Семнадцатилетние - Матвеев Герман Иванович (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
— Что случилось? — спросила Катя.
— Да вон, видишь… Поругалась с Алексеевой и ревет белугой, — пояснила Тамара и, повернувшись, со смехом спросила: — Девочки, а кто знает, как белуга ревет?
Тамара презирала слезы, тем более, если они были вызваны такой причиной, как ссора с подругой. По ее мнению, над плачущей следует смеяться, и это прекрасно действует на «сентиментальность». Но мало кто соглашался с ней. Большинство девушек по себе знали, что хотя слезами горю не поможешь, но душу они облегчают.
Узнав о причине слез, Катя отправилась искать виновницу, чтобы выяснить подробности. Аня гуляла в коридоре с Кларой Холоповой.
— Аня, почему плачет Надежда? — спросила Катя
— Откуда я знаю? — сердито ответила девушка.
— Вы с ней поссорились? Аня, я тебя серьезно спрашиваю.
— Почему именно меня? Я ей не нянька.
— Женя сказала, что ты виновата.
Вот еще новое дело! Если дура ревет, так я виновата! А зачем ты вмешиваешься? Только хуже делаешь. Ну, поревет и перестанет.
— Ты мне объясни, в чем дело?
— Да ничего особенного. Я из нее глупости вытряхиваю. Я тебе расскажу, но только с условием: в сводку, пожалуйста, не пишите, — предупредила она, но сразу передумала: — Или нет, напишите, но только не очень обидно… Зашла я сегодня к ней, чтобы вместе идти в школу, а в комнате столько мусору, грязь на столе… Просто ужас! Полный беспорядок! Все разбросано! Я взяла метелку и хотела подмести, а она не дает. Оказывается, мама уехала в Москву сметы утверждать, а есть примета, что в доме нельзя подметать день или два, когда кто-нибудь уехал… Ну что это, Катя? Разве не глупость? Ну вот я по дороге и отчитала ее как следует.
К концу рассказа Катя уже смеялась на весь коридор.
— Я знала, что Надя суеверна, но не думала, что так… — сказала она.
— Ой, просто невероятно! Всему верит. Скажи ей, если перед экзаменами месяц не умываться, то сдашь на пятерки, она поверит и не будет умываться… Нет, честное слово!
— Это мы в сводке отметим. Почему-то у нас мало обращают внимания на такие мелочи. А ведь это же серьезный вопрос, — сказала Катя. — Суеверие — это ведь серьезный пережиток капитализма… Но ты все-таки пойди и успокой. Пускай дома после уроков доплачет. Скоро звонок.
Она взяла Аню под руку и увела в класс.
Аня подошла к плачущей подруге и, нагнувшись над ухом, раздельно, вполголоса сказала:
— Надежда, прекрати немедленно, иначе я на тебя еще больше рассержусь!
На какое-то мгновенье Надя затихла, но вдруг снова плечи ее задергались.
— Дура и больше ничего! — с досадой сказала Аня и, повернувшись к Кате, прибавила: — Ну ее! Нисколько не жалко! Кончатся слезы — сама перестанет.
Но слезы не прекращались, Наоборот. Рыдания девушки становились сильней и грозили перерасти в истерику. Катя растерялась. Было ясно, что сейчас никакие утешения и уговоры уже не помогут. Это нервная болезнь, и плачущая не может остановиться по своей воле. Такие случаи и с Надей уже бывали. Необходимо было принимать срочные меры, и Катя поспешила вниз за валериановыми каплями.
У входа в учительскую она встретила Константина Семеновича, разговаривавшего с Варварой Тимофеевной. Завуч слушала учителя и смотрела вдоль коридора, по которому девочки шли парами на физзарядку.
Катя остановилась в двух шагах, не решаясь прервать разговор.
— Вы ко мне, Катя? — опросил учитель.
— И да и нет. Мне надо валерианки.
— А что случилось?
— Надя Ерофеева расплакалась, — улыбнулась она.
— Почему?
Катя пожала плечами, но сейчас же спохватилась и ответила:
— Пустяки! Поссорилась с подругой и расстроилась.
— Но если нужна валерианка, — значит, не такие уж пустяки… Приготовьте лекарство, а я приведу ее сюда.
— Она не пойдет! — уверенно сказала Катя.
