Мальчишки из Нахаловки (Повесть) - Мандругин Александр Андреевич (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— На лошади верхом ездить умеешь?
Голос у него был глухой, и говорил он, едва открывая рот, будто ему и говорить-то неохота. Видно, для того чтобы слова все же выбирались на волю, хозяин подстриг усы.
— А чего ж не уметь, — ответил Максим.
— Смотри, собьешь лошади холку, прогоню и заставлю лошадь лечить. Сколько получать будешь, знаешь?
— Знаю. Рубль в день и приварок.
— Приступай к работе.
Хозяин чуть повернул голову и что-то сказал. Из шалаша легко выскочил стройный татарчонок лет четырнадцати. Хозяин показал на Максима, и татарчонок весело сказал:
— Пошли.
Он привел Максима под большой навес.
— Вот на этой будешь работать, — показал татарчонок на низкорослую гнедую лошадь, — седлай.
Максим взял седло, храбро подошел к лошади, положил его ей на спину.
— Кто ж с правой стороны к лошади подходит? — засмеялся татарчонок. — Эх ты! Дай-ка. Смотри, как это делается. Лошадь обходи не сзади, а с головы, а то она задом как даст, костей не соберешь.
— А если укусит?
— Не укусит, ты ее по зубам. Седло клади вот так. Понял?
Татарчонок поправил седло, ловко затянул подпругу и продолжал:
— Теперь взнуздай. Не умеешь? Смотри, как это делается.
Левой рукой он смело схватил лошадь за храп, а правой почти неуловимым движением вставил ей в рот удила. Лошадь спокойно похрупала ими и оглянулась на Максима. Ему почудилось, что лошадь усмехнулась; «Это ты и будешь на мне ездить? Ну, ну, посмотрим».
Тем не менее он отвязал повод от колоды, вывел лошадь из-под навеса, вставил ногу в стремя и вскочил в седло. Лошадь покорно стояла, ожидая команды седока, а Максим и не знал, что дальше делать. Вдруг сзади он услышал резкий щелчок, и лошадь резко рванула с места. Это татарчонок хлестнул ее кнутом. Максим едва удержался в седле. Ноги его мгновенно потеряли стремена. Он ухватился за гриву и изо всех сил сжал ногами бока лошади.
— Тпру! Тпру! — вопил Максим.
А лошадь мчалась все сильнее и сильнее. Максим чувствовал, как от напряжения немеют ноги, и боялся, что они совсем ослабнут и он свалится. Но как остановить взбесившуюся лошадь? Максим собрался с духом, оторвал одну руку от гривы и ухватился за повод. Потянул, но лошадь не сбавляла бега. Тут его больно ударило по ноге железное стремя. И только теперь понял причину бешенства лошади. Это упущенные им стремена били лошадь по животу и подгоняли ее. Максим поднял стремя, потом другое и перекинул их через луку седла. Лошадь стала успокаиваться. Потянул повод, и она пошла шагом, а потом и совсем остановилась. Максим осмелел, спустил стремена, вставил в них ноги и уселся в седле поудобнее. Теперь лошадь слушалась его. Повернул ее обратно. Тут он увидел скачущего ему навстречу всадника. Съехались. Татарчонок широко улыбался.
— А ты молодец, — сказал он Максиму, — держался, я думал — свалишься.
— Че ж не удержаться, — похвастался Максим, — подумаешь.
— Ой, хвальбун!
— Хочешь, стойку на лошади сделаю?
— Ты?
— Смотри.
Честно говоря, минуту назад Максим и не думал о таком трюке, а сейчас какой-то бес вселился в него. Он встал на седло на четвереньки, приладился и легко выжал стойку. Лошадь мягко шагала и не очень мешала удерживать равновесие. Так он держался несколько секунд и был несказанно горд, услышав восхищенный возглас татарчонка:
— Циркач!
Когда Максим снова уселся в седло, татарчонок спросил:
— Тебя как зовут?
— Максим. А тебя?
— Мустафа. А по-русски Мишка.
— Я тебя буду звать Мишкой.
— Как хочешь. Только при отце так не называй, он не любит.
— А кто твой отец?
— Как кто? Тот, который тебя на работу взял.
Лошади пошли рысью. От тряски у Максима зарябило в глазах. При каждом шаге он подскакивал и больно ударялся о жесткое седло, в животе булькало и неприятно покалывало. Мустафа попридержал свою лошадь.
— Да ты когда-нибудь ездил верхом? — спросил он.
— Не, — чистосердечно признался Максим.
— Я тебя научу. Зачем ногами болтаешь? Стремена зачем? Встань на них. Теперь, когда лошадь шагнет левой ногой, ты привстань, правой — присядь. Понял? Пошел!
Максим начал делать так, как советовал Мустафа. Он стал подскакивать и почувствовал, что ехать стало легче, и лошадь пошла ровнее. Короче говоря, когда они подъехали к стану, Максим считал, что он уже усвоил кавалерийскую езду.
