Трое в машине - Щеголихин Иван Павлович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Останови машину! — приказала она.
Демин затормозил. Навстречу показался «запорожец» с пухлым тюком на багажнике, кто-то возвращался с рыбалки.
— Не вздумай выскочить! — предупредила она.
— Зачем? — отозвался Демин. — Уж довезу, если взялся.
Жареный засопел, сердито и уже с угрозой обернулся к ней.
— Чего борщишь, спрашиваю?
— Надо поговорить, Жареный.
— О чем говорить, полчаса осталось!
«Ну и болван же ты», — отметил Демин. Жора Жареный, Георгий Долгополов, напарник Лапина, получивший десять лет строгого режима. Демин выключил его из жизни, как и Лапина, уверен был, что Долгополов сидит, упрятан прочно и надолго. А Жареный между тем сбежал. Простить его, амнистировать не могли — только побег. Тогда, на следствии, он был стриженый и худой, а сейчас обволосател и опух от пьянства, потому Демин и не сразу узнал его. Дерзкий малый Жареный, но неосмотрительный. Дубина, как и большинство дерзких. Живет очертя голову. Грабит средь бела дня, бежит из колонии, снова грабит. Видит же, что в ход уже пошло оружие и говорит «полчаса осталось», все еще не поймет никак, что план рухнул и надо создавать новый.
Демин понял их разговор насчет каина, казана, рыжиков и браслета. Он еще студентом собирал блатные слова, понимал, что значит «говорить по фене». Не было тут никакой мифической Фени, прародительницы жаргона, как ему сначала думалось, были офени — коробейники на Руси, торгаши, со своим условным языком.
«Думай, Демин, думай. И никаких решений пока. Слушай, Демин, слушай...» От их нового плана будут зависеть его дальнейшие действия.
Его дальнейшее бездействие — так вернее. С результатом, как он надеялся. В его пользу.
— Он узнал меня. Вел дело Лапина. И тебя он знает наверняка.
— По делу я всех мусоров знаю, — недовольно возразил Жареный. — Я их мозжечком чую, они у меня вот здесь. — Жареный похлопал по затылку, но не себя, а Демина, продолжая его усмирять на всякий случай, проверять. Потом погладил Демина и сделал вывод. — Нет, Татка, это не мусор, добрый мужик, слабак!
— Проверь его документы! — она уже паниковала. Жареный, однако, выполнить ее просьбу не торопился.
— Убери машинку, и поехали.
— Проверь документы, алкаш несчастный, сам убедишься! Вон там, в бардачке, у тебя под носом.
Жареный откинул крышку вещевого ящика, выгреб оттуда водительские права, прочитал вслух фамилию Демина, имя и отчество.
— Шофер-любитель, выдано Госавтоинспекцией УВД-МВД, ну? — недовольно проворчал он и положил права в свой карман.
— Поищи другие, служебные, — подсказала она.
— Я вам сказал: там я уже не работаю, — подал свой голос Демин.
Жареный еще порылся в ящике, выгреб зажигалку, авторучку, и все это сунул себе в карман, будто боялся забыть перед скорым выходом кое-какие свои мелочи. Не найдя ничего больше, он опять нагло-дружелюбно повторил:
— Да это же свой мужи-ик. Довезет, получит четвертную и айда назад. Верно, мужик? Двадцать пять рэ на дороге не валяются. Давай трогай.
Демин выжал сцепление, включил передачу, поехали.
«Он либо совсем дурак, — решил Демин, — либо хитрая скотина и что-то задумал».
— Не дури, Жареный, это гад, ты ослеп, раскрой глаза. — Она решила, что Жареный не способен ничего задумать, поскольку все-таки дурак непробиваемый. — Ты выпил и ничего не видишь. Он узнал меня, ты слышишь! — Она звала его на помощь. — Нас заметут сейчас, он все сделает. Другой бы в рот воды набрал, довез, а потом бы побежал ноль два звонить! Но этот! Отчаянный гад, совсем не слабак, Жареный, решай!
Она боялась Демина, боялась!
— Помолчи! — огрызнулся Жареный. — Д-дура набитая, зачем карты казать? Баба есть баба. Верно, мужик?
Демин не ответил. Гладкий серый асфальт несся навстречу, ровное поле лежало по обе стороны, угрюмо торчали фермы высоковольтной передачи, и медленно шел по полю одинокий трактор вдали.