Не обращая внимания на ее слова, Константин Семенович повернулся и, энергично переставляя палку, быстро направился в третий этаж. Войдя в класс и увидев растерянные лица десятиклассниц, молча смотревших на истерически рыдавшую девушку, он понял, что Ерофеева сейчас над собой не властна. Для того чтобы оборвать плач, нужно какое-то сильнодействующее средство. Остановившись шагах в трех от плачущей, он очень властно и очень громко, словно перед ним стояла по меньшей мере рота солдат, скомандовал: — Встать!
Рыданья мгновенно прекратились. Одним взмахом Надя вытерла мокрым от слез платком лицо, выпрямилась и с ужасом уставилась на учителя.
— Я сказал — встать! — все тем же тоном приказал Константин Семенович.
Надя медленно поднялась и вышла из-за парты.
— Следуйте за мной! — бросил он властно и, не оглядываясь, вышел из класса. Надя послушно направилась за учителем.
Прошло немало времени, пока присутствующие пришли в себя от изумления.
— Вот так номер! — вырвалось у Тамары. — Вот, оказывается, как надо… А мы-то нянчимся…
— Девочки! У нее уже начиналась истерика, — сказала Лида. — Вы читали, как в «Цитадели» молодой врач истеричку вылечил? Нахлопал по щекам.
— Правильно! — сказала Тамара. — Этот метод даже лучше!
— Тамара, с тобой просто противно разговаривать! — возмутилась Женя. — Там капризная аристократка из-за модного платья разревелась, а ты сравниваешь…
— Слезы — всегда слезы. Соленая водичка! — презрительно сказала Тамара. — Воли нет! Нервы распускаете!
…Катя налила в стакан воды, достала из аптечки бутылочку, отсчитала пятнадцать капель и собралась вернуться в класс, когда в учительскую вошел Константин Семенович с Надей. Кроме них, здесь находились несколько преподавателей младших классов.
— Это что, Катя, валерианка? Выпейте, Ерофеева.
— Я не хочу… Константин Семенович, — глухо всхлипывая, произнесла она.
— Без разговоров, — строго сказал учитель. Послушная по натуре и растерянная неожиданным поведением учителя, девушка покорно выпила лекарство. Всхлипывания ее становились все реже, дыхание ровней.
— Садитесь сюда. Я попрошу вас сделать одну небольшую работу. — С этими словами он достал журнал десятого класса, затем лист бумаги и положил их на стол. — Работа такая… — сказал он, подвигая к Наде чернильницу и ручку, — сделайте мне выборку всех пятерок за октябрь. Понимаете? Составьте список на этом листке и каждую полученную пятерку отмечайте палочкой против фамилии.
Катя отправилась в класс, а Надя принялась за работу. Скоро она совсем, успокоилась и минуты за две до звонка закончила выборку. Константин Семенович поблагодарил и вышел вместе с ней.
— Надя, был случай, когда вы мне доверили тайну… Надеюсь, я оправдал ваше доверие. Сейчас я рассчитываю, что вы мне расскажете о причине ваших слез. Теперь вы успокоились, выпили лекарство и можете сдерживать себя, — сказал он вполголоса.
— Она сказала, что я мещанка… — опустив голову, с трудом произнесла Надя. — Что у меня душа загнивает… и я не похожа на комсомолку… и вообще не советский человек…
— Кто это вам сказал?
— Аня… Это же неправда, Константин Семенович! Я совсем не мещанка и совсем не загниваю… Она просто рассердилась на меня за то, что я верю приметам. Вообще-то я не верю, а просто так… Ну, мама мне говорила, а я запомнила… Разве это такое преступление?
— Нет, конечно, это не преступление, но если задуматься, то какая-то доля правды в словах Алексеевой есть, — серьезно ответил он. — Но, конечно, назвать вас не советской и не комсомолкой — нельзя. Я думаю, что она это наговорила сгоряча, не подумав, а сейчас жалеет об этом.
— Вы думаете, что жалеет?
— Безусловно! Уверен, что скоро сама подойдет к вам и попросит извинения…
— Уж это нет… Я знаю, что она скажет. Она скажет: «Надежда, если ты не прекратишь заниматься глупостями, то я вычеркну тебя из своей биографии на всю жизнь!».
— Ну, а вы что ей ответите?
— Я скажу, что больше не буду, — виновато созналась Надя и потупила глаза.
