Жаркое лето - Печерский Николай Павлович (читать книги полностью TXT) 📗
— Так… тут такие люди!.. Ваньку Сотника знаешь?
— Какого?
— Ну того… на станцию за вами ездил. — Сашка огорченно покрутил головой, видимо, вспомнил что-то и добавил: — С ним в первую очередь не дружи. Кашалот!
Сашка привел Ваняту в большую чистую горницу. На стенке возле блестящей кровати отливал синими и красными цветами большой ковер и прямо на нем висел портрет какого-то очень угрюмого бородатого деда.
Сашка усадил гостя на диван, а сам между тем содрал со своей щеки марлевую повязку, скомкал ее и без сожаления бросил на подоконник.
— А как же зуб?
Вместо ответа Сашка сложил пальцы в горстку, надул щеку и пощелкал по тугой и звонкой, будто на барабане, коже.
— Телят фермских пасть посылали, — сказал он. — Я им что — пастух, правда?
Ванята почувствовал себя как-то неуютно в этом большом незнакомом доме. Со стенки, не сводя с него злых колючих глаз, смотрел бородатый дед. Казалось, сейчас он раздвинет рот, поднатужится и крикнет на всю избу: «А ну, мети отселя, прохиндей!»
— Кто это? — стараясь не смотреть на бородача, вполголоса спросил Ванята.
— Это дед Егор, — важно сказал Сашка. — Не слышал про него?
Ванята смутился. Ему не хотелось показывать перед новым знакомым свою серость и темноту. Может, это и в самом деле какой-нибудь известный и ценный дед!
— Это мой прадед, — строго и назидательно объяснил Сашка. — Личный портрет его в музее висит. Это копия с оригинала. Ясно тебе?
— Ну, ясно…
— Это был самый бедный дед в селе, — добавил Сашка. — У него только соха была, телега, жеребенок и двое лаптей.
Правнук деда Егора прищурил глаза и выразительно, будто доклад по бумажке, продекламировал:
— Это, товарищи, портрет Егора Васильевича Дороха, безлошадного крестьянина, движимое и недвижимое имущество которого оценивалось в тридцать два рубля шестнадцать копеек. Он является типичным представителем мрачной эпохи, для которой было характерно…
Докладчик запнулся, беспомощно похлопал глазами и добавил, теперь уже от себя:
— Классный был дед! Скоро фотограф приедет. Портрет с меня сымать будет!
— А ты тут при чем?
— Как при чем? — удивился Сашка. — Дед вон как жил, а я вон как живу — и телевизор, и ковер… Отец сказал, когда вырасту — мотоцикл купит. С люлькой…
Сашка Трунов ждал одобрения. На лице его застыло выражение скорбной меланхолии и величия, которое встречается чаще всего на портретах очень серьезных и довольных собою людей.
— Ты чего молчишь? — удивленно спросил он.
У Ваняты не было абсолютно никакого желания расспрашивать Сашку о его коврах, мотоцикле с люлькой и о типичном представителе мрачной эпохи, который оглядывал комнату своих потомков и ждал, чем тут все закончится.
— Катись ты со своим дедом! — сказал Ванята. — Дед на помещика спину гнул, а ты… даже слушать противно!
— Противно, да? — крикнул Сашка. — Я тебе сейчас покажу! Я тебя в момент!..
— Не ори! — спокойно сказал Ванята. — Чего, в самом деле?
— А ты чего? Приехал и нос дерешь! Я про тебя, если хочешь, уже все знаю. Вот!
— Ничего ты не знаешь. Мелешь языком…
— А вот и знаю! В Козюркино чего приехали? Молчишь? Видели мы таких! У нас этих шатунов вот сколько было!
— Дурак ты! — сказал Ванята. — Про нас говорить нечего. Нос сперва утри!
— А я все равно скажу.
Ванята ухмыльнулся.
— Давай, давай! Крой!
— Все знаю! — отрывисто и зло прокричал Сашка. — Вас из колхоза турнули. Погрели ручки на чужом добре, а теперь сюда заявились. Шиш вам с маслом!
— Ты это брось! — сказал Ванята. — За такие шутки, знаешь!..
— А ты не пугай! Прокурор за ручки возьмет, не так запоете! Отец ему все написал…
Ванята рывком поднялся с дивана.
— Чего плетешь! Чего он написал?
Сашка втянул голову в плечи. Глаза его забегали.
— Иди ты!.. Пошутить уже нельзя? Чего ты?
— Что написал, спрашиваю?