— Сейчас в рощу свернем, — продолжал Жареный ласково, — посидим на травке, потолкуем.
— А как же самолет? — спросил Демин. Во рту опять пересохло, слаб все-таки человек, привычка нужна собой управлять. В роще они его прикончат. У кого, у кого, а у Жареного рука не дрогнет. А она отвернется на минутку.
— А чего самолет? — беспечно ответил Жареный. — Не последний же. Один улетит, другой прилетит. И никакой трагедии.
Демин смотрел на дорогу, но видел, как Жареный подмигнул ей.
— Правильно, в общем-то, — сказал Демин.
— Что правильно? — проявил интерес Жареный.
— Насчет рощи. Семь бед — один ответ.
Жареный опять покосился назад, мол, заметь, соображает, и опять запел «все пройдет, как с белых яблонь дым», но не от души, а так, заканючил, как баба над шитьем, делая вид, что он не понимает того, что Демин-то понял все.
Она молчала. О чем она думала? Приняла рощу? Колебалась? Боялась? Строила свой план? Или гадала, как поведет себя Демин дальше? Ведь сама же признала: «Отчаянный гад, не слабак». Жареного просветила. Согласится ли он свернуть, «в роще посидеть на травке?..»
Если бы ее не было, он бы говорил с Жареным по-другому. И действовал бы иначе. Но она была. И ему одного хотелось — держаться достойно. В любой ситуации. Никакая подлая сила не сломит его, — так думал о себе Демин. Он не мог противостоять Жареному ни монтировкой, которая лежала под ногами, ни силой рук, которые лежали на баранке и должны были вести машину. Он хотел противостоять словом, тем человеческим, что отличало его от Жареного. Достоинством, мужеством. Тем, во что не верил Жареный, но во что верил и на что надеялся Демин. Достоинство, мужество ради нее — женщины. Во имя ее же спасения. Вера против безверия в конце концов.
Не знал Демин, как определить свое поведение, каким словом назвать свое упрямое желание. Может быть, любовь к жизни? А жизнь это и есть любовь. В высшем смысле. Она-то и помогает Демину быть мужчиной. Он терпит, он не сдается еще и ради самоутверждения. Каждый хочет уважать себя, и он тоже. Чтобы жить. А случай, такой вот случай, может раздавить любое уважение к себе. И ко всему роду человеческому.
— Думайте, Долгополов, думайте, — с напором сказал Демин. — Спешить надо. Ни один порядочный человек не даст вам улететь.
— Смотри, Татка, с порядочным едем! —осклабился Жареный. В нем тоже заиграла злость, а Демину хотелось ее разжечь пожарче, чтобы до рощи у того не хватило терпения. Для этого он и назвал Жареного по фамилии, мол, учти, знаю, терять тебе нечего.
— А улетите, так все равно сядете, — продолжал Демин. — И к трапу вам подадут раковую шейку. И опять вам небо в клеточку, Георгий Долгополов. А еще вернее, девять грамм.
— Смотри, Татка, волокет! — Жареный снова потрепал Демина по плечу. — Грамотный, с-сука! —и резко ткнул Демина в челюсть твердым, как полено, кулаком. У Демина клацнули зубы, машина вильнула, будто удар пришелся по ней, гравий обочины застучал по днищу.
— Не тронь его! — глухо сказала она. — Пусть ведет.
Демин выровнял руль.
Она испугалась возможной аварии. А Демин только сейчас ощутил, что дуло уже не давит в спину. Не заметил, когда она его убрала, напряжен был: как, о чем и к чему вести разговор. Но уловил, как она испугалась, когда гравий забарабанил по днищу. А за обочиной сразу откос, еще бы чуть-чуть, на ладонь вправо — и они могли опрокинуться. Тюрьмы она не боится, тюрьма где-то когда-то, то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет. А угроза аварии — вот она. В любой миг. Демин уже не один, у него машина в помощниках.
Трое в машине. Три судьбы в машине времени...
Челюсть отходила после удара, тянуло почесать ее, помассировать, но — терпи, лучше не подавать виду.
— Перед рощей будет мост, — сказал Демин. Над железной дорогой. Высота метров двенадцать.
— Ботай, сука, ботай, не много осталось, — отреагировал Жареный.
— На скорости девяносто можно пробить бордюр и сделать ласточку.
— Это ты к чему? — поинтересовался Жареный.
— А к тому, что рощу мне ждать незачем.
