От товарища Славова из окружного театра. Он просит вас обратить внимание на моего сына Митко. Товарищ Славов вот уже три месяца готовит его на артиста. Пожалуйста, не отказывайте нам!
Шикарная мама чуть не плакала, а толстяк Романов мотал головой и говорил:
— Извините, мне очень жаль, но я ничего не могу, поймите же, не могу! Приказ министерства… — Потом он увидел слезы в ее глазах и от жалости добавил: — Не хватало еще плакать! Разве так можно? Послушайте, что я вам скажу: если ваш мальчик действительно талантлив, он рано или поздно проявит себя. Не спешите! У вашего Митко впереди вся жизнь.
Шикарная мама захныкала, и толстяк-сценарист размяк.
— Не надо, не надо, что вы! — сказал он. — Так и быть, я посмотрю вашего мальчика. Только не сейчас. Вы сами видите, как мы сейчас заняты…
Я-то понял, что он хочет просто отделаться от этой ревы, но она, похоже, этого не раскумекала, вмиг перестала лить слезы и стала совать ему в руки сверточек, перевязанный розовой лентой.
— Что это? — спросил Романов.
— О, так, небольшой сувенир… вашей супруге. Духи, настоящий «Коти», из Парижа…
Тут Романов не на шутку обозлился и со словами: «Как вам не совестно!» — показал ей спину и направился к Мишо — тому парню в сандалетах на босу ногу.
Я видел, что он возмущен до глубины души, и у меня мелькнула мысль, что от нашей корзины тоже не будет проку.
Я ошибся.
Пока разыгрывались эти события, все дети моложе десяти лет вместе со своими сопровождающими разошлись. И когда на площадке осталось всего три тысячи человек, Мишо в сандалетах опять поднес ко рту мегафон:
— Прошу девочек встать справа, мальчиков — слева. Родителей прошу отойти назад.
Мне страшно хотелось в одно местечко, но я побоялся уйти. Все уже стали строиться, и я встал в первый ряд слева, с самого края.
Росица оказалась напротив меня, она улыбалась мне своими ямочками, и было видно, что предстоящее ее ничуть не пугает. А я помирал от страха. Вдруг вот сейчас, сию минуту меня заставят петь? Или что-нибудь станцевать? Мне вдруг вспомнилась картина, которую мы два раза смотрели с Миленой, называется «Ах, этот джаз». Хотя детям до шестнадцати на нее не разрешается, потому что там много поцелуев, мы проникли в зал под самым носом у контролерши. Так вот, в этой картине режиссер по ходу действия отбирает актрис для своего нового фильма, заставляет их всех танцевать, а сам только смотрит со стороны да покрикивает: «Ты годишься!.. А ты иди домой!.. Тебя возьму… Тебя — не возьму!» — и так далее, а у одной балерины записал номер домашнего телефона, а потом умер.
Когда все построились, отборочная комиссия — толстяк-сценарист, Мишо в сандалетах и остальные — спустилась с эстрады. Замыкал шествие Черноусый. Он держался все так же важно и молчал, причем не просто, а многозначительно. Так молчит наш директор, когда наказывает нас за войну, которую мы, мальчишки, ведем против Женского царства.
6. Первые пробы кинозвезд
Вместо того чтобы, как в фильме «Ах, этот джаз», велеть нам танцевать и петь, а самим критически рассматривать нас со стороны, комиссия медленно двинулась вдоль выстроившихся шеренг. Начали с девочек, всматривались в каждую, о чем-то перешептывались и, покачав головой, проходили дальше. Иногда задерживались возле какой-нибудь подольше, спрашивали, умеет ли петь, и просили подняться на эстраду, где фотографы вешали ей на грудь табличку с номером и делали несколько снимков.
