Фритьоф Нансен (Его жизнь и необыкновенные приключения) - Кублицкий Георгий Иванович (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
Коре ахнул:
— Вот когда нужно было открывать его! Ведь это — в Тихом океане, против Сан-Франциско!
Яхта пошла дальше вдоль Шпицбергена. Ну и погодка! Ветер выл в снастях, гнал «Веслеме» на прибрежные камни. Коре сказал, что он предпочел бы местечко поуютнее, чем эти воды.
— Ты лучше скажи, что будет с нашей работой, если так пойдет и дальше — шторм за штормом! — отозвался отец.
А дальше так и пошло — шторм за штормом, да еще со снегом. По утрам Коре сгребал с яхты мокрую снежную кашу. Отец либо стоял у руля, либо работал в каюте. Было холодно и неинтересно.
Только в самом конце июля яхта вошла в воды теплого Атлантического шпицбергенского течения. Оно уже не раз исследовалось, но важно было узнать, что изменилось в нем за последние годы. В недолгие часы затишья Нансену удалось сделать несколько станций — другими словами, в нескольких местах как бы разрезать толщу воды, с помощью приборов определив все главные явления, которые в ней происходят.
Воды течения оказались значительно холоднее, чем обычно. И Нансен подумал, что, может быть, 1912 год оказался особенно тяжелым для плавания во льдах как раз потому, что Арктика получила от Атлантики меньше тепла.
В бухте Вирго, куда зашла яхта, Нансен сразу нашел домик, где перед полетом к полюсу жил Андрэ. Подальше на берегу торчали развалины каких-то ангаров.
— Так вот, Коре, возле этих ангаров американец Уэльман несколько лет подряд раздувал интерес к своей экспедиции и надувал свой шар. Любопытное это было предприятие!
Нансен хорошо помнил невероятную шумиху, поднятую вокруг необыкновенного воздушного шара Уэльмана, еще более необыкновенных моторных саней и, наконец, вокруг «великого открытия», совершенного Уэльманом в области воздухоплавания. Дело шло не более не менее как о колбасе, самой длинной колбасе в мире — 50 метров! — начиненной сушеным мясом, горохом и другими вкусными вещами. Ее нижний конец должен был волочиться по льду за летящим к полюсу воздушным шаром. Предполагалось, что от колбасы будут отламываться куски, которые помогут «победителям полюса» отыскать обратную дорогу и в то же время послужат им для подкрепления сил.
Туристы так и валили на Шпицберген, где Уэльман был главным «аттракционом». Наконец настал исторический момент. Это было в 1907 году. Выбрав почему-то западный ветер — не совсем попутный для полета к полюсу, — Уэльман поднялся в воздух, перелетел фиорд и… плюхнулся там на ледник. После этого он уехал в Европу — строить новый шар.
В 1909 году этот шар со своей колбасой пролетел несколько километров к северу, потом зацепился волочившимся по льду якорем за торос. Находившееся поблизости судно вызволило Уэльмана; при этом шар рвался как бешеный в разные стороны, а болтавшаяся колбаса грозила сломать мачты спасательного судна.
Когда шар втискивали обратно в ангар, он вырвался, взлетел высоко вверх, лопнул и пустым мешком шлепнулся в бухту, где восторженные туристы мигом разорвали его, хватая кусочки на память.
— Этот Уэльман доказал, что с помощью одной шарлатанской рекламы можно несколько лет быть центром внимания всех частей мира и купаться в деньгах. Серьезные же исследователи ломали голову в поисках гроша — тот же Амундсен, например. Или Андрэ. Вот его домик. В нем жил настоящий человек, скромный, ненавидевший рекламу. Я встретился с ним в Тромсё, когда возвратился с «Фрама». На следующий год он поднялся на своем шаре «Орел» вместе с двумя такими же смельчаками и полетел к полюсу. Но у его бедного «Орла» были слабые крылья, и он упал где-то на торосы ледяной пустыни.
Труженики моря
Опять океан и льды, на которых нежатся морские зайцы, слишком ленивые для того, чтобы удирать от яхты.