И тут раздался крик:
— Обед!
За обедом Максим с любопытством разглядывал своих товарищей по работе. Они сидели на кошме, поджав под себя ноги, и терпеливо ждали, когда им подадут варево. Перед каждым лежала деревянная ложка и кусок хлеба. Взрослые рабочие сидели также кружком в стороне и уже начали хлебать. Наконец старый татарин принес большую деревянную чашку с супом и, протопав босыми ногами прямо по кошме, поставил ее на середину.
— Давай ашай, — буркнул он и, усевшись вместе с ребятами, первый опустил ложку в чашку.
— Здорово! — шепнул Максим Газису. — Еще не работали, а уже обедом кормят. Да еще мясной суп дали.
— Ты ешь давай, хозяин зря кормить не будет.
Пока Максим приспосабливался, как ему удобнее есть в непривычном положении, чашка уже наполовину опустела. Обжигаясь и проливая суп себе на ноги, Максим приналег. А суп был пахучий, — наваристый, такого дома не приходилось есть. Максим только-только вошел во вкус, как в чашке стало сухо. Эти татарчата, а Максим был среди них единственный русский, оказались ловкими в еде.
Пожилой татарин взял чашку и снова принес ее, наполненную кусками мяса. И опять Максим замешкался, ему достался кусок с костью, и пока он его обгладывал, в чашке ничего не осталось. Газис ухитрился съесть два, а иные захватили даже по три куска.
— Да, тут теряться нельзя, голодным останешься, — проворчал Максим Газису, когда они после обеда полоскали в реке ложки.
— Не наелся?
— Может, и наелся, да суп такой вкусный, я бы еще поел.
— Значит, понравилась лошадка?
— Разве мы конину ели? Так она не хуже Коровины.
— Смотри, чего это он? — показал Газис в сторону. Максим оглянулся и увидел Мустафу, сидящего на берегу. Он обнял руками колени и, упершись в них подбородком, угрюмо смотрел на воду. По лицу было видно, что он недавно плакал.
— Мишка, ты чего? — спросил Максим.
— Да так, — мрачно ответил Мустафа.
— Нет, правда ты плакал?
— Тебе-то что?
— Ты скажи, если тебя кто обидел, мы с Газисом ему так надаем!
Мустафа криво улыбнулся.
— Попробуй надавай.
И вдруг вспылил:
— Все равно я его зарежу.
— Кого, Мустафа?
— Отца, вот кого. Он меня нагайкой огрел. Вот посмотри.
Мустафа задрал рубашку, и ребята увидели два багрово-синих рубца, скрестившихся на спине Мустафы.
— За что он тебя так?
— За лошадей, за то, что мы с тобой ускакали.
— Так ведь это я виноват.
— Ты чужой, тебя он бить не смеет. А меня отлупил. Да еще без обеда оставил.
— Так ты голодный? Слушай, у меня в мешке сало есть, давай съедим. Я сейчас принесу.
Максим вскочил, готовый бежать в шалаш, где лежал его мешок.
— Ты что, с ума сошел?
— А че?
— А то, наши узнают, тебя выгонят. А если я поем свинины, отец меня изобьет.
— Почему?
— Почему, почему? Да потому, что магометанину к свинье даже прикасаться нельзя, грех, понимаешь?
— Вот чудаки.
— Чудаки — не чудаки, а ты сало выкини.
— Ну ладно, я тебе хлеба принесу.
— Тащи.
По мере насыщения Мустафа успокаивался и становился прежним, живым и общительным, и поделился с ребятами тайной. Скоро он убежит на фронт. А когда победителем вернется домой, он, конечно, приедет георгиевским кавалером, у него будет револьвер и сабля. Пусть-ка тогда отец притронется к нему. Ну а если погибнет — отцу тоже несладко будет: поплачет о безвременно погибшем сыне.
В это время раздалась команда приступить к работе.
Максим работал в паре с Мустафой. Обязанности их были действительно не очень сложные. Они подъезжали к реке, двое рабочих, стоящих по пояс в воде, захватывали цепями, пристегнутыми к хомутам лошадей, бревно, Максим и Мустафа погоняли лошадей, и те тянули бревно в ярус. Но уже часа через полтора Максим почувствовал, как у него начала ныть спина. От горячего солнца гудело в голове. Искупаться бы сейчас, река так близко и так манит. Каждый раз, как лошадь подходила к воде, Максиму страстно хотелось встать на седло и прямо сверху нырнуть в Сак-мару и плыть под водой до тех пор, пока хватит духу. Но бдительно следит за ходом работы старшой, тот самый татарин, который кормил давеча ребят. То и дело слышался его крик: «Давай, давай!», ругань на смешанном русско-татарском языке и щелканье кнута, которым он подхлестывал слишком медлительных, по его мнению, лошадей.