Ванята схватил Сашку за рубаху, будто лошадь за уздечку. Притянул к своему лицу, подержал вот так секунду и швырнул от себя. Сашка попятился и упал.
Ванята толкнул ногой дверь, сбежал по крылечку и, не оглядываясь, пошел по вязкой после дождя, истоптанной острыми коровьими копытами улице.
Неожиданная встреча
Тетка Василиса посмотрела на хмурого взъерошенного Ваняту и не стала ничего спрашивать. Собрала оборочкой губы, подумала минуту и вдруг взорвалась:
— Та плюнь ты на нього, на того Сашка! Весь в батька пишов. З моста их обоих та в воду. Тьху на них, проклятых!
Ванята не спросил, почему тетка Василиса костерит без смущенья «гарного хлопчика». Возможно, она поторопилась с выводами, когда расхваливала Сашку, или же хотела, чтобы Ванята не торчал понапрасну дома и проветрил свои мозги.
Он сидел на крылечке, печально и безнадежно смотрел на тихую безлюдную улицу. Только изредка прогремит грузовая машина, с криком перебежит дорогу сумасшедшая курица, и снова тянет свою тонкую нить тишина.
Тетка Василиса готовила во дворе обед. В глиняной, похожей на маленький пароход печке потрескивали дрова. Над трубой с черным закопченным ведром наверху мерцал синий зыбкий дымок.
Посреди улицы Ванята увидел вдруг какого-то человека. В синем галифе с вылинявшим малиновым кантом, старенькой защитной гимнастерке и такой же, как у Ваняты, серой кепке. Незнакомый Ваняте человек, по-солдатски размахивая рукой, быстро направлялся к их дому.
Тетка Василиса тоже заметила путника и с криком помчалась к калитке.
— Ой, боже ж мий! Та що ж це таке? Та невжеж ты, Платон Сергеевич! Ой, лишенько ж мое, ох, ты ж мий риднесенький! Та звидки ж ты взявся? Та тебе ж у ту саму болны цю, щоб вона сказылась… Та як же це ты?
— Приехал, Василиса Андреевна. Ночным приехал.
На лице тетки Василисы отразились удивленье, восторг и те чувства, которые люди не умеют высказать словами.
— Значит, втик? — тихо, почти шепотом спросила она.
— Убежал, Василиса Андреевна. Ну их, тех врачей, к богу.
— А я ж тоби що говорю! Та воны ж, ти доктора, тильки пилюли дають. Та я б отих докторов!..
Тетка Василиса смолкла на минуту, потом радостно и широко улыбнулась.
— Сотник Ванька цилый день тебе на станции караулил, — сказала она. — От же проклятущий хлопец! Гостей моих начисто с голоду поморил.
Тетка Василиса увлекла гостя к крыльцу и, показывая на Ваняту, сказала:
— Ось познайомся, пожалуйста. Племянник мий. Ну такый гарный хлопчик!
Платон Сергеевич протянул Ваняте крепкую сухую ладонь.
— Здравствуй, Ванята!
— Откуда вы знаете, что я Ванята?
Платон Сергеевич улыбнулся.
— По глазам вижу. Точно такие пузыри, как у матери.
Ванята хотел обидеться, но передумал и тоже улыбнулся.
Глаза у Платона Сергеевича были голубые, веселые. Только лицо его тронула дымчатая желтизна да седые виски выдавали немолодые уже годы.
Платон Сергеевич сел рядом с Ванятой. Тетка Василиса ушла, чтобы не мешать мужскому разговору.
— Ты что же мне кадры избиваешь? — спросил Платон Сергеевич, помедлив.
У Ваняты глаза на лоб полезли.
— Какие кадры?
— А вот такие… Сашку Трунова зачем отлупил?
— Так я ж его…
— Сам вижу, что ты его… Физиономия вся перевязанная. На ферму прибегал, отцу жаловался. Мать твоя хотела сюда идти, так я отговорил. Сам, сказал, побеседую. Мне все равно по пути.
— Не бил я его, — сказал Ванята. — У него от зуба повязка…
— Конечно, не бил… Унтер-офицерскую вдову тоже не трогали. Сама себя высекла…
— Какую вдову? — еще больше изумился Ванята.
— У Гоголя такая есть. В «Ревизоре». Не читал?
— Про вдову не читал, — сознался Ванята. — Мы еще не проходили.
— Это ничего, — успокоил Платон Сергеевич, — пройдете. Жизнь, брат, потруднее пройти. Правильно я говорю или у тебя своя точка зрения?