«Веслеме» пришвартована к большой льдине. Свыше суток маленькая команда не знает отдыха. Сделано шестьдесят измерений температуры в разных слоях, пятьдесят наблюдений над течениями, шестьдесят проб воды, тридцать измерений глубин, столько же определений направления дрейфа — и каждый раз нужно было погружать прибор на точно заданную глубину, пускать его в ход, держать некоторое время, вынимать, отсчитывать и записывать все показания, брать пробы воды и разливать по бутылкам, писать этикетки, снова готовить прибор к спуску. Все это без лебедок, вручную, при изрядной качке.
Нансен-старший следил, чтобы Нансен-младший работал не меньше других. У парня серьезный, твердый характер, крепкие руки, но нет еще хорошего упорства.
Яхта вернулась к берегу. Заметив пасущихся диких оленей, отец разбудил Коре. Тот отчаянно зевал — в пять часов утра да еще после утомительной работы сон так крепок!
Полдня увлекательной охоты — а там опять море и тяжелый труд океанографа. Сделав несколько станций, Нансен убедился, что теплое Атлантическое течение заходит здесь далеко на северо-восток.
Он старался теперь дорисовать общую картину движения вод в Северном Ледовитом океане, в основном набросанную еще на «Фраме». В глубоководном Полярном бассейне поверхностный слой наиболее холоден, но наименее солен — его опресняют воды сибирских рек. Ниже — теплая вода Атлантического течения. В ней много солей. Несмотря на относительно высокую температуру, она поэтому гораздо тяжелее холодного поверхностного слоя и по закону тяжести «ныряет» под него.
Как показали исследования на «Фраме», под теплым слоем снова лежит холодная соленая вода. Откуда берется она? Ведь, казалось бы, тепло земных глубин должно нагревать ее. Не охлаждается ли она там, где нет ни верхнего защитного слоя опресненной воды, ни подстилающих его вод теплых течений? Из такого места тяжелая холодная вода могла бы растекаться во все стороны, заполняя самые глубокие места Полярного бассейна.
Нансен полагал, что Гренландское море между Шпицбергеном и Ян-Майеном было «холодильником» глубинных вод. Теперь измерения показали ему, что он, видимо, не ошибся.
Нансен сравнил новые данные с записями «Фрама»: оказывается, в наиболее глубоких слоях Полярного бассейна вода все же была теплее, чем в самых глубоких слоях Гренландского моря. Не потому ли, что самым тяжелым и холодным водам этого моря не дает растекаться на север какой-то подводный хребет, порог? [4]
Нансен снова пришвартовывает яхту к надежной льдине. Тридцать шесть часов без сна и отдыха, ломота в руках и спине, десятки страниц, испещренных цифрами, — и опять раздумья, сопоставления, выводы. Некоторые океанографы думают, что гонимые ветром поверхностные течения просто распространяются вглубь и вызывают там движение воды в том же направлении. Нет, все обстоит гораздо сложнее: в глубинах течения сильно отклоняются под влиянием вращения Земли.
Но давно пора покинуть эти воды, осеннее плавание в которых становится все опаснее. «Мы уходим обратно на юг, навстречу людям и жизни, а чего мы, в сущности, ищем там…» — записывает Нансен в дневнике.
«Веслеме» идет на юг. Заведующий телеграфной станцией в Грин-Харборе, передавая Нансену телеграммы из дому, говорит:
— А вас ждал здесь господин Кучин!
Нансен хорошо знает этого энергичного и способного моряка, занимавшегося океанографией в Бергене, у профессора Хелланд-Хансена. У Кучина были какие-то нелады с русским правительством: полиция едва не сцапала его, но он уехал в Норвегию. Амундсен, по совету Нансена, взял Кучина с собой к полюсу, хотя парламент постановил, что экспедиция должна состоять только из норвежцев.
Заведующий телеграфной станцией сказал, что теперь Кучин командует яхтой «Геркулес», на которой экспедиция русского исследователя Русанова намеревается идти на восток вдоль берегов Сибири.
— Русский корабль поднял якорь как раз накануне вашего прихода. Господин Кучин так ждал вас! Он хотел посоветоваться, говорил, что это ему очень важно.
В начале сентября «Веслеме» вернулась к берегам Норвегии. Над скалами в небе мерцал знакомый призрачный свет. «Это весть из того мира, который мы покинули и который теперь погружается в зимнюю ночь, — записал Нансен на последней странице дневника плавания. — И все же я тоскую по этому миру с его вечным одиночеством, длительной тишиной и быстрыми, мятущимися огнями северного сияния».
